Командир по фамилии Итыгин жаловался на секретном совещании, где обсуждали возникшую проблему: «Вот что плохо — у нас кто хочет, тот и ведет переговоры (с Соловьевым. — Б. К.)…»[144]

Атаман на подобные встречи шел охотно. Каждая начиналась и заканчивалась российско-сибирской пьянкой, которая могла продолжаться несколько суток. Пиршество охраняли полупьяные часовые.

Самогонку и закуску (в виде 2–3 баранов), выставляла приглашающая сторона, то есть чоновские командиры.

Завершались шумные встречи одним и тем же: кувшинами рассола и кислого молока особой, хакасской отрезвляющей закваски. Больше ничем.

Возникла столь невыносимая ситуация, что два или три младших командира вызывались убить атамана во время пьянки. Они рапортами заявляли о своей готовности. Но губернское начальство резко отвечало: «Под страхом расстрела — ни в коем случае».

А Соловьев готов был выступать в роли «высокой договаривающейся стороны» сколь угодно долго. Он еще никогда не жил в обстановке такого ликования и всеобщего почета, никогда не пил столько вина и других укрепляющих напитков, настоянных на зверобое, кедровых орехах и женьшене.

Будь во главе губернского ЧОНа более образованные и гибкие умом люди, они бы догадались пригласить на переговоры Аркадия Голикова. Ведь он был тут же, в Красноярске, в 1922 году, когда не удалось поступить в академию, и в 1923-м…

Но для принятия такого решения штабу ЧОН нужны были другая культура мышления и другая нравственность, которыми никто из тамошних полководцев не обладал.

Желание многих военачальников лично познакомиться с Соловьевым имело разные причины. Одни надеялись поскорее разрубить «хакасский узел». Другие рассчитывали на участие в дележе его легендарного «барахлишка»…

О чем же шла речь?

О сокровищах, которые попали в руки Ивана Николаевича Соловьева из разных источников, разными путями. Точно выверенной информации пока нет. Многие сведения предположительны.

Я вступаю в опасную сферу деятельности. Попытаюсь (совсем ненадолго) заняться кладоискательством.

Разговор пойдет о золоте, точнее — о сокровищах Соловьева.

Судьба кладов — тема для меня не виртуальная.

С детства я помню о судьбе нашего семейного золота. Мой дедушка, в честь которого я получил свое имя, был в Санкт-Петербурге состоятельным человеком. Сейчас никто уже не сможет рассказать, каким образом провинциальный торговец из Риги пробился в столицу и занял в ней достойное положение. Мой дед занимался реализацией мануфактуры, чем-то еще. У него было три сына и две дочери — Соня и Фаня.

Соня — это была моя будущая мама. Фаня — ей предстояло в годы блокады стать второй мамой для меня и сестры. Если бы не вторая наша мама, мы бы в блокаду не выжили.

Дедушка, как только девочки родились, начал готовить им приданое. Часть этого приданого должно было составить золото в малых, трехкилограммовых слитках. Дедушка нарочно выбрал такой формат, чтобы семейный золотой запас был компактным и мобильным.

Семейное золото удалось спасти в 1917 году, когда началось «раскулачивание» буржуазии. Его спасли еще раз после смерти дедушки в 1924-м. Бабушку трижды трясли в ЧК на Гороховой улице. Она не проронила ни слова. Бабушка считала, что приданое девочек станет основой благополучия всей семьи.

Знаменитая Гороховая находилась неподалеку от Садовой, где тогда жила семья.

А когда наступили, казалось бы, куда более спокойные времена, золото из тайника (в квартире!) исчезло. Правда, и квартира к тому моменту была уже не отдельная, семейная, а коммунальная. Но это уже другая история.

Я поведал все это для того, чтобы стало понятно: во мне тема «острова сокровищ» зазвучала задолго до того, как я прочитал роман Р. Стивенсона. Но тема эта носила по преимуществу романтический характер. От коммерческого таланта моего деда мне лично не досталось ничего. Кроме обостренной, чуткой струны внутри моего существа при упоминании о чьих-то пропавших ценностях.

Эта струна и помогла мне, спустя изрядное количество лет, выйти на еще одну полусказочную тему…

Журналист, которому посчастливилось застать в живых участников или хотя бы очевидцев определенных событий, получает ряд преимуществ перед исследователем, который черпает свою информацию только с листа пожелтевшей бумаги. Воспоминания, особенно если они записаны на пленку, часто содержат множество неожиданных сведений. Покажу это на конкретном примере.

Я уже рассказывал про Анфису Фирсову. Квартирная хозяйка Голикова, Аграфена Александровна, решила познакомить с ней своего жильца. Анфиса незадолго перед тем вернулась из лагеря Соловьева, где провела несколько месяцев.

Голиков хотел услышать, как живет лагерь Соловьева, а главное — ему было важно понять, за что Соловьев отпустил Анфису домой. Обычно женщины, уведенные в лагерь «белых партизан», не возвращались. Как бы Голиков ни доверял своей хозяйке, он оставался командиром. Ему положено было перепроверять любую информацию.

В то же время Аграфена поручилась Анфисе, что Голикову можно рассказывать все, не опасаясь последствий. И Анфиса поведала. Находясь в лагере Соловьева, она строила планы побега. В голову ничего не приходило. Однажды она случайно подслушала разговор Соловьева с подчиненными, что в отряде кончались патроны. Улучив момент, Анфиса подошла к Соловьеву и сказала:

— Отпустите меня, Иван Николаевич, домой. Я заплачу за себя дорогую плату.

Он засмеялся, сунул руку в карман и вынул полную пригоршню золотых монет и перстней с камнями.

— Больше этого? — насмешливо спросил он.

— Больше.

Он перестал смеяться.

— Знаю, где есть пулемет и пули к нему, — сообщила она. — Когда Колчак отступал, солдаты много чего прятали.

— И вы все отдали? — не удержался Голиков.

— Отдала. Пулемет уже не годился, стал ржавым. А пули были в жестянках. С ними ничего не случилось.

Анфисе завязали платком глаза и вывезли из леса.

Во время рассказа Аграфены Александровны я мысленно ухватился за одну подробность. Хотите знать, какую?

Что Соловьев «засмеялся, сунул руку в карман и вынул полную пригоршню золотых монет и перстней с камнями».

С того момента, где только было можно, я расспрашивал людей о золоте Соловьева.

Что мне еще понравилось в этой истории?

Анфиса своими глазами видела золото Соловьева во время спасительного для нее разговора с атаманом.

Кожуховская мне рассказывала со слов Анфисы. Все воспоминания Аграфены Александровны, если удавалось их проверить, оказывались правдой. Кожуховской не было смысла ее искажать. Роман с Соловьевым, трагедия соловьевщины, общение с Голиковым, радость недолгого присутствия Аркадия Петровича в ее доме — это все оказалось в числе немногих значительных событий в ее долгой, но малорадостной судьбе.

Значит, я получил сведения о «карманном» золоте атамана из вторых рук. Уровень достоверности оказался очень высок.

Похожие истории про то, что Соловьев носил сокровища в карманах или в кожаном поясе, я слышал потом из других источников. Было основание думать: если атаман носил золото и ювелирные изделия просто в кармане, то оно было не последним.

Так еще в 1966 году возник вопрос (тогда и теперь для меня чисто теоретический): сколько было золота и других ценностей у Соловьева? Реально ли узнать, где сокровища были спрятаны?

И второй вопрос: имеет ли смысл собирать такого рода информацию? Память подсказала мне: имеет.

Из слухов о древнем городе Трое родилась поэма слепого древнегреческого сказителя Гомера «Илиада». Троя когда-то называлась Илионом. Сведения о богатствах этого города подтолкнули археолога Шлимана на поиски древнего Илиона. И город, спустя несколько тысяч лет, был найден вместе с огромным количеством предметов старины.