- Почто заявилась, бесовка? Не будет тебе здесь поживы! - низким голосом забубнил он.

На его освещённый солнцем щеке Тара разглядела старый шрам - белёсый, выпуклый. Вокруг шрама собрались морщинки, и оттого лицо ненавистника казалось ещё более неприятным. Синюю засаленную рубашку украшали заплатки на локтях. На шее на чёрном шнурке висел деревянный крест.

- Бесово отродье, приживалка! - продолжал он.

- Я не бесовка, и не приживалка. Я работаю в колхозе! - не очень твёрдым голосом она принялась защищаться. - Кто дал вам право меня в чём-то обвинять?

- Бесовка! - гнул своё Яшка. - Они без креста, - махнул он в сторону окон, очевидно, подразумевая остальных колхозников, - они церковь порушили, святотатцы. Сено теперь хранят! - он аж пристукнул костылём от негодования. - Они не знают, кого к себе пустили! А цыган Яков знает. Дед крещёный, не партийный, не идейный. Дед видел, как ты сюда шла, и в тот же день иконы над всеми окнами и дверями повесил, кол осинов под калиткой зарыл. Ночью не сунешься, а днём у тебя сил не будет!

- Вы так уверены? - девочка чуть не задохнулась от возмущения. У этого суеверного глупого старика хватает наглости её обвинять. Прямо как у Жирной Зои! Точь в точь!

Вспомнилось перекошенное от ужаса лицо воспитательницы. На душе полегчало. "Если надо будет, его я ещё больше испугаю!" - пришла холодная расчётливая уверенность.

А Яшка сидел гордо, тоже успокоившись, не пугаясь бесовки и даже слегка повернув голову в её сторону, по-прежнему не встречаясь с ней взглядом.

В избе было тихо. Из-за толстых стен тоже не долетали посторонние звуки. Тара почувствовала себя неуютно. Что-то тёмное подкралось к краю её души, привстало на цыпочки и осторожно выглянуло в мир. То тёмное, что изменило её внешне и внутренне, запретило называться Машей и подарило странную силу. За окном покачивали ветвями позолоченные осенью берёзы. Играло в прятки среди мелких тучек квёлое солнце. Оно словно почувствовало тот тяжелый взгляд, в испуге спряталось, добавив миру серых тонов. Дед Яшка тоже ощутил взгляд, хмыкнул, закряхтел, вставая.

- Уходила бы ты отсюда. У тебя дорога на лбу написана, - пробормотал он, безжалостно таща стул по свежевыкрашенному полу ко второй лампочке.

Закрепив ещё один абажур, он, припадая на левую ногу, глухо стуча костылём, вышел вон, оставив тысячи вопросов толпиться, кричать, перебивая друг друга в голове чужачки.

- Глупец! Дурак старый!

Не сумев справиться со своими чувствами, Тара вскочила, схватила со стола банку ярко-красной гуаши и изо всех сил запустила в стену. По выкрашенным в светло-желтый цвет брёвнам расползлось несимпатичное пятно.

- Интересный способ рисовать! - донёсся до неё насмешливый голос Лёшки.

- А что он ко мне пристаёт? Какая я ему бесовка?! - раскрасневшаяся от стыда и возмущения Тара выбежала на свежий воздух из внезапно ставшей тесной избы, хлопнула дверью так, что дрожь пробежала по всему срубу, встревожив в погребе мышей, а на чердаке - воробьёв.

... Осенние ветра набирали силу. Отмазки больше не работали. Председатель настоял, чтобы девочка ходила в школу.

- Хотя восемь классов ты закончишь! - заявил он, по этому случаю зачастив в избу Настасьи под предлогом опеки над девочкой.

Приходилось вставать вместе с Настасьей, ежась от холода в остывшей за ночь избе, умываться холодной водой, давясь, закидывать в спящий желудок кажущуюся безвкусной еду. Потом одеваться и выпрыгивать в тёмное промозглое утро, чтобы с двенадцатью такими же, как она, детьми тащиться по бездорожью в соседний колхоз. Там и находилась школа, одна на семь деревень.

Дорога занимала часа полтора-два, в зависимости от погоды. Очень редко, если была свободна машина, если кто-то из водителей был не занят и вполне трезв, если был бензин... да мало ли каких "если"... Так вот, невероятно редко детей подвозили до школы.

В школе пахло табаком, пылью и одиночеством. Местные детей из Красной Победы не любили. А Тару вообще не терпели из-за внешности, из-за вздорного характера и не к месту задаваемых вопросов, вызывающих замешательство у учителей. Истеричка историчка практически на каждом уроке стремилась доказать ученикам беспросветное скудоумие новенькой.

С трудом запоминая факты из ИХ истории, путаясь в тематике съездов КПСС, девочка вдруг открыла в себе талант к вычислениям, искренне очаровав математика, сделав его единственным своим сторонником.

- Тебе дальше учиться надо! - восклицал Фёдор Семёнович. - Ты самородок. Талантище!

- Зачем в колхозе математика? - всякий раз возражала ему Тара. Из вредности возражала, в душе радуясь. - Со свиньями уравнения не порешаешь, по-французски не поговоришь. И про Ньютона им слушать тоже не интересно будет.

- Чем умнее человек, тем тоньше он окружающий мир чувствует, тем хозяйство разумней ведёт. По-научному, - возражал математик.

Тара отмахивалась от его нотаций, но занятия не бросала.

Вплоть до Нового Года странный дар девочки не проявлялся. Опыты в клубе после встречи с Яшкой она забросила. И Яшку почти не встречала, а когда всё же натыкалась на хромого цыгана, сама первая сворачивала с дороги.

А потом на новогоднюю ночь, то ли чуть позже Таре приснился сон. Неожиданный, пугающий и неправдоподобно яркий.

Во сне она была невероятно древней. Тонкие старые руки слабы, тело сморщилось, как у засохшей между рамами бабочки. Остриженные до плеч волосы седые и безжизненные, будто размокшая солома. Зато наряд богат и прекрасен, словно в кино. Зелёное платье, расшитое изумрудами и рубинами. Чёрное тяжелое колье на дряблой шее. Браслеты и перстни, стоимостью в целое поместье каждый...

Древняя Тара шла по роскошным залам летнего королевского дворца. Солнце преломляло лучи в витражных окнах, бросая разноцветные блики к её ногам. Походка её была легка и величественна. Каблуки в туфлях высоки и остры. И все, кого она встречала, кланялись ей в пояс, пряча в глазах страх и раболепие. Все встречные знали - старость - только маска. И во всём королевстве, да и, наверняка, в мире страшнее и влиятельнее этой старухи существа нет.

Потом Таре привиделось, будто она проснулась, прошлёпав босыми ногами по ледяному полу Настасьиной избы, подошла к зеркалу и обнаружила в его стеклянных глубинах вместо себя ту самую старуху. Ведьма в зеркале победно улыбалась и одобрительно качала головой.

"У нас получилось! - услышала её слова Тара или только прочла по губам? - Но бойся Запредельного. Оно с радостью подчиняется, но при малейшей твоей ошибке снова захватит в плен".

Тара проснулась на печи и долго глядела в темноту. На её груди спала тяжелая Тучка, белая кошка. Но девочку сейчас это нисколько не стесняло. Очень хотелось спрыгнуть на пол и посмотреться в зеркало. И в то же время было невероятно боязно. А вдруг она действительно увидит таинственную старуху, чья жизнь навеки связна с её жизнью?

Затем её сознание обожгло воспоминание. За день до побега из детдома ей тоже снилась старуха. Её безжизненное тело выкинули на берег волны, некогда роскошное платье порвалось, истрепалось, переплелось с водорослями.

Берег был пуст и каменист, чуть вдалеке от полосы прибоя высились чёрные скалы, по которым сновали уродливые существа. Они стрекотали, точно цикады, и каркали стаей голодных ворон. Они хохотали и курлыкали, и радовались, что волны расщедрились на такую редкую добычу.

Но казавшаяся мёртвой старуха ожила, с трудом подняла изранено тело с камней, и злобные тени отступили в темноту...

Потом старуха, уже куда более нарядная и ухоженная, оказалась в детдоме, прямиком у Дашной постели. Подошла, поставила острые локти на второй ярус кровати, подперла кулаком подбородок и задумчиво посмотрела на девочку.

"Здравствуй, приёмыш. Мы теперь одно целое. Привыкай!"

Выходит, древняя ведьма выбрала её для своих целей. Но почему? Ответов не было.

Помучившись так с полчаса, Тара уснула, а утром зеркало не отразило ничего неожиданного.