Отвлечемся на минуту от донесения и задним числом восхитимся дальновидением Орлова-Чесменского, который двести с лишним лет назад разглядел то, что лишь недавно подтверждено документами. «Не замешались ли тут французы…» Каким глубоким пониманием обстановки надо было обладать, чтобы сделать подобное заявление! А о том, что оно било в самую точку, читатель уже знает из предыдущих страниц нашего рассказа.

Но вернемся к донесению графа Орлова. Высказав императрице свое мнение о явных связях Пугачева с иностранной закулисой, он проинформировал ее о появлении самозванки и в конце донесения предложил план по ее захвату, который состоял в том, что, «заманя ее на корабли, отослать прямо в Кронштадт, и на оное буду ждать повеления…».

Казалось бы: какую крамолу можно усмотреть в этих словах? Однако усмотрели и обвинили Орлова-Чесменского во всевозможных корыстях. Даже Валентин Пикуль, касаясь этого вопроса, писал в одном месте своих сочинений: «Не династию Романовых спасал он от покушений самозванки — себя спасал, карьеру свою, благополучие всего клана Орловых».

Мягко говоря, ошибался Валентин Саввич, а говоря прямо — возводил напраслину на чесменского героя. И в его лице — на все знаменитое семейство. Да, Орловы были типично русскими людьми — любителями выпить и поволочиться за женщинами, умницами и самодурами, способными как на геройство, так и на легкомыслие, граничащее с преступлением (так, по вине Григория Орлова был сорван переговорный процесс в Фокшанах, когда фаворит, из личных интересов прервав переговоры, помчался в столицу, где уже готовилась его замена на Васильчикова. — Авт.). Но эти люди не были способны ни на откровенное, ни на тайное предательство, в отличие от всевозможных Паниных, Долгоруких, Голицыных и иже с ними, которые, находясь на важных государственных постах, все до одного состояли в различных масонских ложах и проводили политику, направленную во вред Российской империи. (Чего стоит, например, эпопея Семилетней войны, когда Россия, страна-победительница, благодаря проискам высших российских чинов была вынуждена уйти из Пруссии, освободить Берлин и тем самым спасти от полного поражения Фридриха II — вековечного ненавистника России. — Авт.) Орловы, чьи предки вышли из народных низов, всегда помнили об этом и никогда не называли народ «подлым», как это делали все те же Голицыны и Куракины, с трудом говорившие по-русски, а изъяснявшиеся на «изящном» французском. И, наконец, Орловы, за исключением старшего брата Ивана, почти безвыездно жившего в деревне, были все отмечены тем или иным талантом, что позволило им оставить по себе не только скандальную, но и благодарную память.

Мы уже говорили о выдающихся заслугах Григория в деле искоренения чумы в Москве; он же, находясь в гатчинской изоляции, всерьез занялся изучением мерзлоты и опытным путем доказал, что она в условиях нашего климата может сослужить пользу, явившись тем фундаментом (в прямом смысле слова), на котором можно воздвигать постройки в гиблых северных местах. Каково!

А кому не известны знаменитые орловские рысаки, плод многолетней селекционной работы Орлова-Чесменского? За одно только это он заслуживает вечного памятника.

Славен был и четвертый Орлов, Федор, сражавшийся в Чесменском бою на флагманском корабле «Евстафий» и получивший в награду орден Святого Георгия второй степени; что же касается последнего Орлова, Владимира, то далеко не все знают, что он несколько лет был президентом Петербургской Академии наук, пока его не сменила на этом посту Екатерина Дашкова. Должность эту Владимир Орлов получил не по протекции старших братьев, а по знаниям иностранных языков и отменной эрудиции, которая позволяла ему на равных общаться с французскими энциклопедистами.

Так что независимо от того, были у Орловых причины к недовольству императрицей или их не было, они никогда не помышляли о предательстве государственных интересов, а служили им честно и верно. Поэтому не надо искать никакого тайного смысла в факте отправки Алексеем Орловым донесения о самозванке. Он действовал согласно совести и присяге.

Получив известие о появлении самозванки, Екатерина II, сама воссевшая на престол с помощью переворота и прекрасно знавшая его механику, проявила к сообщению Орлова самое пристальное внимание. Граф отправил свое письмо императрице 27 сентября 1774 года, а уже в декабре был получен ответ из Петербурга. Он содержал короткий и безжалостный приказ: «Сей твари, столь дерзко всклепавшей на себя имя и породу, употребить угрозы, а буде и наказание нужно, то бомбы в город Рагузу метать можно, а буде без шума достать ее способ есть, то я и на сие соглашаюсь…»

Как видим, в желании во что бы то ни стало захватить претендентку на трон Екатерина не остановилась даже перед невозможностью обстрела из орудий чужого города. Переступи она этот запрет — и могли начаться международные осложнения, однако русская самодержица написала четко и внятно: «бомбы в город Рагузу метать можно…» Значит, опасность, исходившая от самозванки, была, по мнению Екатерины, очень велика, и потому Орлову давался карт-бланш, а в самой интриге начинался самый ответственный период — операция по захвату «принцессы Елизаветы Всероссийской».

Мы оставили самозванку в Рагузе в тот момент, когда она с нетерпением ожидала ответа на свое письмо, отправленное турецкому султану Абдул-Гамиду I. Ответа все не было, почему — мы это знаем, тогда как сама адресантка оставалась в полном неведении обо всем. Наконец, ее терпение иссякло, и она написала султану второе письмо, попросив Радзивилла доставить его в Стамбул через своих агентов.

И вот тут-то произошла первая серьезная размолвка между, казалось бы, верными союзниками: Радзивилл отказался выполнить просьбу опекаемой им особы. На это у него имелись веские причины. Он уже понял, что интрига, задуманная им и его сообщниками, обречена на провал. Это, во-первых, подтверждалось разгромом Пугачева войсками Михельсона и Суворова, во-вторых, заключением русско-турецкого договора и, в-третьих, отходом от дел Франции, на помощь которой сильно рассчитывали конфедераты.

Как бы там ни было, ссора между союзниками произошла и обозначила четкую границу разрыва, который и произошел в октябре. Радзивилл покинул «принцессу» и уехал в Венецию, а вслед за этим в Рагузу пришло письмо из Парижа, предписывавшее французскому посольству отныне не предоставлять самозванке гостеприимства. Она, таким образом, оставалась совершенно одна и без всяких средств.

Положение сложилось отчаянное, но «принцесса» не отступала от своих планов и лихорадочно искала выход из положения. И наконец, как ей показалось, нашла — ее взоры обратились к Ватикану. Связаться с его представителями самозванке обещал иезуит Ганецкий, находящийся в ее свите и располагавший обширными связями в Риме. Но туда нужно было каким-то образом добраться. Фрахт корабля стоил больших денег, а у «принцессы» не было ни цехина, но, судорожно перебирая в уме всевозможные варианты спасения, она вдруг вспомнила об алжирском пирате Гассане, с которым была некогда знакома.

Гассан без лишних разговоров взялся перевезти «принцессу» и ее спутников (их осталось всего четверо) через Адриатическое море. Глубокой осенью 1774 года корабль пирата доставил путешественников на восточное побережье Италии, откуда они без промедления перебрались в Неаполь. В то время известнейшей фигурой здесь был английский посланник сэр Гамильтон. Дел у него в крошечном королевстве (Неаполитанском. — Авт.) было немного, и весь свой досуг он посвящал собиранию античных редкостей. Был ценителем женской красоты (историю любовного треугольника «леди Гамильтон — сэр Гамильтон — адмирал Нельсон» знают во всем мире), чем незамедлительно воспользовалась самозванка. Она нашла возможность познакомиться с английским посланником и через него выхлопотала паспорта себе и своим спутникам для проживания в Риме. Просила она у сэра Гамильтона и денег, 7000 цехинов, но не получила их. Пришлось добираться в Вечный город буквально на перекладных. Там деньги нашлись, и приехавшие устроились в фешенебельном римском отеле на Марсовом поле. Оставалось главное — связаться с представителями Ватикана.