— Трудно с вами не согласиться… — Монро прекрасно известно, что Уайтчепел более других районов нуждается в приличном морге, ибо нигде больше не происходит столько убийств, самоубийств и несчастных случаев.

— Вы же знаете, суды уже не раз направляли запросы в правительство, но все они остались без ответа, — напоминает он.

— Да, мне также хорошо известно, что некоторые лица в Уайтчепеле засылали в Министерство внутренних дел несколько предложений о назначении награды за информацию об убийце, но они были отклонены. Я знаю об этом не понаслышке, а из первых уст, и вы не представляете, что мне приходится выслушивать в последнее время. У меня создается впечатление, что Генри Мэтьюзу абсолютно плевать на то, что происходит здесь!

Монро воздерживается от комментариев. Уинн Бакстер напрасно зачислил его в оппозицию к Генри Мэтьюзу. Монро не самого высокого мнения об этом джентльмене, но критиковать его действия не намерен, хотя в глубине души и согласен с коронером.

— Как вы знаете, от меня в этом случае ничего не зависит, попробуйте обратиться к сэру Уоррену, хотя боюсь, что это ни к чему не приведет.

Личность Энни Чэпман была установлена с помощью Элизабет Лонг, и полиции не приходится рассылать людей с фотографиями покойной, как это было в случае с Полли Николе. Отпустив Лонг, Уинн Бакстер беседует в Институте трудящихся с Тимоти Донованом из «Кроссингэма», который также опознает тело Чэпман и сообщает подробности ночного разговора, после которого Энни отправилась на поиски денег. Донован смущен необходимостью давать показания. К тому же он чувствует, что выглядит теперь бесчувственным мерзавцем, толкнувшим Чэпман в руки убийцы. Но это ведь несправедливо! В самом деле, Тимоти Донован не виноват в том, что у потаскушки Энни не оказалось денег на постель, и ведь это не он перерезал ей горло на Хэнбери-стрит…

Покидая коронера, Донован вспоминает последние слова Энни Чэпман, которая посулила ему не больше двух месяцев жизни. Утром он дольше, чем обычно, смотрелся в зеркало — никаких следов болезни, он по-прежнему выглядит привлекательно и наверняка переживет еще сотню таких, как эта Чэпман. Тимоти Доновану двадцать девять, и у него нет никаких оснований беспокоиться за свое будущее.

Первого ноября того же 1888 года он умрет в Лондонской больнице от цирроза печени…

Донована перед столом коронера сменяет Эдуард Стэнли по кличке Пенсионер, который во время смерти Энни находился у себя дома на Оксфорд-стрит.

— Почему вы утверждаете, что получаете пенсию от военного ведомства? Вы никогда не служили в морской пехоте, вы всего лишь помощник каменщика… — Бакстер изучает лицо немолодого человека, который, как ему известно, пользуется в ночлежке «Кроссингэм» репутацией Казановы. Стэнли теряется, он никогда не думал, что его безобидная ложь выплывет наружу при таких чудовищных обстоятельствах.

Бакстер интересуется его отношениями с покойной — не было ли между ними ссор? Нет, конечно, они никогда не ссорились. Напротив, Стэнли всегда жалел Энни, которая незадолго до убийства жаловалась ему на Элизу Купер и показывала синяки на груди и лице. Неужели господа полицейские думают, что он мог сделать такое с бедняжкой Энни?

— Нет, не волнуйтесь, — Бакстер уже знает, что у Пенсионера есть алиби, да и на ночного убийцу он мало похож.

Впрочем, убийцу редко выдает внешность. Эдуард Стэнли стремительно спешит к выходу, а Бакстер остается наедине со своими мыслями. Как он выглядит, этот убийца? Элизабет Лонг дала очень приблизительное описание. По ее словам, у него было «темное лицо», коричневая шляпа, и выглядел он «как джентльмен». Что ж, вполне возможно! Среди обывателей до сих пор бытует мнение, что преступник должен обладать особой внешностью, свидетельствующей о его порочных наклонностях.

Уинн Бакстер, однако, знает, что преступник не обязательно должен выглядеть как мистер Хайд из новеллы Стивенсона. Нет, убийца вполне может быть элегантным джентльменом, более того: им может быть даже женщина! В 1860 году в Сомерсетшире юная девушка из обеспеченной семьи перерезала горло своему сводному трехлетнему брату, чтобы досадить отцу и мачехе. Тот случай закончился отставкой расследовавшего его детектива, который, к своему несчастью, сумел вычислить убийцу и навлек на себя гнев общественности. Обвинение, предъявленное юной прелестной леди, выглядело нелепым, и преступнице все сошло с рук (правда, спустя четыре года она сама признала вину).

Чем закончится нынешнее дело? У полиции нет свидетелей, за исключением Элизабет Лонг. Такие дела — сущий кошмар для следствия, ведь жертвы — случайные люди, и протянуть ниточку между ними и убийцей просто невозможно. Скорее всего, ни Энни Чэпман, ни Полли Николе, ни Марта Табрам сами не знали его имени.

— Имя, имя… Его имя!

— Да, что-нибудь броское, узнаваемое и, в то же время, не похожее на все, что было раньше!

Работа в Центральном агентстве новостей не сулит Томпсону широкой известности, в конце XIX века большинство журналистов не ставят подписи под своими материалами. Однако гонорары послужат отличной прибавкой к скудному содержанию, назначенному ему отцом. Сочинения молодого поэта произвели на Баллинга сильное впечатление, хотя он и не обещал помощи в их публикации.

— Хорошая статья подобна стихотворению, она должна быть лаконичной и вдобавок затрагивать тайные струны в душе читателя, — делится он своими мыслями с протеже.

В настоящий момент Томпсон по его поручению пытается подобрать имя безвестному убийце из Уайтчепела. Нет-нет — Фрэнсис Томпсон не претендует на лавры детектива, это не входит в условия его найма. Он всего лишь подыскивает псевдоним, под которым монстра следует представить широкой публике.

Мистер Хайд отпадает сразу. Томпсону кажется, что это безвкусно, да и, кроме того, Роберт Льюис Стивенсон вполне может затеять тяжбу. Нужно что-то короткое и звучное.

— Помните Скачущего Джека? — спрашивает он у Томаса Баллинга, который расположился в кресле напротив и крутит головой, разглядывая комнату поэта.

Услышав вопрос, Баллинг принимается кивать — еще бы ему не помнить Скачущего Джека!

Скачущий Джек был героем скандальных историй первой половины столетия. Этот странный человек нападал на одиноких прохожих, преимущественно женщин, и передвигался огромными прыжками, на которые обычные люди не способны. Легенды о Скачущем Джеке кочевали из уст в уста, время от времени сообщения о нем появлялись в газетах. Некоторые из свидетелей наделяли его поистине инфернальными чертами — один из них якобы видел, что глаза Джека горят оранжевым пламенем, а пальцы заканчиваются изогнутыми острыми когтями. Другой сообщал, что разглядел вышитую на его костюме золотом букву W. Неудивительно, что Скачущий Джек вскоре стал любимым героем бульварных историй, страшных рассказов и даже пьес. Один из романов, выходивший на протяжении года в недельных выпусках, изображал Скачущего Джека романтическим героем и защитником угнетенных.

— Джек… Джек… — Томпсон подбирает имя своему герою — тому, что бродит где-то сейчас в Ист-Энде. — Он убивает… Он потрошит… Может быть, Джек-Потрошитель, а? Джек-Потрошитель! Что скажете? — Томпсон поднимает глаза на своего маститого коллегу.

— Неплохо, старина! — Томас Баллинг ему по-приятельски подмигивает. — У вас прирожденный талант!

Прославленный корреспондент любит «заложить за воротник», его умиляет энтузиазм Томпсона, но сейчас он предпочел бы промочить горло, оставив проклятого убийцу на потом. У Фрэнсиса совершенно иное настроение:

— Честно говоря, просто не могу отвлечься от мыслей об этом человеке, — делится он, — если слово «человек» здесь вообще уместно. Думаю, я должен попытаться помочь… Помочь найти его! Даже если у меня ничего не выйдет, из этого можно будет сделать отличный материал!

Коллега вскидывает на него изумленный взор.

— И что же вы, во имя Господа, собираетесь сделать?

— Я думаю, — начинает объяснять Томпсон, — что следует начать с опроса свидетелей.