Она успела окончить университет и успела понять, что зря училась в университете. И тут Голый вдруг появляется снова. На этот раз не один, а с Алиной. С новой хозяйкой старого бизнеса. Вместе с туристической фирмой и квартирой у Таврического сада Голый передал Алине и базу данных. Пользуясь ей, можно было узнать, например, продолжительность менструального цикла у многих известных женщин, которым Голый когда-то говорил «Надо, товарищ, надо». Алина могла обратиться к этим товарищам только в самом крайнем случае. А для начала она сняла квартиру для Магды, и та помогла ей набрать новые кадры для работы с иностранцами.

«Интересно, — подумал Ян Стрельник, — а не вхожу ли и я в число рекомендованных кадров? Были, были у меня в берлоге подозрительные товарищи…» Рассказанная история подействовала на них, как хороший допинг, и они вернулись к аэробике. И когда все кончилось, она убежала, прихватив недопитую пепси-колу.

— А мадам мы скажем, что я у тебя ночевала, договорились?

— Врать начальству? — сказал он, не вставая и удерживая ее за ногу. — Только за отдельную плату.

— С ума сошел? Прямо сейчас? Я больше не могу.

— Ладно, будешь мне должна, — легко согласился он. — У тебя есть помада? Дай на минутку. Запишу мудрую мысль на стенке.

— Лови, философ!

Как только ее шаги затихли на лестнице, он дополз до телефона, подключил его и позвонил инженеру Амурскому.

— Петрович, я готов. Могу приехать. Пустишь?

— Если закусь привезешь. Я тут книжку читаю очень интересную. На середине закуска кончилась, а там еще читать и читать. Без тебя не справлюсь.

— На меня особо не рассчитывай, — предупредил Ян. — Я на машине. И завтра с утра тоже.

— Тогда можешь не приезжать, — обиженно сказал Петрович; — Без закуски обойдусь, Сухари размочу, на худой конец.

— Не говори мне о худых концах.

— Тогда мотай сюда.

— Все понял, вылетаю, — сказал Ян, положил трубку и заснул.

Когда он проснулся, небо в окне было пепельно-розовым. Белая ночь догорала. Обидно терять эту роскошь так бездарно, валяясь в смятой постели. Он вскочил, наспех принял душ и сбежал вниз к машине.

У инженера Амурского была отличная трехкомнатная квартира в прекрасном доме с видом на залив. Главным достоинством этой квартиры сам Петрович считал то, что из окон отчетливо просматривался тот участок берега, где располагался яхт-клуб. Если в домике сторожа яхт-клуба загорался свет, это означало, что туда можно позвонить и сообщить, что в квартире что-то сломалось. И через полчаса инженер Амурский появлялся в своей квартире, чинил стиральную машину или принтер, или прочищал сифон, затем выпивал чашку кофе с бывшей женой и снова уезжал. Потому что он не жил в своей квартире. Ну, не мог он оставаться под одной крышей с женщиной, которая по нескольку раз на день повторяла, что он — неудачник, сгубивший ее молодость.

Однако бездомного Петровича никто не жалел. Ян Стрельник даже завидовал ему, и тайно мечтал хотя бы раз придти к нему в гости с девушкой, да и остаться на ночку-другую.

Деревянный дом на берегу пропитался морскими запахами — соляркой и рыбой. Стены были завещаны гравюрами, фотографиями и детскими рисунками. Техника, манера и уровень мастерства были разные, но тема оставалась одна — это были корабли. Парусники и авианосцы, подводные лодки и гоночные катера. Был даже баркас таможенника Верещагина.

Чтобы добраться до старого яхт-клуба, где жил Петрович, Ян выбрал самый красивый маршрут — по набережным, мимо разведенных мостов. Правда, вел этот маршрут совсем в другую сторону. Ян оставил «Вольво» у ночного клуба, обменялся парой слов с вышибалой — одним из своих бывших учеников — и через две минуты отъехал от служебного выхода на его «Тойоте». Если слежка продолжается, пусть ребята отдохнут, наблюдая за «волчонком». Незачем им знать про домик сторожа. Хотя бы потому, что Петрович жил там нелегально — в яхт-клубе он работал по чужим документам.

Обычно Ян Стрельник старался пореже выпивать с инженером Амурским. У того была дурная привычка доводить собутыльников до беспамятства. Но сейчас Яну просто необходимо было встретиться. Ему не терпелось рассказать о жутких испытаниях, выпавших на его долю в последние два дня, и о новых пытках, наверняка еще предстоящих. Хотелось наконец и выпить за упокой коршуновой души. Только рассказывать о слежке он не собирался. Боялся услышать диагноз.

Он привез ему вина и еды, но Петровичу уже ничего не требовалось. Инженер Амурский свернулся калачиком на рундуке, укрывшись солдатской шинелью.

В домике сторожа не включали свет, принимая гостей. Отнюдь не из-за экономии, а просто чтобы вид светящихся окон не вызывал у госпожи Амурской законного желания позвонить бывшему мужу и пригласить его для производства ремонтных работ. Но и в рассеянном свете белой ночи, сидя у раскрытого окна, Ян смог легко прочитать ту самую книгу, над которой заснул Петрович.

Это была трудовая книжка инженера Амурского. Если поднимать тост за каждую запись в этом документе, можно серьезно подорвать здоровье. Впрочем, организм потомственного ленинградского пролетария, аборигена Нарвской заставы, мог перенести и не такие нагрузки.

Ян знал, что еще дед Амурского, так сказать, Иван Амурский-Первый, был мастером на Путиловском заводе. Отец, Петр Иванович, слесарил там же, на Кировском, и некоторые его изделия дошли до Берлина, а потом, входе развития развивающихся стран, намочили свои траки в волнах всех океанов. Изделие, к которому приложил руки последний из династии Амурских, заехало еще дальше, на самую Луну, и оставило на пыльных тропинках отпечаток широких колес. Но, по всей видимости, покорением ближнего космоса и завершилась историческая миссия Нарвской заставы. Дальнейшая карьера инженера Амурского выглядела непрерывным сползанием с завоеванных вершин — КБ закрывались, кооперативы разорялись, мастерские сгорали, лишь их бассейн еще продолжал функционировать.

Но поэма трудового подвига была перечеркнута последней записью.

Оказывается, кооператив «Лагуна» несколько дней назад был преобразован в совместное предприятие «Мадлен Руж». И инженер Амурский был принят туда на должность дежурного администратора, с каковой должности и был уволен по собственному желанию. Дата — сегодня. Подпись — исполнительный директор СП «Мадлен Руж» Л.С. Хорьков. Круглая печать с русским и английским текстом.

— Вот так живешь-живешь, и не догадываешься, что ты уже наполовину не россиянин, — сказал себе Ян Стрельник.

— Это ты не россиянин. А я родину не продаю, — пробурчал Амурский из-под шинели.

— Вставай, Петрович.

— А я и не ложился.

Петрович казался совершенно трезвым, и только багровый нос выдавал его, пламенея в сумраке. Они помянули Илью Исаевича, обсудили моральную деградацию Хорькова и пришли к выводу, что подозрения в его склонности к гомосексуализму подтвердились. Как известно, друзья познаются в самый неподходящий момент. Что же тогда говорить о врагах?

— Ты обещал подробности насчет Коршуна, — напомнил немного повеселевший Амурский, обгладывая копченого цыпленка.

— Я был на месте преступления, — доложил Ян. — Старика грохнули недалеко от его лагеря.

— Какого лагеря? Строгого режима? Или социалистического?

— Пионерского.

— Так это не сказки? — Петрович прекратил жевать. — Я тут как-то встретил одного нашего гоблина, из первых выпусков. В народе уже ходят легенды об этом лагере. Что Коршун выкупил его у какого-то военного завода, сделал евроремонт и заселил беспризорниками. Типа колонии Макаренко. Значит, это правда. Ну, и как тебе лагерь?

— Не видел, не знаю. К нему не проехать.

— Что бы ты — и не проехал? — усомнился Амурский. — Где это?

— На Ладоге. Пристань Пионерская.

— Закрытая зона? Полигоны всякие, танкодромы, окопы? Надо было мой «запор» взять, тогда бы точно пробился.

— Я бы пробился, если б один был. И кстати, меня пасли, — вспомнил Ян. — Не знаю, откуда они взялись, как из-под земли выросли. Может, и ехали за мной, но я их не видел… Черная «девятка». Двое быков. Угрожали предметами, похожими на «Сайгу». Пытались блокировать. Я их снес и уехал.