На пароходе «Ильич» Барбюс и Аннет плыли из Гагр в Одессу. Стоял январь. Море было бурное, незнакомое, суровое, величественное.

Одесса встретила их по-южному экспансивно. В этот приезд они много бывали в воинских частях. Может быть, потому, что в мире снова было тревожно и предчувствие новых битв томило Барбюса. Он был особенно страстен в своих речах, особенно чуток к аудитории. И она горячо отвечала ему. Курсанты пехотной школы на руках несли его до машины.

На своей книге, подаренной воинам, он написал: «Будущим борцам мировой революции, которых революционные рабочие увидят в своих рядах в момент решительной борьбы за создание мирового Союза Советских Республик».

Барбюс не любил Берлин. Чопорный, неуютный город, прусская однолинейность улиц, холодных, серых каналов между шеренгами стандартных четырехэтажных домов; ненатурально яркая, прилизанная зелень Тиргартена, кричащая пышность Курфюрстендамма.

И все же… Было что-то цепко хватающее за душу в излучинах скромных улочек Нордена, где бархатистые языки плюща облизывают желтоватый камень густонаселенных домов; в сумерках, насыщенных запахами бензина, дешевых сигар и пива; в садиках крошечных кафе, где играют в карты и лото, стучат глиняными кружками по столу, за грубоватой шуткой прячут беспокойную мысль о будущем.

…Маленький отель, где остановился Барбюс, просыпался рано. Легким стуком поставленных у двери ботинок, вычищенных прислугой, обозначалось раннее утро. Затем старческий голос портье внизу возвещал прибытие почтальона с утренними газетами. Под скрежет кофейной мельницы, доносящийся с кухни, Барбюс с жадностью разворачивал пахнущие типографской краской газетные листы.

Что творится в гигантском котле, где кипят страсти всего мира?

Что несет народам грядущий день?

Удастся ли лучшим людям земли остановить натиск черной силы, грозящей смести цивилизацию и повернуть человечество вспять?..

«В Китае высоко вздымается девятый вал гражданской войны. Повстанческие войска под водительством Чжу-Дэ одерживают новые победы». Как бесконечно важны они для нашего общего дела!

«…Макдональд обещает в случае прихода к власти ликвидировать безработицу». Гм… цыплят по осени считают!

«В Женеве идет тайный торг между французскими и американскими делегатами…» Вот где проходит наиболее опасная зона дипломатической войны.

Он задумывается. Здесь, в Берлине, в преддверии антифашистского конгресса, который так кропотливо он подготавливал, собирая факты, сплачивая вокруг святого, дела соратников, Барбюс тревожно думает о завтрашнем дне.

Братство сильнее кровных уз, цепи, крепче личной дружбы, голос совести и порыв бойца объединяют благородных людей разных стран. Горький, Роллан, Эйнштейн, Манн, Драйзер, Уэллс…

Много лет Барбюс защищал, требовал, разоблачал. Он выступал всюду: в Париже, Женеве, Мадриде, Лондоне… Против поджигателей войны, против палачей революции, против реваншизма. Его оружие — перо и слово. Он опытный полководец и бывалый солдат. Он взывает к классовому сознанию соратника, к совести союзников, он наводит страх на врагов.

В конце минувшего века Барбюс с тревогой вглядывался в мир капитализма. Теперь он этот мир атакует.

И он всегда остается художником: он открывает для себя каждого встреченного им человека. Он впитывает краски и запахи мира, постигает национальный колорит стран и городов.

Стук в дверь прерывает размышления Барбюса. Входит Бруно со своей обычной манерой, полузастенчивой, полудетской. В нем еще жив задор рабочего парнишки, который четыре года назад, в дни слета красных фронтовиков, впервые ощутил себя частицей огромного целого, сыном великого класса. В те дни над бурлящей красноповязочной толпой в Люстгартене поднялась крупная голова Вильгельма Пика в пышной копне светлых волос. Прозвучал его мощный голос над людским океаном. В то же время на Виттенбергпляц, на импровизированной трибуне стоял загорелый коренастый гамбуржец, выразительным жестом сжатой в кулак руки подчеркивающий страстность призыва, — Эрнст Тельман!

Люди теснились ближе, впитывая горячую искристость взгляда, твердость интонации, разум и чувство любимого вожака немецких рабочих.

Это были дни политического рождения Бруно — подмастерья со Стиннес-Верке. И, вероятно, многих еще таких же, как он.

С мальчишеской манерой у Бруно сочетаются солидность молодого пролетария и плохо скрываемое журналистское любопытство… Бруно — сотрудник «Роте Фане».

На Барбюса он смотрит с нескрываемым обожанием. Его узкие голубые глаза ловят каждое движение удивительного человека, на которого Бруно так хотелось бы походить.

— Что нового? — Барбюс отбрасывает газеты. Ему не терпится поскорее окунуться в поток местных фактов.

— Есть новости. Вчера в Веддинге подонки из фашистского союза молодежи забросали камнями еврея-мусорщика. Мы отлупили коричневую рвань, но сегодня на рассвете кто-то ранил ножом нашего товарища. Мы нашли его на панели, неподалеку от дома…

Барбюс вскакивает:

— Ты даже не представляешь себе всей опасности… Это может быть началом…

— Но мы не дадим им пройти! — решительно произносит Бруно, и что-то новое, сделавшее его вдруг старше, проступает в чертах юноши.

— Для этого надо превратить в крепость каждую нашу организацию. Крепость, которая будет бить изо всех своих орудий, не спускать им ничего!

Барбюс останавливает взгляд на своем собеседнике. Что ждет этого юношу, в синем кепи берлинского рабочего, с крупными руками мастерового? Какие бои, какие победы? Или поражения? Но в это солнечное мартовское утро хочется верить в лучшее.

Барбюс распахивает двери на балкон. Солнечный зайчик скользит по его лицу и прыгает дальше. Барбюс смеется: эта игра уже разгадана им. Он подзывает Бруно:

— Смотри там, напротив.

Юноша послушно бросает взгляд на ту сторону узкой улицы. На крыше дома работают кровельщики. Молодой парень, бравируя, стоит на самом краю. Маленьким зеркальцем он посылает солнечных зайчиков на соседний с Барбюсом балкон. Там девушка в пестром платье. Она смеется. Парень делает ей знак, показывая на пальцах: в пять часов, внизу.

— Это великолепно. Это чисто по-французски, — радуясь, произносит Барбюс. — Ты знаешь, рабочие во всех странах вообще похожи друг на друга… Буржуа — напротив, различны. И ваш добропорядочный шибер вовсе не двойник нашего рантье… по виду.

За вокзалом круговой железной дороги Фридрих-штрассе улица, носящая это же название, теряет свой коммерческий, деловой характер. Реже фонари, свесившие над глубоким, внезапно сузившимся руслом улицы гроздья виноградин на железных стеблях, приглушенней уличный шум. Зазывные бегущие строки реклам погасли. За стеклами витрин здесь все чаще объявления гадалок и магов, угадывателей мыслей, графологов и врачей — целителей секретных болезней.

Пошел дождь, и Барбюс толкнул дверь первого попавшегося на глаза локаля. Бруно последовал за ним.

Это дешевый ресторанчик Ашингера, на удивление убогий. Тесно и накурено. Подбежавший хозяин усадил вошедших за «служебный» стол у окна. Извиняющимся шепотом он пояснил:

— В соседней комнате собирается согласовательная комиссия, представители партий района по проведению плебисцита…

Бруно напоминает Барбюсу: готовится плебисцит по плану Юнга.

Там, во второй комнате, соединенной с первой только аркой, сидят несколько человек. Бруно называет доктора Рашке — вон тот, толстый, с «пивным» брюшком, представитель социал-демократов. Бруно слушал его выступления, крикливые, в шелухе псевдонаучных фраз.

Наружная дверь открывается порывисто, внезапно. На пороге появляется неожиданная в этом месте и в это время фигура. Это очень молодая девушка в серой «виндякке» — легкой куртке, какие носят спортсмены. На непокрытой голове, как вызов моде, косы, уложенные крендельками над ушами. Косы золотистые. Глаза у девушки того правильно голубого цвета, который часто встречается у молодых немок и тускнеет с годами, как бы выгорая в огне жизненных перипетий.