С двойственным чувством прочитал Барбюс статью Ромена Роллана в «Журналь де Женев». Тронуло искреннее волнение, с которым автор статьи писал об «Огне». Но было еще нечто, привлекшее Барбюса: весь дух статьи.

В ней Роллан не был самим собой, не был автором книги «Над схваткой». И, может быть, это был новый Роллан? Он выглянул в окно своей «башни из слоновой кости». Значит ли это, что он готов выйти из нее и спуститься на землю? На землю, где дуют жестокие ветры классовых битв, где в огне и муках рождается новый мир? Не подать ли ему руку. Руку друга, на которую он может опереться? Барбюс был готов на это.

До войны они были слишком далеки друг от друга. Писателя-философа, вероятно, покоробила грубая чувственность барбюсовского «Ада», и шум, поднятый вокруг «неприличного» романа, оскорбил его слух.

В годы войны Барбюс ловил отголоски споров вокруг книги Роллана «Над схваткой». Без размышлений он отринул позицию автора, позицию абстрактного гуманизма. Как могло быть иначе? Барбюс был в самой гуще схватки. Солдату, стоявшему сутками в воде по пояс, были чужды абстракции, рождавшиеся у Роллана на вольных просторах «нейтральной» Швейцарии.

Когда у парижских книгопродавцев появилась новая книга Роллана «Клерамбо», Барбюс схватил ее с надеждой. И не разочаровался. Он нашел в ней нечто близкое, почти родное. Если отшельник из Веве так перестрадал войну, Барбюс готов протянуть ему руку.

Так началась дружба-полемика, дружба — вечный спор и постоянное взаимное влечение.

Два высоких, чуть сутулых человека стоят друг против друга в редакции «Юманите». Взгляд Роллана задумчив, туманен, у него бледное лицо, несущее следы глубокой мысли. Барбюс порывист, нетерпелив, напорист. Их взгляды скрестились. Они как бы говорили: «С тобой будет нелегко, но и без тебя уже невозможно».

Они пришли к мысли о необходимости создания новой организации и нового издания — «Клярте» («Свет»).

Этим словом кончается манифест организации, написанный Барбюсом. Журнал назван чисто по-барбюсовски: символично и броско. «Пусть и группа называется «Клярте», — предложил Роллан. «Свет» и «Ясность» — это самые человеческие слова.

Читатели «Юманите», любимой газеты всей трудовой Франции, называемой дружески-фамильярно «ЮМА», нашли в первомайском номере известие о создании международного объединения интеллигенции «Клярте» и о его составе.

Барбюс и Роллан открывали список имен известных всему человечеству мастеров культуры: Анатоль Франс, Поль Вайян-Кутюрье, Георг Брандес, Томас Гарди, Бласко Ибаньес, Эптон Синклер, Альберт Эйнштейн, Стефан Цвейг…

Могучее сообщество. «За такими можно в огонь и воду!» — с радостью говорили одни. Другие исподволь начинали собирать силы противодействия. Третьи настороженно молчали.

Что объединило людей и художников столь разных направлений? Какой флаг поднялся над строгим зданием «Клярте»?

Верность идее освобождения человечества. Поддержка народных масс, идущих к власти ради справедливой перестройки общества. Решимость соединиться с массой борцов против чудовища империализма, против губительного лицемерия лжепатриотов, против гнусности морали, скрывающей жадность хищника.

Такие мысли были положены в основу объединения.

Слова об «общем строе» «боевого отряда» на страже культуры придавали манифесту звучание сигнала к атаке.

Так создавался «интернационал мысли». Он просуществовал недолго, и некоторые из участников его в бурном течении времени утратили боевой дух зачинателей «Клярте». И все же этот союз оставил на страницах истории печать благородных стремлений — разить империализм и отвести от молодой Страны Советов руку ее палачей.

«Клярте» впервые соединила Анри Барбюса и Ромена Роллана.

Роллан дивился энергии, боевитости Барбюса. Он не мог, как Барбюс, искать схватку, но уже был готов прикрыть собрата в ее разгаре.

Новый друг овладел мыслями Роллана, как овладевает образ воображением художника. Вот такими могли бы быть в жизни сильные духом люди, которых Роллан изображал в своих книгах. Даже сам Жан-Кристоф Крафт!

При встречах они все чаще обращаются к имени русского титана. Они решили писать ему, привлечь его к их общему делу.

— Какие у вас сведения о Горьком? — спрашивает Роллан.

— Увы, неважные. У него туберкулез, он сам написал мне об этом из Берлина. Теперь он уже, вероятно, в Шварцвальде.

— Но ведь он обещал писать в «Клярте»?

— Да, как только почувствует себя лучше. — Барбюс помолчал немного. — Чем только платить будем? Наш бюджет — это чистая символика. Двадцать пять франков за страницу — становится даже стыдно.

— Дорогой друг, надо знать Горького. Ваш тариф только убедит его в независимости «Клярте», в том, что наши руки чисты.

И все же что-то сильно беспокоило Роллана в тактике Барбюса. Горячность и резкая прямота, ярая ненависть к зачинщикам войн и страстная революционность — не угрожают ли они устоявшемуся идейному миру Роллана?

Автор «Жана-Кристофа», хранитель духовных ценностей человечества, встревожен. Он опасается «крайностей» Барбюса, а в особенности его прямолинейных сторонников.

Признав необходимость борьбы против войны, Роллан еще живет в «царстве Духа и Разума». Только на несколько ступенек он спустился вниз из своей башни с надписью: «Над схваткой». Но, пройдя эти несколько ступенек, он увидел, что нужно отдать правде Барбюса все — проститься со всеми своими абстрактными святынями.

Тогда и начались разногласия. Незаметно для самого себя, честного сторонника революции, Роллан оказал услугу всевозможным прекраснодушным жрецам «независимости Духа», тем, кто стал «более роялистом, чем сам король». «Ролландистами» в пору расцвета деятельности группы «Клярте» называли Жоржа Дюамеля, Пьера Жана Жува, Стефана Цвейга и других «подданных царства Духа», боявшихся революционных мер и предпочитавших позицию «над схваткой» борьбе с капитализмом.

3 декабря 1921 года подписчики «Юманите» с изумлением прочли статью Анри Барбюса, впервые употребившего термин «ролландизм». Он объявил войну «политике невмешательства в политику».

«Как ни переворачивай в разные стороны слово «политика», оно от этого не перестанет означать «осуществление», — в области, где все надо осуществить и где чистая идея улетучивается или так и остается чистой идеей», — писал Барбюс.

Так начался жаркий спор между «ролландистами» и «кляртистами», как называли сторонников Барбюса.

«Я поднял перчатку», — сказал Роллан и в январе 1922 года в открытом письме, напечатанном в брюссельском журнале «Ар либр», вступил в «генеральное сражение». Роллан снова напоминал девиз Клерамбо: «Один против всех». Разумеется, он чувствовал всю несостоятельность этого девиза. Приходилось прибегать к туманным разъяснениям: «Один против всех — это тот, кто спасает сокровище, принадлежащее всему человечеству, сокровище, которое в пылу битвы оно рискует потерять».

Как много нужно будет пройти великому мыслителю, чтобы понять истину Горького: «Один и все!» Роллан признается в своих заблуждениях, он скажет: «Горький открыл мне глаза на мои ошибки».

Пока же в споре с Барбюсом Роллан со страстью фанатика пытается примирить позицию индивидуализма с симпатией к революции.

И все же Барбюс очень дорожил им. И потому, что Роллан был ему лично близок. И потому, что это имя помoгaлo привлекать к движению «Клярте» других колоссов мысли. Но даже Роллану Барбюс не может уступить ни крупицы своих убеждений. Его бесит расплывчатость мысли, размывание действенной революционной страсти в потоке общих фраз.

А ретивые «кляртисты», такие, как Марсель Мартинэ, закусив удила, стремились вовлечь Барбюса в травлю Роллана. Они отказывали Роллану в праве называться революционером.

Атмосфера накалялась. «Какое вы имеете право выносить такие решения, что кто не думает, как вы, тот уже стоит за порогом революции?» — пишет Роллан в феврале 1922 года.

«Кляртисты» вещали: «Цель оправдывает средства», они призывали интеллигентов отказаться «от щепетильности в вопросах чести». И как часто бывает, крайние взгляды высказывались неустойчивыми. Марсель Мартинэ, так «непримиримо» бившийся с «ролландистами», позднее совсем отошел от рабочего движения, так и не сделав ничего существенного для народа.