— Как ты мог подумать такое обо мне?.. Я просто хотел бы узнать, кто владелец одного коттеджа. Помоги мне в этом.

— Зачем?

— Не твое дело.

— А как он называется?

— Как он называется? — заорал Фэн в гостиную.

— Кто как называется? — отозвался Кадогэн.

— Этот коттедж.

— А-а. «Вязы». Я заметил надпись на воротах, когда мы шли сюда.

— «Вязы», — крикнул Фэн в телефонную трубку.

— Не ори так, ты меня пугаешь. На какой это дороге?

— «В-507», где она пересекается с «В-309». Где-то между Такли и Вутоном.

— Ладно. Я позвоню тебе, когда узнаю.

— Я думал, у тебя есть прямой провод в полицейский участок. Разве ты не можешь им воспользоваться?

— Ах, конечно, я забыл. Подожди минутку. — Последовала долгая пауза. Наконец в трубке ответили: — Так вот, коттедж принадлежит мисс Элис Уинкуорс. Это тебя устраивает?

— Да, пожалуй, устраивает. Спасибо.

— Джервас, это же мнение широкой публики, что «Мера за меру» — пьеса о целомудрии…

— Публики, — фыркнул Фэн. — Все публичное предосудительно и непристойно. До свидания, — и он повесил трубку.

Вернувшись в гостиную, он объяснил, что скоро за ними прибудет транспорт, и уселся на диван. Шофер грузовика, который в последние несколько минут выказывал признаки нетерпения, сказал, что он должен ехать.

— Если я буду тут с вами прохлаждаться, — объяснил он, — я потеряю работу, это уж точно!

Все поблагодарили его.

— Это было сплошное удовольствие, — ответил он. — Хотя вы все, по-моему, немного чокнутые. Все равно, желаю вам удачи, хоть и не понимаю, в чем дело. — Он подмигнул Кадогэну. — Телеграфные столбы, а? — и он вышел, тихо посмеиваясь.

Так как говорить было не о чем и заняться тоже нечем, они стояли и сидели, погрузившись в молчание, пока оглушительный шум, за которым последовал мощный взрыв, не возвестили о прибытии Хоскинса.

Он был великолепен. Предложив Виоле шоколадку, он поместил свой крупный корпус в кресло рядом с ней с видом, который вызвал доверие даже у Кадогэна.

Все потихоньку вышли из комнаты. Необходимость объяснять обстоятельства дела Уилксу отпала сама собой, так как он прикончил все, что было в бутылке, и отправился на поиски подкрепления. А менее чем через десять минут Хоскинс позвал их в гостиную. Виола улыбалась, ее голубые глаза сияли.

— Боженька, какая я была ослица, — произнесла она. — Я хотела рассказать вам, честное слово, но все так ужасно, и я так волновалась… Вчера ночью убили одну старушку. Но я ее не убивала.

— Хорошо, — сказал Фэн, — а кто же?

Она посмотрела на него.

— В этом-то весь ужас, — ответила она. — Я не имею ни малейшего понятия.

Это разочаровывающее заявление нисколько не повлияло на веселую самоуверенность Фэна.

— Если вы были там, когда мисс Тарди убили…

— Вы знаете, кто она? — перебила она его. — Труп найден?

— Найден, — сказал Фэн напыщенно, — и вновь потерян. Да, мы знаем кое-что, но не очень много. Лучше будет послушать ваш рассказ с самого начала. — Он повернулся к Кадогэну. — Я полагаю, нет никаких сомнений, что это не был несчастный случай или самоубийство? Все известные нам обстоятельства напрочь исключают такие предположения. Но все же мы еще не готовы сделать окончательные выводы.

Кадогэн мысленно вернулся назад в темную душную гостиную на Ифли-роуд и покачал головой.

— Нет, это не самоубийство, — сказал он медленно. — Веревка вокруг шеи была затянута и тщательно завязана. Скажите, возможно ли совершить самоубийство таким способом? Но давайте послушаем, что нам скажет мисс… мисс…

— Виола Карстерс, — ответила девушка. — Зовите меня просто Виола. Меня все так зовут. Вы хотите знать, что произошло? Смешно, но теперь я искренне хочу рассказать кому-нибудь… У вас есть сигареты?

Фэн протянул ей портсигар и зажигалку. Виола некоторое время сидела молча, нахмурясь и дымя сигаретой. Солнце сверкало в ее золотых волосах и освещало маленький решительный подбородок. Она выглядела растерянно, но больше уже не боялась. Уилкс возвратился после бесплодных поисков спиртного и по молчаливому приказу Фэна уселся с удивительной кротостью. Хоскинс моргнул сонными, грустными, серыми глазами. Кадогэн попытался поправить бинты на голове. Фэн прислонился к стене, засунув руки в карманы и держа сигарету во рту, его голубые глаза смотрели с интересом и вниманием.

— Понимаете, — начала Виола, — все это началось больше года назад. Был, кажется, июль. Стояла ужасная жара, и оставалось всего два дня до моего двухнедельного отпуска. Помню, это был вторник, потому что я всегда была в этот день утром одна в магазине. Оставалось пять минут до того, как я должна была закрыть магазин на обед…

…О витринное стекло билась муха. Раскаленные лучи солнца падали на розовое и голубое белье на витрине, постепенно вытягивая из него краски, но в магазине было сумрачно и прохладно. Виола укладывала черные шелковые трико в картонки. «Как можно носить эти безобразные штуки?» — удивлялась она. Приближалось время ланча. Через две минуты ее рабочий день на сегодня заканчивался. Она закроет магазин, оставит ключи своей напарнице, Джанет Гиббс, в доме номер 27, и пойдет домой завтракать, а потом будет читать. Во второй половине дня она поедет в Уитли с Филиппом Пейджем, он такой невинный и трогательный, а вечером отправится с Джанет в кино. Хотя это и не особенно блестящая программа, подумала она, но все же лучше, чем магазин и прилавок. А самое главное, скоро отпуск, и она сможет расстаться с Оксфордом хотя бы на время. Она страстно надеялась, что никому не придет в голову делать покупки в этот час, ведь тогда ей придется задержаться, наскоро проглотить ланч и бежать в ресторанчик «Ягненок и Флаг», где ее будет ждать Филипп, чтобы выпить коктейль прежде, чем отправиться в путь и…

Большая машина остановилась у магазина, и она подавила вздох, услышав, что открывается входная дверь. Она все же улыбнулась и вышла из-за прилавка, чтобы помочь старой даме, которая вошла, опираясь на руку шофера.

Это была феноменально уродливая старуха, неимоверно толстая, с длинным носом и коричневым лицом, изрытым множеством морщин, глубоких и мелких. Она была похожа на ведьму. Под-стать внешности был и характер дамы. Она со старческой брюзгливостью придиралась к пытавшимся ее усадить Виоле и шоферу, обвиняя их в неуклюжести.

— А теперь, дитя мое, — приказала она, — покажите мне носовые платки.

Она рассматривала платки и делала это так долго, что Виола уже готова была завизжать. Ничем нельзя было ей угодить: одни были из плохого материала; другие размером походили на простыни; на третьих отделка слишком изысканная; четвертые же, наоборот, такие простые, что годятся только на то, чтобы накрывать ими банки с джемом; пятые подрублены так плохо, что края их вот-вот начнут осыпаться; а вот эти были бы безукоризненны, но инициалы в уголке…

Стрелка часов ползла — четверть… двадцать минут первого. Шофер, очевидно, привыкший к таким вещам, смотрел в потолок. А Виола, с огромным трудом подавляя нетерпение, улыбалась старухе, была вежлива и бегала от полок к прилавку, принося все новые и новые коробки с платками. Она чуть не потеряла власть над собой, когда, наконец, старая леди сказала:

— Нет, по-моему, здесь нет ничего на мой вкус. Все это меня страшно утомило. Я должна беречь себя. У меня больное сердце, понимаете?

Последнее высказывание старухи неожиданно вызвало у Виолы чувство еще большей неприязни к ней.

— Джарвис, — шофер шагнул вперед, — подойдите и помогите мне.

Выходя, она обернулась к Виоле, которой теперь предстояло задержаться еще на некоторое время, чтобы убрать всю эту гору платков в коробки и расставить их по местам, и сказала неожиданно:

— Очевидно, я вас сильно задержала, милочка. Вы, наверное, проголодались?

— Нет, не беспокойтесь, мадам, — ответила Виола, улыбаясь (с некоторым усилием, надо признаться). — Мне очень жаль, что вы ничего не подобрали себе по вкусу.