Фон Краш остался один.

Он вытянул ноги, блаженно запрокинул голову на спинку кресла и вполголоса выразил наконец свои настоящие мысли.

— Все налаживается!.. Самое главное теперь узнать действительную ценность сокровища, открытого болваном Тиралем! Надеюсь, за этим дело не станет.

И, подняв вверх кулаки с видом яростной угрозы в адрес невидимого врага, он прибавил:

— Теперь остается только обезвредить Мисс Вдову, кто бы ни скрывался под этим псевдонимом. И это будет сделано! Раньше чем через неделю я захвачу нужных мне заложников!

Замок Фэртайм высоко поднимал свою кровлю, многочисленные выступы которой блестели в ночном освещении. На террасе, выходящей в парк, лорд Джон и его сыновья Джим и Питер-Поль пили кофе в обществе молчаливой Эдит, золотые волосы и бледное лицо которой, казалось, светились каким-то особенным светом, на фоне траурной вуали, обвивающей ее головку.

Со времени драмы в Ньюгейтской тюрьме молодая девушка надела траурное платье, и соседи, говоря о ней, трогательно называли ее «бедное мертвое сердце».

Может быть, многие даже считали, что рассудок ее немного помутился от горя.

Многое давало повод так думать. Она всегда была сдержанна и серьезна, похожая на черный призрак с бледным лицом. Но в самом ее спокойствии чувствовалось нечто настолько противоречащее такой видимости, что это невольно смущало умы.

Каждый день более или менее продолжительное время проводила она в погребальной часовне Фэртаймов, где были похоронены бренные останки Франсуа д’Этуаля.

Однажды горничная застала ее уснувшей за маленьким письменным столиком. На нем лежала раскрытая тетрадь — возле чернильницы, в которую еще было опущено перо. Любопытная, как все горничные, девушка прочла несколько строк и поняла, что ее молодая хозяйка ведет что-то вроде дневника, куда записывает свои поступки и постоянно вспоминает Франсуа, к которому все время обращается.

Она писала мертвецу. Сомнений не оставалось, хозяйка окончательно лишилась рассудка.

Вероятно, поэтому на террасе, выходящей в парк, лорд Фэртайм и его сыновья разговаривали вполголоса, а Эдит сидела, погруженная в свои мысли.

Вдруг она вздрогнула и пролепетала:

— Какие новости?

Было непонятно, к кому обращен вопрос. Ответил Питер-Поль:

— Новости у нас будут только завтра, сестричка. В это время в Берлине начинаются празднества в честь австрийского императора.

И трое мужчин с нежностью посмотрели на дорогое им существо, снова погрузившееся в свои мысли…

Обстановка начинала тяготить всех присутствующих. Казалось, Фэртаймам поскорее хотелось покончить с тем, ради чего они собрались. Лорд Гедеон, с трудом подавив зевок, совсем уже сонным голосом пробормотал:

— Эти первые теплые весенние вечера очень утомляют. Я чувствую себя совсем разбитым. Если бы не стыдно было залечь в постель с девяти часов…

Сыновья не дали ему договорить.

— Право, папа, мы согласны разделить с вами ваше желание.

— Как? И вы тоже, молодые люди, чувствуете себя утомленными?

— По правде сказать, последние несколько минут я с трудом преодолеваю желание завалиться спать, — подтвердил Питер-Поль.

Эдит поддержала брата.

— Мне кажется, что сегодня и я усну быстро… Спать, спать, ни о чем больше не думать, ни о чем не тревожиться… Какое это счастье!

— В таком случае, — воскликнул лорд, — постараемся хорошенько выспаться. Спокойной ночи, моя дорогая Эдит и мальчики!

Обменявшись поцелуями и энергичными рукопожатиями, все разошлись по своим спальням.

В самом деле, как заявил лорд Фэртайм, начинающаяся весна, должно быть, была увенчана снотворными маками. Не только господа находились под влиянием непреодолимой сонливости, но и лакеи, которые убирали на террасе, и горничная, помогающая Эдит раздеться, и прислуга лорда и его сыновей — все исполняли свои обязанности с таким сонным видом, с такой неловкостью, что можно было не сомневаться в их искреннейшем желании добраться как можно скорее до своих постелей.

В людской только один из всех держался бойко и весело. Он подшучивал над всей сонной компанией. Это был главный повар, мистер Брок, немец, поступивший на службу к лорду около трех месяцев назад. Превосходный повар, прямо артист: искусство его вне всяких сомнений. Кроме того, он и превосходный товарищ.

— Ну-ка, милые мои друзья, капелька кофе поможет вам немного прочухаться. Я только что сварил совсем свеженького для всех.

Но прошло немного времени, и сонливость одолела и его. Склонив голову на стол, он, казалось, заснул спокойным, глубоким сном.

Через несколько минут Брок шевельнулся, приподнял голову и осмотрелся. Вокруг все спали, в глазах его мелькнула какая-то свирепая радость. Бесшумно встав, он обошел вокруг стола и крепко встряхнул каждого из спящих.

Никто не отозвался. Повар злобно рассмеялся, и его голос странно прозвучал в этой комнате, заполненной спящими людьми.

— Да здравствует Германия!.. Ха-ха-ха! Опиум! Все эти милые парни и девицы хватили лишку…

Вдруг, став серьезным, он проговорил:

— А теперь займемся хозяевами.

Поднявшись по лестнице, ведущей в первый этаж, где были расположены жилые комнаты семьи Фэртайм, он поочередно подошел к двери каждого, открыл ее и заглянул вовнутрь.

Все спали глубоким сном.

Брок бесшумно покинул замок и направился к группе деревьев и кустарников, видневшихся в тридцати метрах от замка. Оглядевшись, он остановился и несколько раз щелкнул языком, как это делает кучер, подзывающий к себе лошадей.

В кустарнике послышался шорох. Листва в одном месте раздвинулась, и показалась человеческая фигура.

— Как дела? — тихо спросил незнакомец.

— Все готово, герр фон Краш.

Собеседник Брока сделал нетерпеливое движение.

— Болван!.. Прикуси язык! Ты говоришь, все готово?

— Да.

— А ящики?

— Расставлены по погребам и подвалам.

— Хорошо. А рогожи?

— Сделано.

— Не будем терять времени. Нам понадобится часа два, чтобы добраться до берега. До наступления рассвета мы должны быть в открытом море.

Повернувшись к кустарнику, где он только что прятался, немец громко крикнул:

— За работу!

Три дюжих матроса выскочили на дорожку и встали по стойке смирно, как солдаты перед начальством.

— Вперед! — скомандовал фон Краш.

Группа, возглавляемая Броком, направилась к террасе замка.

С помощью повара они проникли в небольшую комнату, расположенную рядом с людской, где спали крепчайшим сном. Повар с нескрываемым презрением взглянул на спящих.

Дверь чулана была немедленно открыта. В нем, тщательно свернутые в трубки, хранились соломенные рогожи, которыми садовники окутывают на зиму слишком нежные растения, чтобы предохранить их от непогоды. Наклонившись, Брок поднял одну из рогож. Матросы последовали его примеру.

Поднявшись по лестнице на первый этаж, все остановились у двери, на которую указывал повар.

— Это комната лорда Фэртайма. Рядом комнаты его сыновей. Займитесь ими, ребята. Патрон и я позаботимся об Эдит.

Не говоря ни слова, моряки вошли в указанные им комнаты, а Краш и Брок исчезли в спальне Эдит.

Повар разостлал на паркете принесенную им соломенную рогожу и остановился у постели, на которой лежала девушка, погруженная в глубокий сон.

Краш тоже подошел к кровати. Осторожно подняв спящую, они положили ее на рогожу и завернули, словно хрупкое растение.

Нельзя было и заподозрить, что в соломенном свертке находится человек.

Брок взвалил странный груз на плечи, и оба немца вышли в коридор. Матросы уже ждали их. У каждого на плечах был такой же завернутый в солому груз.

Фон Краш, увидя их, одобрительно кивнул головой и громко скомандовал:

— В путь!

Дойдя до того места, где они ждали Брока, спрятавшись в кустах, похитители положили свои ноши на землю. Фон Краш тихо отдал приказ:

— Фриц, Лорик — вы постережете наших пленников. А ты, Сименс, иди за нами.