Государь сказал мне на это в самом благодушном и простодушном тоне:
«Я могу дополнить Вашу информацию несколько более положительными сведениями. Граф Витте нашел действительно друзей, которые передали Мне даже его письмо по этому поводу, написанное откуда-то из-за границы и оставшаяся у Меня в столе, в Царском. Я передам Вам его, когда вернусь осенью.
Оно любопытно и излагает с большим авторитетом, что Я должен изменить весь состав нашего представительства заграницею и заменить его людьми совершенно иного сорта, нежели те, которые занимают эти места теперь, а именно – людьми чисто делового типа, умеющими ладить с печатью, влиять через нее на общественное мнения, и вообще нужно вдохнуть совсем свежую струю в прежнюю дипломатию, совершенно не знающую России и не умеющую говорить с такими новыми людьми, как те, которые ведут теперь всю политическую жизнь на западе. Он говорит даже, что весьма сожалеет о том, что недостаточно владеет английским языком, чтобы предложить себя на место посла в Вашингтон, хотя он убежден, что он сумел бы и без этого повернуть и общественное мнение Америки и американский рынок в сторону России и открыть последний для наших займов.
Кончает Витте свое письмо – как сказал Государь – тем, что с благодарностью примет любой пост посла в большом государстве Европы, но просит не назначать его ни в Китай, ни в Японию, потому что эти страны должны быть предоставлены более молодым силам».
Государь прибавил: «Я говорил об этом письме Сазонову, который отнесся к такой просьбе совершенно отрицательно. Я также нимало не настаивал и ничего не отвечал Витте ни прямо, ни через его друзей, хотя один из них не раз спрашивал Меня, какой ответ думаю Я дать на письмо Витте? Вероятно, впрочем, он и сам догадывается, что не давая ему ответа, Я дал его в очень ясной форме».
Письма Графа Витте Государь мне не передал в Царском Селе осенью, и весь этот вопрос так и не всплывал более наружу до самого моего ухода в 1914 году. Очевидно, та же мысль давно занимала Гр. Витте.
Много лет спустя, в беженстве, в Париже, в мемуарах бывшего Германского Канцлера Князя Бюлова я прочитал некоторые эпизоды, рассказанные про Гр. Витте Князем Бюловым. Гр. Витте всегда кичился дружбою с Кн. Бюловым и отвел ей место в своих воспоминаниях, оттенив посвященные ей строки даже особенною интимностью.
В числе сообщений Князя Бюлова заслуживает внимания приведенное там письмо, очевидно по его содержанию, относящееся ко времени между концом сентября 1905 года, по возвращении Гр. Витте из Портсмута и 1-м октябрем того же года, когда он был назначен на вновь учрежденную должность Председателя Совета Министров.
Это письмо адресовано было Графинею Витте к берлинскому Банкиру Эрнсту фон Мендельсон-Бартольди и содержало в себе просьбу использовать близкие его отношения к Императору Вильгельму и разъяснить ему всю пользу, столько же для интересов России, сколько и Германии, от назначения Гр. Витте на должность российского посла в Париже, каковую должность занимал в то время достойнейший А. И. Нелидов. В этом письме выражается уверенность в том, что Император Германский найдет эту мысль блестящею и если признает возможным настойчиво заявить об этом нашему Государю, то последний, несомненно, согласится на ее осуществление.
Я не привожу всего текста опубликованного Князем Бюловым письма, так как подлинность его едва ли подлежит сомнению уже по одному способу его изложения, и я не допущу неосторожности, если скажу, что это письмо не могло быть написано иначе, как с согласия самого Гр. Витте.
В эту пору он был неотлучно в Петербурге до конца апреля 1906 года, и самое изложение письма с неоднократным упоминанием «мы» свидетельствует о том, что обращение было сделано с его ведома. Остается пожалеть о том, что Мемуары Князя Бюлова не говорят ничего о том, что было предпринято Г. Мендельсон-Бартольди.
Мне приходилось не раз в период 1904-1905 г.г. слышать от самого Г. Мендельсон-Бартольди о его близких личных отношениях к Императору Вильгельму, и трудно допустить, чтобы он не довел о таком к нему обращении до сведения Императора, в особенности после того исключительного приема, который был оказан им незадолго перед тем Графу Витте в Роминтене при его возвращении из Портсмута в Россию.
Тем более жаль, что мы не узнаем никогда, как реагировал и Император Германский на письмо Графини Витте.
Для меня не подлежит, однако, никакому сомнению, что Император Вильгельм не писал ничего нашему Государю, иначе Государь не скрыл бы этого обстоятельства от Столыпина в первое время его председательствования в Совете Министров, когда вопросы, касавшиеся лично Гр. Витте, неоднократно составляли предмет бесед его с Государем. Несомненно, упомянул бы Государь об этом и мне в связи с приведенною беседою на яхте «Штандард».
В конце июля приехал в Петербург Председатель Совета Министров Франции – Пуанкаре. Я ожидал его приезда с большим интересом и даже нетерпением. Оказанная им услуга России и лично мне, в 1906 году, не забывается. В моей памяти сохраняется навсегда благодарный след того, какая помощь оказана была им мне в выпавшем на мою долю трудном положении, из которого я мог выйти с честью, только благодаря поддержке, встреченной мною в его лице. И теперь, не выбирая выражений, я должен сказать, что без содействия Пуанкаре России не ликвидировала бы так быстро финансовых последствий русско-японской войны, не сохранила бы, вероятно, и своего золотого обращения и, во всяком случае, не положила бы так скоро после войны и смуты твердого основания своему финансовому и экономическому положению, без которого не было бы и того замечательного расцвета нашей родины, о котором можно и теперь вспоминать только с чувством истинной гордости.
За прошедшие шесть лет со времени заключения мною в Париже займа 1906 года я не виделся с Пуанкаре. Не раз приезжал я в Париж в эту пору, но всегда на самый короткий срок и почти всегда в конце августа или в самом начале сентября. Париж был пуст, и, справляясь о том, в городе ли Пуанкаре, я неизменно получал ответ, что он вернется только в половине или конце октября. В 1910 году я был проездом через Париж в начале октября и присутствовал даже на известном заседании палаты депутатов, на котором Бриан одержал большую победу по случаю первой забастовки на французских железных дорогах, ликвидированной с замечательным, искусством, главным образом, энергиею Мильерана, но в эту пору мы только обменялись карточками, т. к. я спешил выехать из Парижа и вернуться домой, о чем я говорил уже в своем месте.
Мы встретились с Пуанкаре на Английской набережной когда его доставила в столицу яхта Морского Министра «Нева», и за во время пребывания его в Петербурге, до самого выезда его в Москву, не проходило ни одного дня, чтобы мы не встречались, и каждая встреча была проникнута такою предупредительностью с его стороны, такою откровенностью и простотою в, обмене взглядов, что и сейчас я на могу подыскать достаточных выражений, чтобы выразить ему мою благодарность за его неподдельную искренность и за ту деликатность, в которую он облекал самые щекотливые вопросы нашего обмена взглядов.
После этой встречи мы виделись еще один раз, в приезд Пуанкаре, вместе с Вивиани, летом 1914 года, перед самою войною, но в эту встречу я был уже не у дел, и мы не могли даже обменяться ни одним словом – я был отставным Председателем Совета Министров и Министром Финансов, и – мы вовсе не беседовали с Пуанкаре.
А потом мы свиделись уже в декабре 1918 года, когда, я приехал во Францию эмигрантом, но и тут Пуанкаре, Президент Республики, принял меня с женою к обеду и весь вечер вел самую сердечную беседу, как со своим другом, и был на самом деле первым человеком, от которого я встретил в изгнании дружеский и сердечный прием.
Перечислить теперь все наши встречи за время десятидневного пребывания Пуанкаре в Петербурге трудно. Виделись мы с ним за обедом во дворце, за такими же обедами у меня, у Министра Иностранных Дел Сазонова, во Французском посольстве. Вместе были мы на заре в Красном Селе, на обеде там же у Вел. Князя Николая Николаевича, на спектакле в Красносельском театре, данном в его честь. Долгое время простояли мы рядом друг с другом на смотру Государем войск в лагерном сборе в том же Красном Селе и во время бесконечного прохождения войск перед ставкою, которое не могло особенно занимать Пуанкаре, – опять и опять перебраны «были все вопросы, которые занимали его.
