Увеличение содержания, при настоящих моих обязанностях, в размере, могущем меня устроить, являлось бы крайне неудобным, а потому было бы и для меня тягостно.

Я мог бы быть выведен из тяжелого положения единовременною суммою в двести тысяч рублей. Сознание, что будучи Министром Финансов в течение 11 лет, я своим трудом и заботами принес казне сотни миллионов рублей, сравнительно, сумма, могущая поправить мои дела, представляет песчинку, дает мне смелость принести к стопам Вашего Императорского Величества всеподданнейшую просьбу, не сочтете ли Государь, возможным оказать такую Царскую милость.

Позволяю себе в оправдание настоящего всеподданнейшего письма доложить, что с наступлением каникул, ранее, нежели покинуть Петербург, мне предстоит решить вопрос, могу ли я продолжать скромно жить так, как живу, или принять меры к дальнейшему сокращению моего бюджета, вступив на путь домашних ликвидаций.

Верноподданнейший слуга

Граф Витте.

СПБ. июнь 1912 г.

Когда я прочитал это письмо, Государь спросил меня:

«Вы подозревали, что Витте может обратиться ко мне с такою просьбою?»

Я рассказал тогда все, что приведено выше, начиная с визита ко мне Графини Витте, письма ее ко мне в апреле месяце и личного разговора с самим Гр. Витте и пояснил, что я не доводил обо всем этом до сведения Государя потому, что не был уверен в том, что Гр. Витте решится лично просить о денежной помощи, после того, что я отклонил от себя инициативу в его ходатайстве. Тогда Государь задал мне такой вопрос:

«Что это за объяснение, что ему предлагали выгодное положение в частной деятельности, от которого он отказался? Я ничего об этом не слышал, и сам он, обратившись ко Мне с личною просьбою о назначении его послом, ничего не говорил Мне об этом?»

В ответ на это я доложил, что этот вопрос освещен не совсем правильно, т. к. мне пришлось говорить об этом лично с Гр. Витте еще осенью 1911 года. Тогда ко мне приехал Председатель Совета Русского для внешней торговли Банка, мой бывший сослуживец, В. И. Тимирязев и спросил меня, обсуждался ли в Совете Министров вопрос о разрешении Гр. Витте принять, в виде особого изъятия из общего правила, предложение Банка о предоставлении ему должности консультанта при Банке с определенным содержанием, сверх возможного его участия в прибылях. Я был крайне удивлен таким вопросом и ответил полным неведением, прибавив, что тут должно быть прямое недоразумение, т. к. Гр. Витте, как член Государственного Совета, не имеет права принять такое предложение, и Совет не может обсуждать его как прямо противоречащее закону о несовместительстве.

Тимирязев настаивал на том, что у них состоялось уже соглашение, подписанное Гр. Витте, и спросил меня, не возьмусь ли я лично доложить этот вопрос Государю и испросить разрешение его в благоприятном смысле, как меру совершенно исключительную.

Я отказался наотрез принять участие в таком обходе закона, сказавши, что об этом должен докладывать Председатель Государственного Совета, если он решится на это и прибавил при этом в шутку, что я очень сожалею о невозможности для меня исполнить угодное Гр. Витте, потому что, вероятно, я и сам недолго пробуду Председателем Совета Министров и Министром Финансов, и был бы счастлив после моего увольнения пойти по дороге, предоставленной Гр. Витте и поискать какой-либо Банк, который согласился бы взять и меня в консультанты. Замечая, что я отношусь к его сообщению с большим недоверием и даже не серьезно, Тимирязев вынул из кармана протокол постановления Совета и Правления Русского для внешней торговли Банка, подписанный многими членами; внизу его стояла собственноручная подпись Гр. Витте: «С сделанным мне предложением согласен. Витте».

По-видимому, соглашение это состоялось летом или осенью того же 1911 года, между Гр. Витте и одним из членов Правления Банка, кажется Артемием Рафаловичам, где-то в Германии на курорте Зальцшлиф и оформлено уже в Петербурге.

После этого моего разговора с Тимирязевым прошло всего несколько дней, как ко мне приехал Гр. Витте, без предупреждения меня по телефону, и просил дать ему «дружески» совет, т.к. около него слагаются «всякие бессмысленные легенды в роде того, что он будто бы устроил себе место консультанта при каком-то Банке, тогда как он не раз получал об этом всевозможные предложения, но постоянно отклонял их, т. к. он прекрасно знает, что это незаконно, и не бывшему же русскому Министру Финансов и Премьер-Министру заниматься обходами закона».

Я сказал ему в ответ, что действительно и до меня доходил такой слух, но я не придал ему никакой веры, т. к. хорошо понимаю, что даже Государь не мог бы разрешить такого изъятия, ибо за этим потянулась бы нескончаемая вереница таких же домогательств со всех сторон, и Государственный Совет превратился бы в торжище незаконными совместительствами.

Я не сказал ему из простой деликатности, как не говорил этого вообще, кому бы то ни было, что видел собственными глазами его подпись под протоколом Русского Банка, и на этом наша беседа и прекратилась. Весь вопрос заглох и только позже тот же Тимирязев сказал мне, что Витте вызывал его, очень гневно передал ему ту же «сплетню» и даже обвинил его в распространении ее, а когда он показал ему подписанное им согласие, то Витте, не мало не смущаясь, сказал только: «вольно же было принимать всерьез курортную болтовню. Мало ли о чем говоришь на водах, от нечего делать», как будто не его подпись стояла на протоколе.

После моего рассказа Государь спросил меня:

«Так нужно просто отказать Витте, или даже ничего ему не отвечать?»

Я доложил Государю, что по моему мнению, нужно, напротив того, – исполнить эту просьбу и дать Гр. Витте то,  чем он просит. Государя такое мое мнение, видимо, удивило и, когда я сказал, что нахожу более правильным ответить милостью на обращенную просьбу и лучше выдать эти деньги, неужели отказать в них, хотя бы для того, чтобы каждый знал, что Государь не отказал своему долголетнему Министру, оказавшему государству большие услуги, в помощи, когда, он о ней ходатайствует, несмотря на то, что мотивы такой просьбы. могут быть оцениваемы различно.

Государь немного подумал и сказал мне:

«Вы правы, пусть будет по Вашему, только не подумайте, что Гр. Витте скажет Вам спасибо за Ваше заступничество, – он Вас очень не любит, но я непременно скажу ему, если увижу его, что Вы склонили Меня исполнить его просьбу».

Затем, по моему предложению, Государь тут же написал на письме Гр. Витте: «Выдать Статс-Секретарю Гр. Витте 200.000 рублей из прибылей иностранного отделения, показав эту выдачу на известное Мне употребление».

На словах Государь прибавил, что Он не желает, чтобы об этом много болтали, и если Государственный Контролер пожелает иметь оправдание произведенной выдаче, то письмо Витте с резолюциею может быть предъявлено лично Статс-Секретарю Харитонову.

Я поспешил послать Графу Витте телеграмму в Зальцшлирф, где он в ту, пору лечился, с извещением о решении Государя, и получил от него на французском языке, 31 июля (нового ст.) ответ по телеграфу в таких выражениях:

«От всего сердца благодарю Вас за дружескую услугу. Моя жена присоединяет к моим и свои искренние чувства».

Прошло всего полтора года и многое изменилось опять в наших отношениях с Гр. Витте. Он занял одно из видных мест в осуждениях меня, а незадолго перед тем, что я был уволен 30 января 1914 года от обеих моих должностей, он выступил с самыми резкими речами в Государственном Совете и в печатной полемике против меня. Речь об этом впереди.

Когда кончился мой доклад по этому совершенно неожиданному для меня вопросу, Государь, очевидно располагавший еще временем, спросил меня не слышал ли я чего-либо относительно желания того же Графа Витте получить пост посла где-либо заграницею?

Я ответил, что прямых и точных сведений у меня не было, но до меня доходил недавно слух о том, что граф Витте, не скрывавший своего желания в первое время после его увольнения с поста Министра Финансов и назначения его Председателем Комитета Министров, снова говорил в Новом клубе, что ему надоело бездействие в Государственном Совете, и он намерен опять прозондировать, через своих друзей, – нельзя ли ему возобновить свое желание о перемене служебного положения, т. к. он думает, что пост посла в Риме должен скоро освободиться, но что он опасается, что Министр Иностранных Дел Сазонов будет ярым противником его назначения, т. к. на него перешла вся ненависть к нему Столыпина, которого Сазонов считает гениальным человеком и думает все еще его мозгом.