Всю дорогу грусть томила Передонова. Враждебно все смотрело на него, все веяло угрожающими приметами. Небо нахмарилось.[49] Ветер дул навстречу, и вздыхал о чем-то. Деревья не хотели давать тени, — всю себе забрали. Зато поднималась пыль длинною, полупрозрачно-серою змеею. Солнце с чего-то пряталось за тучи, подсматривало, что ли? Дорога шла мажарами, — неожиданные из-за невысоких кустов вставали кусты, рощи, поляны, ручьи под гулкими деревянными мостами — трубами.

— Глаз-птица пролетела, — угрюмо сказал Передонов в белесовато-туманную даль небес. — Один глаз и два крыла, а больше ничего и нету.

Варвара ухмылялась. Она думала, что Передонов пьян с утра. Но она не спорила с ним, — а то еще, — думала она, — рассердится, и не пойдет под венец.

В церкви уже стояли в уголке, прячась за колонною, все четыре сестры Рутиловы. Передонов их не видел сначала, но потом уже во время самого венчанья, когда они вышли из своей засады, и подвинулись вперед, — он увидел их, и испугался. Впрочем, они ничего худого не сделали, не потребовали, — чего он боялся сперва, — чтобы он Варвару прогнал, а взял одну из них, — а только все время смеялись. И смех их, сначала тихий, все громче и злее отдавался в его ушах, как смех неукротимых фурий. Посторонних в церкви почти не было, — только две-три старушки пришли откуда-то. И хорошо: Передонов вел себя глупо и странно. Он зевал, бормотал, толкал Варвару, жаловался, что воняет ладаном, воском, мужичьем.

— Твои сестры всё смеются, — бормотал он, обернувшись к Рутилову, — печенку смехом просверлят.

Кроме того, тревожила его недотыкомка. Она была грязная и пыльная, и все пряталась под ризу к священнику.

И Варваре, и Грушиной церковные обряды казались смешными. Они беспрестанно хихикали. Слова о том, что жена должна прилепиться к своему мужу, вызвали у них особенную веселость. Рутилов тоже хихикал, — он считал своею обязанностью всегда и везде смешить дам. Володин же вел себя степенно, и крестился, сохраняя на лице глубокомысленное выражение. Он не связывал с церковными обрядами никакого иного представления, кроме того, что все это установлено, подлежит исполнению, и что исполнение всех обрядов ведет к некоторому внутреннему удобству: сходил в праздник в церковь, помолился, — и прав; нагрешил, покаялся, — и опять прав. Хорошо и удобно, — тем удобнее, что вне церкви обо всем церковном не надо было и думать, а руководиться следовало совсем иными, житейскими правилами.

Только что кончилось венчанье, не успели еще выйти из церкви, — вдруг неожиданность. В церковь шумно ввалилась пьяная компания, — Мурин, [Шарик в блузе, Тургенев в светлом легком костюмчике с розовым галстучком, со своими приятелями.

— А, сверхчеловеки! — хихикая сказал Рутилов, завидев писателей.

Писатели приняли это обращение за чистую монету, и надмевались.]

Мурин, растрепанный и серый, как всегда, облапил Передонова, и закричал:

— От нас, брат, не скроешь! Такие приятели, водой не разольешь, а он, штукарь, скрыл!

Слышались восклицания:

— Злодей, не позвал!

— А мы тут как тут!

— Да, мы-таки зазнали!

Вновь прибывшие обнимали и поздравляли Передонова. Мурин говорил:

— По-пьяному делу заблудились немножко, а то бы к началу потрафили.

Передонов хмуро смотрел, и не отвечал на поздравления. Злоба и страх томили его.

Везде выследят, — тоскливо думал он.

— Вы бы лбы перекрестили, — сказал он злобно, — а то, может быть, вы злоумышляете.

Гости крестились, хохотали, и кощунствовали. Особенно отличались молоденькие чиновнички. Дьякон укоризненно унимал их. Среди гостей был один, с рыжими усами, молодой человек, которого даже и не знал Передонов. Необычайно похож на кота. Не их ли это кот обернулся человеком? Недаром этот молодой человек все фыркает, — не забыл кошачьих ухваток.

— Кто вам сказал? — злобно спрашивала новых гостей Варвара.

— Добрые люди, молодайка, — отвечал Мурин, — а кто, уж мы и позабыли.

Грушина вертелась и подмигивала. Новые гости посмеивались, но ее не выдали.

[— Что мамзель, снизу вам не поддувает? — спросил Тургенев, подсаживая Варвару в тарантас.

— Я теперь уж не мамзель, — отвечала Варвара, — а мадам, я и по морде дам.

— Ого, как строго! — захохотал Тургенев.

Софья исподтишка радовалась тому, что свадьба выходит с грязцой. Ее зоркие глаза щурились и блестели от удовольствия, и тонкие губы злорадно сжимались. Но ее движения были так же плавны и медленны, как всегда, и такая же елейная и благоуветливая слышалась речь.] Мурин говорил:

— Уж как хошь, Ардальон Борисыч, а мы все к тебе, а ты нам шампанею ставь, не будь жомой. Как же можно, такие приятели, водой не разольешь, а ты тишком удумал.

Когда Передоновы возвращались из-под венца, солнце заходило, и небо все было в огне и в золоте. Но не нравилось это Передонову. Он бормотал:

— Наляпали золота, кусками, аж отваливается. Где это видано, чтобы столько тратить!

Слесарята встретили за городом с толпою других уличных мальчишек, бежали и гукали. Передонов дрожал от страха. Варвара ругалась, плевала на мальчишек, казала им кукиши. Гости и шаферы хохотали.

Приехали. Вся компания ввалилась к Передоновым с гамом, гвалтом и свистом. Пили шампанское, потом принялись за водку, и сели играть в карты. Пьянствовали всю ночь. Варвара напилась, плясала, и ликовала. Ликовал и Передонов, — его-таки не подменили. С Варварой гости, как всегда, обращались цинично и неуважительно; ей казалось это в порядке вещей.

После свадьбы в житье-бытье у Передоновых мало что изменилось. Только обращение Варвары с мужем становилось увереннее и независимее. Она, как будто, поменьше бегала перед мужем, — но все еще, по закоренелой привычке, побаивалась его. Передонов, тоже по привычке, по-прежнему покрикивал на нее, даже иногда поколачивал. Но уже и он чуял ее большую в своем положении уверенность. И это наводило на него тоску. Ему казалось, что если она не как прежде боится его, то это потому, что она укрепилась в своем преступном замысле отделаться от него, и подменить его Володиным. Надо быть настороже, — думал он.

А Варвара торжествовала. Она, вместе с мужем, делала визиты городским дамам, даже и мало-знакомым. При этом она проявляла смешную гордость и неумелость. Везде ее принимали, хотя во многих домах с удивлением.

Для визитов она заблаговременно заказала шляпу лучшей местной модистке, из столицы. Яркие цветы, крупные, насаженные в изобилии, восторгали Варвару. Конечно, шляпа к ней не шла, — Варвара была похожа на кухарку.

Свои визиты Передоновы начали с директорши. Потом поехали к жене предводителя дворянства.

В тот день, когда Передоновы собрались делать визиты, — что у Рутиловых, конечно, было заранее известно, как и всякие другие новости, — сестры отправились к Варваре Николаевне Хрипач, из любопытства посмотреть, как-то Варвара поведет себя здесь.

[У Хрипачей уже сидели в тот день писатели Шарик и Тургенев. Они изучали нравы, и потому старались везде бывать. Заговорили о последней городской новости, о женитьбе Передонова, и вообще об его странностях.

— Кстати, — сказала Людмила, — какой у вас красивый мальчик есть в гимназии, Саша Пыльников, — писаный красавец.

Варвара Николаевна удивилась, — ей показалось, что это не вовсе кстати, и переход от Передонова к смазливому мальчику был ей непонятен, а потому казался даже несколько неприличным. Она сказала:

— Я их право, не знаю, никого. Их так много, и я не имею к ним никакого отношения.

— Он у вас новый, — сказала Людмила.

— Да? Но я и старых не знаю, — подавно новых, — возразила Варвара Николаевна.

— И это тот самый мальчик, которого Передонов принял за девочку, — объясняла Людмила.

— Ах, вот! Да, я что-то слышала, — неохотно протянула директорша.