Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Критики сразу же обратили внимание на знакомую мрачную сатирическую интонацию и композиционный ход, заимствованный у Гоголя: в перспективе получить инспекторское место Передонов последовательно посещает всех влиятельных лиц в городе — „мертвые души“».

Сологуба именовали «новым» Гоголем («законным преемником Гоголя», «последним сатириком дореволюционной России»),[281] а «Мелкого беса» вторыми «Мертвыми душами». «Если „Мелкий бес“ Сологуба будет первым „Мелким бесом“, а не вторыми „Мертвыми душами“, — это ничуть не умалит его достоинств», — возражал против гоголевского «ярлыка», выданного автору, А. Измайлов.[282]

Писателю, тем не менее, понравилось это сопоставление, и в предисловии ко второму изданию книги он усилил «гоголевскую» тему: сравнил роман с искусно отшлифованным зеркалом («Уродливое и прекрасное отражаются в нем одинаково точно»), Сологуб умышленно отослал читателей к эпиграфу из «Ревизора» («На зеркало неча пенять, коли рожа крива») и одновременно — к своему эссе «Демоны поэтов». Во второй его части («Старый чёрт Савельич») он сравнил творчество Пушкина с «магическим зеркалом», запечатлевшим «дьявольски-искаженное отражение, — но, однако, наиболее точное из всех».[283]

Обе отсылки, по-видимому, вполне отвечали авторскому замыслу. Идею «Мертвых душ» и «Ревизора» Гоголю подсказал Пушкин. «Мелкий бес» можно также отнести к произведениям, созданным по пушкинской «подсказке».

«Образцовый роман»

«Этот роман — зеркало, сделанное искусно».

Ф. Сологуб

По прошествии нескольких лет работы Сологуба над «Мелким бесом» художественный замысел произведения приобрел определенные очертания. Основополагающая для творчества символистов утопия о Красоте — глубинной сущности мира и преображающей силе бытия — трансформировалась в романе в миф о невозможности воплощения Красоты в земном бытии, которым движет «слепая злая воля», где царят хаос и энтропия. Ведущая метафизическая идея «Мелкого беса» утверждает земное бытие как Ариманов мир, игру Айсы, обман и кажимость.

В черновых бумагах Сологуба имеется запись: «Оригинальный прием. Герои романа иногда вставляют в свои речи слова, показывающие, что они не живые люди, а только фантомы автора. Можно даже для этого написать особый роман под заглавием: Образцовый роман. Основа — помешательство героя».[284]

Каждый из персонажей «Мелкого беса» — «фантом» автора, и каждый неуклонно воплощает его замысел, является участником соборного «бесовского действа». В образах всех героев, без исключения, отмечены черты бесоподобия, каждый из них определенным образом соотносится с нечистой силой.

Творец Ариманова мира — Передонов (боится ладана); Варвара — ведьма (создана силою «презренных чар», носит «чёрта в кармане»); Володин (баран-оборотень, с «рогами» и «копытами») — кощунственная травестия Доброго Пастыря; Вершина (черные одежды и табачный дым) и Грушина (серый цвет и пыль) — бесы женского пола, близнецовая пара; сестры Рутиловы — русалки, лукавые девы, ведьмы («ведьмы на Лысой горе»); Саша («глубокий брюнет. Глубокий, как яма») — змей-искуситель (сон Людмилы). К нечистой силе «причастны»: соотносятся: Мурин — от «мюрин», эфиоп (обозначение бесов в древнерусской литературе), Преполовенский — черноволос, Рубовский — прихрамывал, Скучаев — черноволос и черноглаз, Авиновицкий — с черной бородой с синеватым отливом и губами вампира, Верига — выпускает изо рта «струйки дыма» (табак в православной традиции — «чертов ладан»), Мачигин — «пошаливает левою ножкою» и др. Все герои — участники маскарада (ряженые), многие в костюмах иноземцев и инородцев (в русской традиции они представляют бесов) и т. д.[285]

Символ Ариманова мира — многовидная Недотыкомка, один из самых запоминающихся демонологических образов романа. Имя образовано по аналогии с именами нечистой силы в народной традиции: анчутка, луканька, окаянка и др. Недотыкомка (Новгород.) — недотрога; то, до чего нельзя дотронуться; в словаре В. Даля отмечены значения однокоренных слов: недотыка, недотка, недотрога — 1) грубое и редкое рядно, которое идет на частые бредни для ловли мальги, моли, малявки (т. е. мелкой рыбешки); 2) то (тот), до чего (кого) нельзя дотронуться; 3) сердитый, обидчивый, брюзгливый человек; 4) растение нетронь-меня из семьи мимоз.

Персонаж не имеет прямых аналогий в литературной традиции[286] и в фольклоре, но точно вписывается в систему народных демонологических представлений. Т. Венцлова отметил коннотации образа с фольклорными представлениями о нечистой силе. Недотыкомка возникает из клубов пыли, сообразно демонологической традиции: «На своих любимых местах (перекрестках и росстанях дорог) черти шумно справляют свадьбы (обыкновенно с ведьмами) и в пляске подымают пыль столбом, производя то, что мы называем вихрями».[287] Появление Недотыкомки во время свадьбы Передонова (чёрта) и Варвары (ведьмы), таким образом, неслучайно. Отличительные черты Недотыкомки — меоничность — подвижность, неуловимость, отсутствие определенных очертаний, «то прикинется тряпкой, лентой, веткой, флагом, тучкой, собачкой, столбом пыли на улице…», — также соотносятся с традицией: «Переверты всякого рода и разновидные перекидыши производятся чертями с такою быстротою и внезапною стремительностью, какой не в силах представить себе людское воображение (…). Черти оборачиваются: в (…) животных (…) неизвестных, неопределенного и странного вида. Перевертываются даже в клубки ниток, в вороха сена, в камни и пр.».[288]

Одна из ее многочисленных эманаций, бесовских перевоплощений — Саша Пыльников («чистый оборотень» — говорит о нем Грушина). Оба персонажа появляются в романе одновременно — в двенадцатой главе. Подобно Недотыкомке Саша остается неуязвимым для Передонова (а также для Коковкиной, Хрипача, тетки, Людмилы, маскарадной толпы — до него «нельзя дотронуться»); оба не узнаны Передоновым на маскараде: Саша в «платье желтого шелка на красном атласе» и огненная Недотыкомка.[289]

«Недотыкомка ужасна своей бесформенностью. Ее природа характеризуется множественностью личин и отсутствием лица», — писал Чулков.[290] Образ восходит к идее Д. С. Мережковского о том, что дьявол есть бесформенное, безличное, скрывающееся за разными масками воплощение хаотического начала бытия или безлико-серое небытие[291] — представление, близкое традиционному богословскому[292] и к «Демонам пыли» В. Брюсова. Недотыкомка может быть воспринята и как вариант ведиискои маии — символ материального мира.[293]

«Бытие» Передонова и окружающих его лиц предстает как дурная бесконечность антикультурных жестов — вселенского пакостничества и порчи, в соответствии с основным поведенческим кодексом: «Они тебе напакостили, а ты — отпакости» (гл. XX). Повествование насыщено описаниями антиэстетических и деструктивных сцен, эпизодами коллективного безобразия: пачкание стен на квартире у Передонова (гл. V); вечеринка у Грушиной (гл. XXII); венчание Передонова и Варвары (гл. XXIII) и т. п.

вернуться

281

Блок А. Собр. соч. В 8 т. М.; Л., 1962. Т. 5. С. 284.

вернуться

282

Измайлов А. Измельчавший русский Мефистофель и передоновщина И Русское слово. 1907. № 167. 21 июля. С. 1.

вернуться

283

Сологуб Федор. Старый чёрт Савельич // А. С. Пушкин: Pro et contra. Т. 1. С. 408.

вернуться

284

ИРЛИ. Ф. 289. On. 1. № 539. Л. 167.

вернуться

285

По мнению Л. В. Евдокимовой, «название сологубовского романа, а также особенности поэтики произведения, сюжетообразующими звеньями которого являются „рассыпанные“ по страницам „Мелкого беса“ фразеологизмы о чёрте, свидетельствуют о том, что Сологуб ориентировался прежде всего на мелкого беса народных поверий, на чёрта малых жанров фольклора, следуя особенностям народных верований» (Евдокимова Л. В. Мифопоэтическая традиция в творчестве Ф. Сологуба. Астрахань, 1998. С. 81). Подробный комментарий к демонологическим образам в «Мелком бесе» см. в указанной выше статье Томаса Венцловы «К демонологии русского символизма» (Венцлова Т. Собеседники на пиру. Статьи о русской литературе. Вильнюс, 1997).

вернуться

286

По мнению М. И. Дикман, образ Недотыкомки восходит к описанию чудовищного насекомого в романе Достоевского «Идиот» (ч. III, гл. 5 — исповедь Ипполита «Мое необходимое объяснение»). См. коммент. М. И. Дикман: Сологуб Федор. Стихотворения. Л., 1979. С. 601.

вернуться

287

Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб., 1903. С. 8.

вернуться

288

Там же. С. 11–12.

вернуться

289

Венцлова Т. К демонологии русского символизма. С. 76.

вернуться

290

Чулков Г. Федор Сологуб. «Мелкий бес». Роман И Перевал. 1907. № 7. С. 54.

вернуться

291

Мережковский Д. С. Гоголь и чёрт. М.: Скорпион, 1906; ранее в публикации книги «Судьба Гоголя. Творчество, жизнь и религия» в журнале «Новый Путь» (1903. № 1–3).

вернуться

292

Минц 3. Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов И Творчество А. А. Блока и русская культура XX века. Блоковский сборник III. (Учен. зап. Тартуск. гос. ун-та. Вып. 459). Тарту, 1979. С. ИЗ; О литературных источниках образа см. также: Соболев А. «Мелкий бес»: к генезису заглавия // В честь 70-летия профессора Ю. М. Лотмана. Тарту, 1992. С. 171–184.

вернуться

293

См. об этом: Пустыгина Н. Г. Символика огня в романе Федора Сологуба «Мелкий бес» II Блоковский сборник IX: Памяти Д. Е. Максимова. Учен. зап. Тартуск. гос. ун-та. Вып. 857. Тарту, 1989. С. 124–137.

188
{"b":"226581","o":1}