Спустя мгновение дальняя от меня фигура пришла в движение. Молодец, автоматизмы на уровне.

Я быстро, насколько позволяли мышцы указательного пальца, выпустил четыре пули в направлении посетителей, предварительно крепко зажмурив глаза – в полной темноте своя вспышка слепит не хуже вражьей, а глаза мне будут нужны спустя миг.

Пистолетные выстрелы бухнули так, будто лупанула гаубица. Я кувыркнулся влево, распластался на полу и сделал еще четыре выстрела в направлении кровати, на уровне подкроватного пространства – сейчас они наверняка там, прилегли. И опять перекатился влево, невероятным образом извернувшись, чтобы благополучно миновать угол.

В комнате и в доме вообще стало ужасно шумно. Воздух вдруг наполнился запахами – остро пахло порохом, до рези в глазах, пахло чужим противным потом и кровью.

В коридоре и где-то на первом этаже захлопали двери, раздались встревоженные голоса и топот.

В меня не стреляли.

Кто-то тонко выл совсем рядом. Слышалась возня. Видимо, один корчился от боли, возя коленками по ковру. Еще был слышен дробный стук каблуков о ковер – частый такой стук. Так может биться в агонии человек, живущий последние секунды.

В коридоре зажгли свет. Он ворвался через распахнутую дверь в комнату.

Поморгав, я рассмотрел поле брани в деталях. Двое, по ту сторону кровати, были уже не опасны – один из них последний раз вздрогнул и затих. Третий, по эту сторону, лежал скрючившись, держался левой рукой за правое плечо и жалобно скулил. Я метнулся к нему и, рванув на себя его раненую руку, отобрал пистолет, который он цепко держал, – значит, воин.

Все. Комната медленно возвратилась в нормальное измерение, где время исчисляется обычно в минутах, часах, днях, а не в мгновениях.

Из-за косяка высунулось дуло пистолета, а немного погодя показалась голова Славика…

На сленге всех спецслужб выражение «момент истины» означает ситуацию, когда в финале жестокой схватки (не на жизнь, а на смерть) у поверженного дезориентированного врага добывается самая достоверная информация. Достовернейшая. Потому что для него, врага, схватка закончилась поражением, все участники (сторонники, помощники, бойцы) убиты, а ему в висок (или в лоб, в глаз, в щеку) больно давит ствол.

Это – алеутская лодка. Каюк. Как показывает практика, даже хорошо подготовленный человек, который прекрасно знает об этом самом моменте, в такие мгновения теряется и, надеясь на чудо, думает только об одном: жить!

Вот почему, когда ему вдруг предлагают под дулом пистолета (ружья, автомата, пулемета) говорить правду (признаваться, колоться), он говорит (признается, колется). У него просто нет времени что-то придумать, даже воспроизвести хорошо заученную легенду. Автоматически произносится то, что более цепко сидит в сознании…

Когда начальник охраны Слава Завалеев вошел в комнату, включил свет и профессиональным взглядом окинул место схватки, я почему-то подумал именно о «моменте истины».

Славик пристально посмотрел на меня, затем еще раз обвел глазами пространство, оценивая происшедшее, и уставился на киллера, оставшегося живым.

Я понял, что он хочет сделать, и, чисто интуитивно определив необходимость своего участия в данной процедуре, решил подыграть – благо с момента окончания боя прошли считанные секунды.

Присев возле парня, я надавил стволом ему на глазное яблоко, поставил колено на грудь и будто бы ненарочно схватил за раненое плечо. Он дико заорал, я же вдавил ствол посильнее и, повернувшись к Славику, громко сообщил ему:

– Пи…ец, я его кончаю!!!

Несмотря на страшную боль, парень на пару секунд умолк, а в это время Славик, точно словивший паузу, торопливо произнес:

– Стой! Он нам может пригодиться!

– Какое, на х…й, «пригодиться»! Они же меня прирезать хотели! Я чудом остался жив!

Киллер вдруг опомнился и забормотал:

– Нет! Брат, нет, нет. Подожди, брат, нет…

– Подожди, успеешь ты его кончить.

Славик отвел мой пистолет от лица парня и сказал:

– Скажешь правду, будешь жить! А нет, так я тебя с ним оставлю. Он тебя прикончит, это точно.

После этого состоялся короткий диалог. Вся сцена заняла едва ли более пятнадцати секунд.

Кстати, стволом в глаз раз в десять более эффективно, чем в лоб или в висок. Кость тверда, и это создает какую-то иллюзию защиты. А глаз беззащитен, мягок, и когда на него давят стволом, кажется, что этот ствол вот-вот продырявит его насквозь…

Диалог между Славиком и киллером был примерно такой:

– Кто вас нанял?

– Грек.

– Задача?

– Убрать Чанкветадзе стволом Бакланова. Потом сделать, что Бакланов себя стрелял.

– Как вы должны были сообщить Греку, что акция завершена?

– Мы потом вокзал должен ехать. Грек там встречает, бабки дает.

– Где должны встретиться на вокзале?

– Вторые ворота товарный станция.

– Вы потом должны уехать, так?

– Да, потом домой. 179 в полпятый утра.

– Как тебя зовут?

– Ходжа.

Вот так. Просто и быстро. Пятнадцать секунд. Мне кажется, что Славик когда-то принимал участие в подобном мероприятии, и, наверное, не один раз – слишком уж четко, без осечек и на едином дыхании, он вытащил информацию, которая все объясняла и давала возможность выработать план дальнейших действий.

А еще я полагал, что Славик – тот еще фрукт. Кто его знает, чем он там занимался до реформ.

В дверном проеме возникли охранники. И сразу же посторонились, пропустив в комнату хозяина. Дон – заспанный, недовольный, в одетой наизнанку футболке и в спортивных штанах, босой – остановился сразу у двери и спросил:

– Чего у вас тут?

Он обвел место происшествия недоумевающим взглядом.

– Вот так, да? Ага… – И вдруг побледнел, уцепился за стоящего рядом Серегу и сделал какой-то непонятный жест рукой.

– Стреляли… – спокойно ответил я и хмыкнул, передернувшись, – потихоньку приходил в себя, как бывает после скоротечной схватки, победителем из которой ты вышел скорее всего благодаря стечению обстоятельств: повезло, короче.

– Так, значит. – Дон, стараясь не смотреть на трупы, потер висок указательным пальцем, из чего можно было заключить, что он пребывает в нерешительности. – Так… Ну, надо звонить в милицию. Пусть приедут… Да, пусть приедут и разбираются…

Он развел руками, как бы удивляясь: ну и наделали вы здесь делов, ребята!

– В милицию? – Славик вдруг посмотрел на шефа как-то странно – как на малолетнего вундеркинда, который прекрасно разбирается в радиоэлектронике, но не может поджарить яичницу. – В милицию, да… Потом потратить пару месяцев на судебные разборки и всю оставшуюся жизнь ждать, когда Грек раскошелится на более удачливых киллеров. Так?

Дон опять развел руками: хрен его знает, господа, как теперь выворачиваться…

– И потом, – Славик продолжил объяснение, – можно не сомневаться, что очень скоро сюда заявятся родственники вот этих. – Он указал на убитых. – Целый взвод, который штурмом возьмет наш офис. А еще прошу учитывать, что один остался живым…

Тут Славик посмотрел на Ходжу. Наверное, нехорошо посмотрел, потому что парень застыл и, пару раз дернув кадыком, открыл рот:

– Брат, я буду молчать, я…

– Заткнись, урод! – оборвал его Славик. – Мы подумаем, что с тобой делать.

– Ну и какие будут предложения? – Дон вопросительно посмотрел на своего начальника службы безопасности.

– Будут. – Славик утвердительно кивнул головой. – Будут!..

Он посмотрел на настенные часы. Остальные тоже невольно подняли глаза. Стрелки показывали 3 часа 12 минут.

Спустя несколько секунд все начали активно двигаться – согласно распоряжениям Славика. Коротким и довольно толковым.

Мы быстро обыскали киллеров, разложили трофеи на кровати, а потом долго вытаскивали из комнаты испорченный здоровенный ковер вместе с трупами – работа, скажу вам, очень трудоемкая и неприятная.

Наконец минут через пятнадцать трупы с ковром оказались во дворе, под навесом для машин. А Ходжу начало колотить – от страха или от раны. Наручниками, черт-те зачем хранившимися у Сереги в заднем кармане брюк, его пристегнули к батарее за правую руку, а в левую вложили здоровенный кусок марли, чтобы он мог прикрыть рану.