Его глаза встретились с глазами Сюнсукэ. Едва заметная тень изумления пробежала по его лицу. Было бы нелепо прикидываться, будто они незнакомы. Он не сдержался и дружелюбно улыбнулся:

— О, это вы, сэнсэй!

Лицо его наполнилось человечностью и добротой. Это все, что он мог выказать перед своим самым близким другом.

Сюнсукэ указал ему на соседний стул. Мужчина присел. И, разговаривая с Сюнсукэ, не упускал из виду Юити. Он встречал его однажды.

Юити не сильно был удивлен этому лицу с тиком, пробегавшим каждые десять-двадцать секунд. Сюнсукэ сообразил, что их нужно представить.

— Это господин Кавада, президент автомобильной фирмы «Кавада-моторс». Мой давний друг. Это мой племянник, Юити Минами.

Яитиро Кавада родился в Сацума на Кюсю, приходился старшим сыном Яитиро Каваде, который первым в Японии начал производить отечественные автомобили. Он не оправдал ожиданий своего отца, пожелал стать романистом, поступил на подготовительный курс университета, слушал лекции Сюнсукэ по французской литературе. Сюнсукэ попросил его показать отрывок из ранней прозы молодого человека. Он, кажется, не нашел его одаренным. Парень поник духом. Отец воспользовался этим случаем и отправил его в Соединенные Штаты в Принстонский университет изучать экономику. После окончания университета его послали практиковаться на автомобильный завод в Германию. К тому времени, когда он вернулся домой, Яитиро совершенно изменился. Он стал экспертом и прагматиком. До конца войны оставался в тени, когда его отец был в опале и вынужден был терпеть унижения. Затем он стал президентом фирмы. После смерти отца он продемонстрировал свои способности, обогнав старого отца. Когда был запрещен выпуск крупногабаритных автомобилей, он переориентировал производство на небольшие авто и сконцентрировался на их экспорте в азиатские страны. Кроме этого, он организовал филиал в Йокогаме и, по собственной инициативе взявшись за ремонт джипов, стал пожинать огромные прибыли. После назначения Кавады президентом один непредвиденный случай послужил поводом для возобновления его прежних отношений с Сюнсукэ. Кавада организовал роскошное празднование его шестидесятилетия.

Их случайная встреча в «Рудоне» стала своего рода безмолвным признанием. Эти двое никогда не касались самоочевидного предмета. Кавада предложил отужинать. Сделав приглашение, он достал записную книжку, сдвинул на лоб очки и поискал «свободное окно» в своем календаре. Это было похоже на поиски позабытого цветочка, зажатого между страницами толстенного словаря.

Наконец он втиснулся в свой график.

— В следующую пятницу в шесть вечера. Вот и все! Назначенная на этот день встреча перенесена. Я надеюсь, тебе будет удобно.

Этот занятой человек, однако, еще имел время украдкой заходить в этот бар, оставляя автомобиль за углом квартала. Сюнсукэ согласился. Кавада неожиданно спросил:

— Как насчет «Куроханэ» в Имаитё? Там есть кухня Такадзё. Разумеется, я приглашаю твоего племянника. Вам будет удобно?

— Ну… — двусмысленно буркнул Сюнсукэ.

— Я зарезервирую на троих. Я позвоню, так что вы не забудете. — Он взглянул на свои часы, будто его поджимало время. — О, извините! С удовольствием остался бы здесь и поболтал с вами, но я спешу. Буду с нетерпением ждать встречи с вами.

Важная персона удалилась неторопливым шагом, но произведенное на двоих мужчин впечатление быстро испарилось.

Сюнсукэ, будучи не в духе, отмалчивался. Он почувствовал, будто Юити был оскорблен на его глазах. Он рассказал о карьере Кавады, хотя его не просили об этом; затем поднялся, шурша своим плащом.

— Куда собрались, сэнсэй?

Сюнсукэ захотелось побыть одному. Кроме того, через час он должен был присутствовать на затхлом фуршете членов Литературной академии.

— У меня встреча. Вот почему я ухожу. Подходи ко мне домой к пяти часам в следующую пятницу. Кавада, несомненно, пришлет к моему дому автомобиль.

Юити заметил, что Сюнсукэ протянул ему руку в объемистом рукаве своего плаща. В этой вялой руке с выпуклыми венами, выпростанной из-под покрова тяжелой одежды, ощущалась униженность. Если бы Юити был немного более раздражительным, он с легкостью смог бы не заметить эту жалкую руку. Однако он пожал ее.

— Итак, до свидания!

— Большое спасибо, сэнсэй, за сегодняшний день.

— Спасибо? Не благодари меня ни за что!

Когда Сюнсукэ ушел, юноша позвонил Нобутаке Кабураги, чтобы узнать, не свободен ли он сейчас.

— Что такое? Ты получил от нее письмо? — возвысив голос, спросил он. — Нет, домой не надо приходить! Я встречу тебя. Ты уже поужинал?

Он назвал ресторан.

Пока они ждали, когда принесут блюда, Нобутака с голодной жадностью читал письмо от своей жены. Он еще не закончил читать, когда принесли суп. К тому времени, когда он закончил чтение, разбухшие кусочки макарон, будто не поддающийся расшифровке алфавит, лежали, размокшие, на дне его тарелки.

Нобутака не смотрел на Юити. Он смотрел в другую сторону и прихлебывал суп. С большим или меньшим любопытством Юити посматривал на этого несчастного мужчину, который нуждался в сочувствии, но до которого никому не было дела, и ожидал, что наверняка он прольет суп на свои колени, жертвуя хорошими манерами. Он съел суп, не обронив ни капли.

— Бедняжка, — сказал Нобутака, откладывая ложку. — Какая бедняжка… Ни одна женщина не была так несчастлива.

Эта напыщенность Нобутаки стала причиной раздражения Юити. Это была всего лишь моральная забота Юити о госпоже Кабураги.

Нобутака не унимался:

— Бедная, бедная женщина!

Жена его стала предлогом, чтобы возбудить к себе сочувствие. Это не подействовало на Юити. Наконец Нобутака потерял терпение и сказал:

— Все винят только меня. Никто больше не виноват.

— Ах вот в чем дело!

— Ютян, как ты можешь быть таким жестоким? Впрочем, будь холоден со мной. Однако моя жена, которая безвинна…

— Я вовсе никого не виню.

Граф тщательно подобрал косточки от рыбы и разложил их на краешке своей тарелки. Он ничего не говорил. Спустя некоторое время он сказал, чуть ли не плача:

— …Ты прав. Я закончил.

Уж это было сверх терпения Юити. Удивительно, как этому гомосексуалисту среднего возраста, обросшему защитным панцирем за годы жизни, недоставало искренности. Неподобающее поведение, продемонстрированное им сейчас, было на порядок хуже, чем любая прямодушная непристойность. Он старательно пытался выглядеть благородно.

Юити посмотрел на других ужинающих вокруг него. Друг против друга сидела очень чопорная американская пара и поглощала суп. Они были немногословны. Почти не улыбались. Женщина легонько чихнула и поспешно прикрыла нос салфеткой.

— Excuse те[61], — сказала она.

Рядом вокруг большого круглого стола расположилась группа японцев, судя по всему родственников, вернувшихся после поминальной службы. Они сплетничали по поводу кончины и громко смеялись. Голос пятидесятилетней женщины — очевидно, вдовы, — одетой в серо-синие траурные одежды, с кольцами на всех пальцах, звучал резковато:

— Мой муж купил мне всего семь бриллиантовых перстней. Я продала втайне от мужа четыре перстня и заменила их стекляшками-муляжами. Когда в разгар войны началось движение за пожертвования, я соврала, сказав, что пожертвовала четыре кольца, которые продала. Я сохранила для себя три подлинных перстня. Вот они! — Женщина вытянула руку для всеобщего обозрения. — Мой муж похвалил меня за то, что я не выложила всю подноготную. «Твоя ложь восхищает меня!»

— Ха-ха! Если кто и не знал о проделках, так это твой супруг!

Столик, который занимали Нобутака и Юити, кажется, был отрезан от остальных в этом зале. Металлические предметы — цветочная ваза, ножи и ложки — поблескивали холодом. Юити подозревал, что расстояние между ним и Нобутакой возникло, вероятно, благодаря специфическому братству, к которому они оба принадлежали.