Вернувшись к столику, Кёко обнаружила средних лет женщину, сидящую на стуле рядом с Юити. Она немного отсела от них. Юити представил незнакомку:

— Это госпожа Кабураги.

Женщины пронзили друг друга враждебными взглядами соперниц. Эта случайная встреча вовсе не была рассчитана Сюнсукэ; по правде говоря, госпожа Кабураги уже длительное время присматривала за ними издали, сидя в противоположном уголке зала.

— Я пришла немного пораньше на наше свидание. Я не хотела вам мешать, пока вы не покончите со своими делами. Прошу прощения, — произнесла госпожа Кабураги.

И тотчас этой девчоночьей ложью госпожа Кабураги выказала свой истинный возраст, спрятанный под слишком моложавым гримом. Кёко заметила черты ее старения и вздохнула с облегчением. Со снисхождением в сердце она разгадала ложь этой женщины. Она улыбнулась и подмигнула Юити. Госпожа Кабураги не заметила этого унизительного для нее подмигивания только по той причине, что гордость ее была разграблена вспышкой ревности. Кёко сказала:

— Прошу прошения, что отняла у вас этот вечер своей непрерывной болтовней. Что ж, мне пора идти. Ютян, не поймаете ли такси для меня? А то дождь разыгрался!

— До-ождь?

Кёко впервые за вечер назвала его именем «Ютян». Он растерялся и, чтобы скрыть свое смущение, удивился начавшемуся дождю, будто это было какое-то важное происшествие.

Когда он вышел за дверь, то сразу увидел на улице такси. Юити подал знак в сторону ресторана. Кёко попрощалась с женщиной и поднялась. Юити помахал ей вслед рукой под дождем. Она ушла, не проронив ни слова.

Юити вернулся к госпоже Кабураги, молча присел. Мокрые волосы, словно морская трава, прилипли ко лбу. Вдруг он заметил, что Кёко забыла на стуле сверток. Он схватил его и выбежал наружу. Он забыл, что такси уже уехало. Это проявление заботы о ком-то еще наполнило Кабураги отчаянием.

— Она что-то забыла? — через силу улыбаясь, спросила она.

— Да, свои новые туфли.

Оба были уверены, что Кёко забыла всего лишь свои туфли. По большому счету она забыла единственный интерес ее жизни — тот, который наполнял ее в этот день до встречи с Юити.

— Это была неплохая мысль догнать ее. Ты еще успеешь.

Кабураги сказала это с горечью и улыбкой — видимо, чтобы досадить ему.

Юити промолчал. Женщина тоже молчала, однако над ее молчанием осязаемо развевался флаг поражения. Голос ее стал чуть ли не слезным от возбуждения.

— Я вас обидела, да? Простите меня. У меня дурная привычка совершать скверные поступки, подобные этому.

Пока она произносила эти слова, ее не покидала мысль, что завтра Юити доставит туфли Кёко и вот тогда ложь ее раскроется.

— Нет, я вовсе не сержусь.

Лицо Юити осветилось улыбкой под стать синей заплате на облачном небе. Он не мог вообразить себе, какую силу извлекла Кабураги из его улыбки. Она, словно подсолнух, увлеченная его улыбкой, колыхалась на вершине счастья.

— В знак прощения я хотела бы кое-что преподнести вам. Что, мы пойдем отсюда?

— Полно вам извиняться! Вон дождь…

Дождь то шел, то прекращался. С наступлением сумерек никто не мог точно знать, есть ли прояснение на небе. Один слегка пьяный мужчина, выходивший наружу, воскликнул:

— О, закончился! Дождь перестал идти!

Гости, которые зашли в заведение укрыться от дождя, снова поспешили на свежий ночной воздух. Юити, подгоняемый госпожой Кабураги, прихватил забытый Кёко пакет и пошел следом, подняв воротник своей темно-синей шинели.

Кабураги размышляла, что случайная встреча с Юити оказалась для нее нечаянным счастьем. С их последней встречи она не переставала бороться со своей ревностью. Она умела держать свои чувства в узде крепче, чем некоторые мужчины, и до сегодняшнего дня это придавало ей силы удержаться от того, чтобы сделать Юити приглашение. Она выходила на прогулку одна. Одна посещала кинотеатры. Одна обедала. Одна пила чай. Она всегда была одна и чувствовала, будто обретает свободу от своих эмоций.

Тем не менее, куда бы она ни пошла, госпожу Кабураги преследовал презрительный, надменный взгляд Юити. Он как бы приказывал ей: «На колени! Стань на колени передо мной!»

Однажды она отправилась в театр, как всегда одна. Во время антракта она стала свидетелем ужасного столпотворения перед зеркалом в женской комнате. Женщины чуть ли не сталкивались лицами. Наперебой выставляли щеки, выпячивали губы, вздымали брови. Наводили румяна, мазались помадой, сурьмили брови, поправляли прически, чтобы удостовериться, что с такой тщательностью закрученные сегодня утром их локоны не выглядели непристойно. Одна женщина с бесстыдством оскалила зубы. Другая скривила физиономию, задыхаясь от пудры. Если представить такое зеркало в качестве картины, то с ее холста можно услышать вопли зверски убиенных женщин… Госпожа Кабураги в окружении этих жалких соперничающих дамочек сохраняла спокойствие, лицо ее оставалось бледным и холодным. «На колени! Стань на колени!»

Сейчас, однако, опьяненная нектаром своей покорности — сладость эта была дарована ее собственной коварностью, — она перешла через дорогу по мокрым от дождя автомобильным следам. Широкий пожелтевший лист, слетевший с дерева на обочине, прибило дождем к стволу. Лист затрепыхался на нем мотыльком. Поднялся ветер. Женщина зашла к одному портному — молча, как в тот вечер в доме Хиноки, когда впервые повстречалась с Юити. Служащие ателье обошлись с госпожой Кабураги с должным почтением. Она попросила достать ткань для зимы, потом набросила ее на плечи Юити. Теперь она могла рассмотреть его более тщательно.

— Удивительно! Тебе к лицу любой рисунок! — воскликнула она, прощупывая пядь за пядью материал на его груди.

Юити, представляя, насколько он нелеп в глазах клерков, приуныл. Госпожа Кабураги выбрала образец ткани, велела снять мерку. Старый опытный владелец ателье поразился идеальному сложению юноши.

Юити беспокоился о Сюнсукэ. Старик, должно быть, все еще сидел в той чайной и терпеливо дожидался. Что ни говори, а встреча госпожи Кабураги с Сюнсукэ сегодня вечером была бы тактической ошибкой. Правда, никому не дано предугадать, куда могли занести ноги госпожу Кабураги. Мало-помалу Юити все меньше и меньше нуждался в руководстве со стороны Сюнсукэ, и, как ненавидящий свои принудительные домашние задания преуспевающий школьник, он целиком предался этой комедийной бесчеловечной игре с женщинами, его соперницами. Короче, этот троянский конь, куда Сюнсукэ заключил юношу, этот дубликат самой природной силы, этот страшный механизм чудесным образом начал двигаться. Будет ли огонь между этими двумя женщинами усиливаться или ослабевать, с самомнением полагал Юити, зависит только от него. Он загорелся холодным рвением. Его одержимая самоуверенность не знала сострадания. Он взглянул на женщину, которая только что заказала для него новый костюм, на ее опьяненное обычной маленькой радостью благодеяния лицо, и подумал: «Как же она похожа на обезьянку!» По правде сказать, юноша видел в любой женщине — какой бы красавицей она ни была — только эту вертлявую зверушку.

Госпожа Кабураги во всем терпела поражение: когда смеялась, когда молчала, когда говорила, когда одаривала, когда украдкой смотрела на его профиль, когда прикидывалась веселой, когда выставляла напоказ свою печаль. Эта женщина, которая прежде никогда не плакала, проиграла бы и в слезах, вне сомнения… Юити небрежно скинул пальто; из кармана выпала расческа. Госпожа Кабураги опередила и Юити, и служащих — проворно наклонилась за ней. Она сама удивилась откуда-то взявшейся у нее скромности.

— Спасибо!

— Какой большой гребешок! Им хорошо, видно, расчесываться.

Прежде чем вернуть расческу хозяину, она наспех пару-тройку раз провела по своим волосам. Веки ее при этом чуть-чуть задергались, а наружные уголки глаз заблестели от выступившей влаги.

Расставшись с Кабураги после посещения одного ресторанчика, Юити пошел к Сюнсукэ, однако то заведение уже было закрыто. «Рудон» работал до последнего трамвая. Он отправился в этот бар, где и нашел ожидавшего его Сюнсукэ. Юити рассказал все, что случилось с ним. Сюнсукэ громко хохотал.