«Козлы», несмотря на изрядную побитость, моментально раскололись, узнав Шевцова, и обещали сообщить кучу всяких жутких сведений, порочащих увэдэшное начальство, – если, конечно, это им зачтется в ходе следствия. После раскола дебаты были бурными, но весьма непродолжительными – аналитический рассудок председателя парламентской комиссии одобрил единственно верное решение:

– Вы правы – в город нам сейчас ехать не стоит. Вечером свяжемся со столицей – пусть по телевидению объявят о работе нашей команды на всю страну. Переночевать где найдется? Придется ведь на ночь и остальных пассажиров куда-то пристроить и… и этих, – Шевцов кивнул на пленных. – В принципе мы люди невзыскательные – нам бы лавчонку какую да колбасы кусок…

Следующая неделя после внезапного появления в городе парламентской комиссии и следственной бригады МВД характеризовалась для нас напряженной творческой работой.

Меня допрашивали по факту инкриминируемого мне преступления, интересовались новостями, снабжали свежей информацией о ходе работы следственных бригад и парламентской комиссии и отпускали с миром. Все знали, что ничего предосудительного я не совершал, но пока что прекратить уголовное дело и полностью легализовать мое жалкое существование не получалось: чего-то там у них не хватало. Впрочем, Сухов твердо обещал, что не далее как в пятницу я смогу открыто гулять по центральным улицам и здороваться за руку с патрульными нарядами. В пятницу, дескать, будет обнародовано постановление о прекращении моего дела, дано сенсационное заявление о возбуждении угдела по фактам злодеяний губмэрской банды и вообще – все будет… Но в пятницу. А пока – извольте, молодой человек, прятаться, как и раньше, – отодрать ваши ксерокопии со стендов пока что не можем: незаконно это.

В области творилось черт знает что. Были сняты все более-менее значимые руководители: губернатор, лишенный парламентской неприкосновенности, его замы и помощники; мэр, тут же взятый под стражу, его замы и помощники; все руководство УВД и многие милицейские чины на периферии и так далее и тому подобное – несть числа кадровым сдвигам. Чипок (Чрезвычайное положение – жарг.) в области объявлять не стали – чтобы не будоражить зарубежное общественное мнение, – но все остальные составляющие президентского правления присутствовали в полном объеме: в присутственных местах работали прибывшие из центра комиссии, производящие тотальную ревизию, они же пока что временно руководили жизнедеятельностью наиболее важных органов управления и производства.

На следующий день из Москвы в помощь ранее прибывшим прилетел двумя спецрейсами чуть ли не целый батальон товарищей из МВД и Генпрокуратуры. Всех сановников брали под стражу и депортировали в соседнюю область – там был специальный следственный изолятор для сотрудников правоохранительных органов и правительственных деятелей, – поскольку в нашем изоляторе сохранять конфиденциальность следствия не представлялось возможным. Доступ прессы в область был очень жестко ограничен. Тем не менее наши журналисты резвились вовсю: реализуя народную мудрость «на чужой роток не накинешь платок», они с утра до вечера пичкали своих коллег из центральных СМИ самой невероятной информацией о событиях в области, и во всех выпусках теленовостей «Новотопчинскому феномену» отводился солидный блок эфирного времени.

Забавно было наблюдать падение незыблемого принципа «мафия бессмертна» и сознавать, что именно ты являешься ключом к запуску всей этой неописуемой катавасии.

Свои заморочки с кировской братвой, братвой центральной и азербайджанской общиной я, воодушевленный всеобщим подъемом разоблачительно-деструктивного процесса, ничтоже сумняшеся пытался решить при помощи правоохранительных органов; казалось мне, что сейчас все возможно: стоит только крикнуть «фас», и мои новоявленные покровители моментально повяжут всех подряд и депортируют за границу области поголовно всю азербайджанскую общину. Я настолько поверил в осуществимость своих замыслов, что впал в прострацию, когда Сухов при очередном свидании разбил мои глобальные надежды… Накануне я получил от Петровича досье на некоторых представителей городского криминалитета, изучив которое пришел в полный восторг. Прозорливый Петрович не ограничился информацией только о центральной братве: в досье присутствовали исчерпывающие сведения о жизнедеятельности азербайджанской общины и Кировской бригады. Я, как последний идиот, припер это досье Сухову и бабахнул его на стол.

Сухов с огромным интересом пролистал объемную папку, запер ее в сейф и проникновенно сказал:

– Спасибо, Эммануил! Спасибо… Вот это подарок! Это же какие великолепные оперативные данные! Да-а-а-а…

На вопрос, когда же прокуратура начнет раскручивать эти данные, Андрей Иванович подозрительно легкомысленно ответил:

– Ну, как-нибудь займемся – вот представится удобный случай…

– То есть как это «как-нибудь»?! – насторожился я. – Это надо раскручивать немедленно! Не видите перспектив? Ведь можно одним махом покончить со всем криминалитетом города!

Сухов заметно поскучнел:

– Это ведь непроверенные оперативные данные, юноша… Таких папок в подвалах прокуратуры – тонны. Преступника надо поймать за руку, с поличным. Да доказать, что он виноват, и довести дело до суда. Кто сейчас этим будет заниматься?

– И что же – совсем ничего нельзя сделать? – горько вопросил я. – В городе работает целый полк следователей, а… а криминальные общины спокойно сидят и ждут, когда все это закончится? Чтобы взяться потом за прежние дела с новой силой? Вот это вы устроили тут…

– Да ничего мы не устраивали! – недовольно поморщился Сухов. – Это обычный порядок вещей в нашем обществе – пора бы уже привыкнуть… Ну хочешь, пойди к этим ребятишкам и попроси: «Братва! Постреляйте друг в друга!» – Сухов тонко улыбнулся и блудливо подмигнул мне – я аж передернулся от негодования!

– Покровители их повязаны, отмазывать некому. Только это из области фантастики: бандитских войн в нашей губернии уже давненько не было.

– Отдайте досье, – тихо сказал я, протягивая руку. – Оно вам не пригодится.

– Не понял! – удивился Сухов.

– У вас тут есть кнопка экстренного вызова охраны? – деловито осведомился я, решив переменить тактику. – На случай внезапного нападения?

– Нету, нету, – озабоченно сказал Сухов и два раза нервно хлопнул ресницами. – А что – у тебя есть данные о готовящемся нападении? Кто?

– Я, – скромно сообщил я, вставая и медленно обходя стол. – И прямо сейчас.

– Я… Ты это брось мне! – нервно воскликнул Сухов, вжимаясь в кресло. – Ты мне брось! Я тебя из такого дерьма вытащил! А ты?

– А я сейчас буду вас бить, – пообещал я, приближаясь к креслу прокурора. – Вы мной попользовались, а теперь не желаете до конца заниматься моими проблемами… Что ж – я сам займусь этим делом… Отдайте папку!

– Да на, на – забери! – досадливо пробормотал Сухов, отпирая сейф и опасливо косясь на мои руки. Он швырнул папку на стол – я взял ее и направился к двери.

– Ни хрена у тебя из этого не выйдет! – бросил мне в спину Сухов. – Тоже мне – Пинкертон новоделаный… Тьфу!

– А это мы посмотрим, – молвил я, открывая дверь. – Вы не переживайте – я вам звякну, если что…

Итак, всеведущий Сухов сказал, что надо попросить братву пострелять друг в друга.

В течение оставшейся части рабочего времени мы со Стасом и Оксаной изучали досье и занимались анализом таких понятий, как предрасположенность к межгрупповым и межличностным конфликтам между членами замкнутых структур криминального характера. В 19.00 к нам подключились Слава и Серега Айдашин. К исходу суток результатом нашего коллективного труда стал тщательно разработанный план, который мы несколько тенденциозно обозвали «Троянский конь».

Объектом нашего внимания стали отношения между бандитской бригадой Октябрьского района и бригадой вокзальной.

Бригада Октябрьского района была самой многочисленной: она насчитывала около семидесяти «быков» и контролировала два рынка, барахолку, пять гостиниц и более десятка солидных кабаков, в том числе и «Тюльпан». Руководил бригадой некто Анджей Стадницкий, этнический поляк по кличке Гога: юморной мужичара лет тридцати пяти, слывший философом и вообще натурой впечатлительной, склонной к излишней сентиментальности. Замечателен этот Гога был тем, что в свите его присутствовали исключительно товарищи с нетипичной антропометрией и разного рода психическими отклонениями.