– Че ждем? – возбужденно воскликнул Стас, тряся меня за плечо и выводя из состояния ступора. – Пожарка подъехала – вон, шланги разматывают! Работать надо!

Я встал и выглянул из переулка. Действительно – работать надо. Причем работать как можно быстрее и убираться отсюда куда глаза глядят. Пока вся Кировская бригада не занялась моим розыском.

– Пошли, – скомандовал я, вручив Стасу брандспойт и ухватывая шланг за средину. Мы выбрались из переулка и под аккомпанемент модного завывания работающего двигателя пожарной машины, суматошных криков и других звуков заскочили во двор Оксаниного дома. Стас влетел на крыльцо и начал долбить брандспойтом в дверь, истошно завывая:

– Хозяин, отчиняй! На твой чердак рукав кинуть надо! Отчиняй, коли дома, а то ломать будем! – и в таком духе – минуты три. Я, опустив голову, забрался на крылечко и затаился за спиной Стаса, изображая возню со шлангом.

Через некоторое время дверь отворилась. На пороге стояла перепуганная Оксана – присев за Стасом, я сумел рассмотреть в просвет между его ногами, что за Оксаниными тапочками явственно топорщатся две пары мужских кроссовок, разнесенные друг от друга на полтора метра. Хорошо, грамотно работают. Один стоит сразу за спиной Оксаны – контролирует и одновременно прикрывается ею, как живым щитом, второй – в полутора метрах от первого, у второй двери, ведущей с веранды в дом.

Увидев Стаса, Оксана слабо пискнула и чуть не грохнулась в обморок.

– Нам бы шланг на чердак кинуть! – громогласно взревел Стас, оттирая Оксану на крылечко и вклиниваясь между нею и мамедом, стоящим за ее спиной.

– Э-э! – начал было мамед, недовольный таким поворотом событий. Подтолкнув Стаса, ухватившего Оксану в охапку, я спихнул их обоих с крыльца и, как былинный молодец, воспрял перед мамедом словно бы из ниоткуда.

– Ва!!! – только и успел воскликнуть мамед, широко разинув рот, – это был тот самый хлопец, что давеча в паре с таким же поножовщиком пытался порубать меня в виду мамедского овощного рынка. Тот, что остался невредим, но обзавелся парой килограммов лишних бинтов на конечностях. Зафиксировав краем глаза, что Стас удирает к воротам, волоча за собой упирающуюся Оксану, я с размаху забодал бинтованного каской в переносицу, ухватил его обмякшее тело за ворот куртки и, достав из-за ремня взведенный «АПС», двинулся к двери, ведущей с веранды в дом.

Дотолкав тело до второго боевика, я крикнул: «Держи!» – и отпустил куртку бинтованного. Боевик, удерживающий в одной руке «АКСУ-74», другой был вынужден принять падавшую тушу сотоварища, а поскольку туша оказалась чрезмерно тяжела, сам рухнул на пол, роняя автомат и громко чертыхаясь.

– Вот и ладушки! – воскликнул я, подхватывая взведенный автомат и заскакивая в холл. Трое мамедов, расположившихся в разных местах холла, вскочили, наводя на меня оружие.

– А кому пожары тушить! – воскликнул я, вскидывая оба ствола на уровень груди и нажимая на спусковые крючки.

22, 23, 24… – «АКСУ» умолк – патронов в магазине оказалось как раз под завязку. Пять окровавленных тел разметались в разных местах Оксаниного холла – два еще дергались, остальные же не подавали признаков жизни.

– Вот так, ребятишки, – потерянно пробормотал я, выходя из дома. – Что-то в последнее время вокруг меня стало умирать много народу… Угу… Этак недолго и скурвиться…

Затем мы со Стасом загнали «трехсотый» во двор и погрузили в него тела мамедов, пытаясь между делом заставить Оксану произвести уборку в изрядно загаженном холле. Вооружившись тряпкой, психоаналитичка села на крыльце и невидящим взглядом уставилась в пространство – любые попытки привести ее в чувство разбивались об мощный психофизиологический ступор – двигаться она тоже не желала.

Махнув рукой на хозяйку дома, мы со Стасом вооружились моющими принадлежностями и в течение получаса с грехом пополам уничтожили наиболее выдающиеся кровавые пятна, прислушиваясь к пожарному шуму на соседнем дворе.

– Придется капремонт делать, – констатировал Стас после завершения работы. – Вот будет шуму, когда ее муж приедет! – Он кивнул в сторону выхода, где продолжала безмолвно ступорировать наша дама.

– Шуму так и так будет. – Я безразлично пожал плечами. – Мамеды послали своих пятерых людей сюда – а они бесследно исчезли… Не завидую я Оксаниному мужу.

– Может, подожжем дом? – азартно сверкнул глазами Стас. – И все концы в воду! Точнее – в огонь… А?

– Еще хуже будет, – отверг я такое рацпредложение. – Дом застрахован – после пожара будут работать страховые инспектора. Обнаружат, что поджог – уголовное дело, – и привет. Нет, тут нужно очень быстро навести порядок – для этого потребны ребята с особой квалификацией.

– Ну и где ты таких щас достанешь? – уныло пробормотал Стас.

– Достану, – успокоил я Стаса. – Ты вот что – садись в «мерс» и поезжай.

– Куда?! – У Стаса вытянулось лицо. – Со жмуриками?

– Куда хочешь, – жестко сказал я. – Отгони тачку на пару километров, брось где-нибудь в укромном месте – и всех делов. Затем дуй к Милке и сиди дома тихо, как мышь. Ты – не при делах. Про тебя никто не знает и никто тебя не станет искать. А со всем остальным я управлюсь. Идет?

– Идет, – тихо ответил Стас. – Непривычно как-то – со жмуриками… Вдруг менты остановят…

– Свернешь с Хичиева на объездную – там нет ни одного поста, – успокоил я «родственника». – Да не забудь – робу с каской брось мне в «Ниву». Вперед!

Стас, понурившись, вышел на улицу. Дождавшись, когда во дворе раздастся шум отъезжающей машины, я набрал промежуточный контактный телефон и попросил Диспетчера прислать ликвидаторов, пояснив, в какую передрягу я угодил. Затем я позвонил Дону и сообщил ему о случившемся, вызвав у старика легкую истерику затяжного характера. Переждав пару минут, я сказал, что сам я в помощи не нуждаюсь, но прошу приютить на некоторое время Оксану. Вырвав согласие патрона, я погрузил Оксану в «Ниву», отвез ее к Дону домой и очень быстро покатил прочь из города – к Бо. Более безопасного места во всей Новотопчинской области, да и, пожалуй, во всем огромном мире, для меня в настоящий момент не существовало…

В Верхнем Яшкуле поразительно горластые петухи. Я на это раньше как-то не обращал внимания, потому что, ночуя у Бо раз в месяц, я обычно просыпался очень поздно и совсем не самостоятельно: Бо выливал на меня ведро холодной воды, полагая такой способ побудки наиболее эффективным средством от глубинного похмелья. А в этот раз я заявился в начале недели – Бо работал, времени для вдумчивых пьянок на ночь глядя не было, и эти вредоносные птицы ежеутренне будили меня своими пронзительными голосами ни свет ни заря, не позволяя понежиться в постели часиков этак до девяти-десяти.

– Это у тебя совесть нечиста, – флегматично объяснял мои болезненные пробуждения Бо. – Я, например, совершенно не обращаю на них внимания – орут, так и пусть себе…

Насчет совести Бо был прав – на душе у меня кошки скребли, не позволяя расслабиться и наслаждаться красотами сельского ландшафта, располагающего к философскому спокойствию и погружению в околомедитативное состояние. Чтобы не свихнуться от скуки, я сам всячески способствовал усугублению своего тревожного состояния, зависая на телефоне часами и обзванивая своих знакомых с целью полного сбора свежих сплетен. Сплетни были впечатляющими – и самое неприятное, ежевечерне Бо за ужином большую часть из них подтверждал, пользуясь своими надежными каналами информации.

Я помимо своей воли вдруг оказался для очень многих внешне страшно занятых людей самым желанным и необходимым товарищем. Меня хотели все подряд. Кировская братва, например, хотела так сильно, что раздала на руки всем своим знакомым мои ориентировки: фото фас и в профиль, краткое описание данных и коротенькая приписка снизу: «За труп этого чмо можно получить сто штук баксов». Один из людей Бо привез из города такую бумаженцию, выполненную по всем правилам оперативно-розыскного искусства, и мы долго любовались ею, комментируя заинтересованность кировцев в моей ликвидации. Объясняя «симпатию» к моей скромной персоне, я, естественно, не счел нужным посвящать Бо в детали наших отношений с Протасом, а просто сказал, что я имел неосторожность поссориться с бригадиром и в процессе ссоры завалил четверых его приближенных. На это объяснение Бо реагировал своеобразно.