Прежде чем Грейс успела сказать матери, что Лэз не сможет поехать — она не могла вспомнить, говорила ли им уже, что он в Югославии или в каком-нибудь другом «бывшем» месте, — мать повесила трубку.

В ту ночь Грейс приснилось, что она попала в историю Мэри Поппинс, но вместо Джули Эндрюс и Дика ван Дейка над столиками в «Розовой чашке» плыли Грейс с Кейном в компании Берта Шугармена и Гриффина. Они все смеялись и пили чай из огромных чашек с цветочным рисунком, и Грейс постоянно проливала свой чай. Каждый раз, когда она пыталась удержать чашку, она начинала медленно опускаться и Кейну приходилось тянуть ее за руку, чтобы снова поднять в воздух. «Надо продолжать рассказывать анекдоты», — сказал он, но, как только Грейс пробовала рассказать что-нибудь, она забывала самое смешное.

Грейс не любила вспоминать свои сновидения, но на следующее утро это приклеилось к ней со всеми своими «текниколоровскими» подробностями. В детстве она была сильно увлечена Диком ван Дейком, и его участие в «ночном фильме» единственное придавало сну смысл. Эпизодической роли Берта Шугармена суждено было на веки вечные остаться проходной и лишенной всяческого значения.

На следующий день шел мелкий моросящий дождь, которому, казалось, не будет конца. Грейс пошла на кухню приготовить чай, все еще питая слабую надежду на то, что совместная вылазка с родителями и Шугарменами не состоится. Доктор Гейлин была права. Боли совсем не чувствовалось.

Когда чайник уже закипал, Грейс заметила, что амариллис в столовой начал вянуть. Она попробовала положить никнущие стебли на оплетку из коры, в которой стоял горшок, но они упрямо наклонялись в обратном направлении, как переваренная спаржа. Она вспомнила руководство, согласно которому надо было срезать растение несколькими дюймами выше основания луковицы, но сейчас, прихлебывая чай, она предпочла пренебречь этими советами, решив, что это может подождать и до понедельника.

Франсин, облаченную в серебристый дождевик и виниловые сапоги, с клетчатым именным зонтом от Берберри (таким большим, что он сгодился бы для парной игры в гольф), дождь не смущал ни в малейшей мере. Даже Берт, чьи новые ботинки не были водонепроницаемыми, экипировался как десантник. Его внешность и вправду претерпела значительные изменения. На голове у него красовалась черная мягкая шляпа, а на подбородке Грейс различила еле пробивающуюся козлиную эспаньолку.

— Твоя мать, похоже, загуляла, — сказал Грейс отец, когда они переходили Девятую авеню. — Про это она тебе не говорила?

— Не преувеличивай, Милтон. Просто купила несколько обновок, вот и все.

— Итак, Франсин, — продолжал отец, — в понедельник отбываешь в Париж. Деловая поездка?

— Разумеется. Даже больше, выражаясь ретроспективно, — ответила Франсин. — Скажи Лэзу, Грейс, что я привезу ему какую-нибудь вкуснятину, когда вернусь из «Ле кордон блю», — добавила она, бросая на Берта укоризненный взгляд, когда они подошли к галереям, где должны были начаться приключения.

Галереи помещались в боковой улочке, в подновленных гаражах, внешне не сохранивших никакого сходства со своим прежним назначением, хотя мать Грейс настаивала на том, что чувствует запах бензина. Берт распахнул дверь перед Грейс, а затем пошлепал по лужам ко входу на фотовыставку. Грейс следовала за родителями и Шугарменами из галереи в галерею, и ей казалось, что она бродит во сне. Она была не в состоянии усвоить ничего из увиденного; ее сознание будто подернулось непроницаемой пленкой.

Последней остановкой в их маршруте была внушительная инсталляция Дэмиена Херста. Грейс слышала поскрипывание ботинок Берта. Они бродили по галерее в дождевиках, как семья рыбаков. Грейс развернулась и пошла в обратном направлении.

Экспонаты были достаточно интересными — смесь искусства, технологических изысков и захватывающей игры воображения, — и скоро Грейс почувствовала, что ее гипнотизирует вид большого белого шара, поддерживаемого потоком воздуха. В следующей комнате стояла здоровенная стеклянная цистерна, наполненная зеленой водой. В ней плавало, описывая круги, несколько дюжин крупных черных, оранжевых и серебристых рыб. Это было бы похоже на аквариум, если бы не стоящее на дне цистерны настоящее гинекологическое кресло, украшенное стременами. Недоставало только доктора Гейлин в мокром халате.

Рыбы неистово заметались, будто предвкушая кормежку, но вместо еды из выходившей в цистерну трубы появлялись только большие пузыри воздуха. Еще в цистерне стоял маленький столик с ржавеющим компьютером, на нем валялись сломанные часы, а рядом с клавиатурой компьютера притулилась белая кружка. Грейс зашла с другой стороны цистерны и увидела на кружке надпись. Она пригляделась. Надпись гласила: «Берт». Грейс прочла название композиции: «Утраченная любовь».

Сначала она подумала, что, должно быть, все еще спит и весь этот день, включая Берта в его шляпе и эту до странности пророческую инсталляцию, — просто сон. Но такой сон был бы слишком заумен даже для нее, и она перестала сомневаться, что вокруг — реальность. Трактовка ее настоящего сна о Мэри Поппинс теперь казалось очевидной: «Берт» было имя персонажа, которого Дик ван Дейк играл в фильме. Грейс удивило, что она так долго не могла уловить связь.

Образы инсталляции не только проникли в психику Грейс, они зацепили ее за живое, и ей почудилось, что одна из рыб вот-вот сожрет ее. Она подошла к стоявшей посреди комнаты скамье и села. Пожалуй, пора было найти Дэмиена Херста и спросить его, как, черт возьми, ему удалось отфильтровать ее жизнь и замкнуть ее в цистерне размером семь на семь футов.

К ней подошел отец.

— Франсин чего-то дергается, — сказал он. — Может, какой экспонат подействовал, как думаешь?

Грейс сделала один из тех глубоких вдохов, которым научилась на занятиях йогой, — тот, что никогда по-настоящему не получался у нее, потому что, задерживая дыхание на какое-то время, пусть всего лишь секунд на семь, она испытывала ужас. Однако по крайней мере сейчас глубокий вдох несколько успокоил ее.

— Да, экспонаты тут ничего себе, — согласилась она, толком не зная, с чем соглашается. Тут она услышала, как кто-то подходит к ней сзади. Берт сел рядом, держа в руках шляпу. Более подавленным, чем сейчас, Грейс его никогда не видела. Видимо, его новое обличье не особенно ему помогало.

— У тебя есть «Рондо», Милт? — спросил он.

— Сколько тебе?

— Двух достаточно, спасибо, — ответил Берт. Отец Грейс сунул руку в карман брюк и вытряхнул две таблетки из пластмассового тюбика. Берт закинул их в рот и стал жевать, белая пыль пристала к уголкам рта.

— Кто проголодался? — спросил отец Грейс.

— Никогда еще не был так голоден, — сказал Берт. Потом повернулся к Франсин, которая успела присоединиться к ним. — Пора сматываться, моя сладкая. — Он хотел взять Франсин за руку, но та быстро отдернула ее.

Как только Грейс встала со скамьи, в глазах у нее потемнело.

— Что случилось, Грейс? — спросил отец. — У тебя бледный вид. — Он приложил руку к ее лбу. — Да ты вся горишь.

Грейс услышала, как что-то глухо бухает в ушах; комната начала медленно вращаться. Она упала на скамью, и ей показалось, что ее окутало облако крохотных, ослепительно блестящих бабочек. Когда она открыла глаза, родители и Шугармены стояли над ней. Грейс медленно села, почувствовав под собой какой-то плоский и круглый предмет. Она увидела сплющенную шляпу Берта.

— Ради бога, Грейс нужен врач! — в панике вскричал Берт.

— У кого есть сотовый? Можно позвонить Лэзу. Где его носит, черт побери? Он должен быть здесь. Особенно в такой момент. Легче дозвониться до премьер-министра!

— Успокойся, Берт, не устраивай истерик, — сказала Франсин. — Ты пугаешь Грейс. Сейчас ей нужно, чтобы вокруг были спокойные, рационально мыслящие люди. Почему бы тебе не принять полтаблетки транквилизатора? Сразу полегчает. Не нужен Грейс никакой врач. Все прекрасно. Смотрите, у нее щеки опять порозовели. Будет от тебя хоть какая-нибудь польза? Иди принеси побольше мокрых бумажных полотенец.