Офис доктора Сары Гейлин находился прямо на Пятой авеню, в нижнем этаже многоквартирного дома. Это был всего лишь третий визит Грейс к доктору Гейлин. Ее последний гинеколог имел манеры распутника и клочковатые волосы, делавшие его похожим на утыканные гвоздиками ароматические шарики, которые мать Грейс мастерила на праздники и которые Грейс послушно развешивала у себя в шкафу, пока шарик не высыхал, после чего можно было спокойно выбросить его.

Грейс села на автобус, идущий через парк. За несколько минут она набросала список предстоящих дел: забрать вещи из химчистки; заказать «Итоги месяца» для издателя Лэза; заказать шампанское для его агента; разослать благодарственные записки за подарки к годовщине, — чувствуя удовлетворение от того, какой упорядоченной сделала свою жизнь.

Дизайн докторской приемной был выдержан в европейском стиле: кожаные клубные кресла и тяжелые портьеры, напоминавшие Грейс Дубовый зал отеля «Плаза», где мать Лэза постоянно резервировала место по четвергам. Грейс почти ждала, что швейцар в пропыленном черном пиджаке предложит ей что-нибудь выпить, но публика тут состояла исключительно из женщин, находившихся на разных стадиях беременности. Они читали журналы для молодых матерей и жевали сухофрукты.

Через двадцать минут сестра в розовом халате позвала Грейс в небольшую гардеробную. Грейс поняла, почему ей так нравится это место. Даже халаты у сестер были нежно-розового цвета.

Вскоре после этого доктор Гейлин постучала в дверь и вошла, приветствуя Грейс ласковой улыбкой. Это была высокая — футов шести — женщина, и под белым халатом на ней была надета сшитая на заказ юбка; облик дополняли тонкие чулки, туфли «лодочки» и длинная нитка жемчуга. Голова ее постоянно склонялась набок, что придавало ей располагающий, дружелюбный вид, а волосы имели неопределенный оттенок, меняясь от золотистых до пепельных в зависимости от освещения. От нее веяло чем-то царственно-ангельским, что привлекало Грейс.

— Ну, как себя чувствуете, Грейс? — спросила она, заглядывая в карточку, а затем уселась на высокий табурет, чтобы начать обследование.

— Замечательно. Правда, немного устала, но кто теперь не устает? Да и месячные в этот раз задержались.

— На сколько? — поинтересовалась доктор Гейлин.

— Примерно на полмесяца. Даже недели на три, по-моему.

Грейс бросила взгляд на бледные обои в полоску.

— А как они прошли? Нормально?

— Ну, сегодня первый день, и все проходит достаточно легко. Вероятно, просто стресс после праздников, — ответила Грейс.

— Боли? Колики?

— Несколько раз я чувствовала острую боль, — сказала Грейс.

— С какой стороны?

— Справа, по-моему, — ответила она. — А что? Что-нибудь не так?

— Грейс, я хотела бы проделать несколько тестов. Это всего лишь обычная предосторожность, к которой я прибегаю с пациентками, у которых стоит внутриматочная спираль. Когда месячные задерживаются, я, чтобы удостовериться, что все в норме, проверяю кровь и делаю сонограмму.

Грейс тяжело сглотнула.

— А зачем проверять?

— Чтобы исключить возможность того, что вы беременны.

— Я не могу быть беременна, — не сдавалась Грейс. — Я делала тест.

— В очень редких случаях эти тесты могут давать неправильные ответы. Я просто хочу знать наверняка.

— В каких редких случаях? — спросила Грейс. Она чуть было не принялась объяснять, что муж разве только прикасался к ней за последние пять недель, но вовремя остановилась, проделав в уме кое-какие расчеты и мысленно вернувшись к той ночи, когда ушел Лэз.

— Не о чем волноваться. Я же говорю — просто предосторожность, — заверила ее доктор Гейлин и звонком вызвала сестру.

— Давайте проверим бета-уровни, — сказала она сестре. Взяв кровь, сестра приготовилась сделать сонограмму. По ходу дела доктор Гейлин объясняла подробности, но за все время процедуры Грейс видела только похожее на нимб сияние вокруг золотистых волос доктора Гейлин, а слышала лишь негромкое гудение аппарата.

Когда аппарат затих, доктор Гейлин просмотрела результаты анализа крови и объяснила, что при внематочных беременностях показатели эти не удваиваются каждые сорок восемь часов, как при обычном течении беременности. Однако разница уровней гормонов слишком невелика, чтобы ее можно было выявить при помощи стандартного анализа мочи. Понадобилось время, чтобы эта информация запала в душу Грейс. Лэз никогда не хотел иметь детей, и Грейс полагала, что согласна с ним. Но, когда образы погремушек, пеленок и того, как они с Лэзом катят детскую коляску по Риверсайд-драйв, промелькнули в ее воображении, она поняла, что у нее есть собственные острые, страстные желания. Она раскачивалась взад-вперед, переходя от неизбывного чувства покинутости к бьющей ключом радости. И, хотя она только что так близко столкнулась с отпрыском Лэза, Гриффин не принадлежал ей. Теперь ей хотелось своего ребенка.

— Когда это должно случиться? — спросила она у доктора Гейлин.

— Мне кажется, вы не совсем меня поняли. Зародыш находится в фаллопиевой трубе. Это не обычная беременность.

— Какие шансы на то, что он просто переместится? — спросила Грейс. — И займет правильное положение?

— Боюсь, это невозможно, — ответила доктор Гейлин. — Я собираюсь применить укол метотрексата, который в основном разрушит зародыш в фаллопиевой трубе за ближайшие дни.

Ее слова показались Грейс непостижимыми. Как можно потерять нечто, о чем пять минут назад она и сама не догадывалась? Свет галогеновой лампы превратил прическу доктора Гейлин в неестественно сияющий розовый ком засахаренной ваты.

Внезапно этот цвет вызвал у Грейс отвращение.

— Это больно? — спросила она.

— Больно не будет. Вы сможете заниматься повседневными делами, а потом дня через четыре мы снова сделаем вам анализ крови. Мы можем позвонить вашему мужу, чтобы он отвез вас домой, если вам так будет удобнее.

Слушая доктора Гейлин, Грейс почувствовала, как у нее распирает грудь. Она не могла глубоко вздохнуть. Было непонятно, что она сейчас сделает — расплачется или завопит или и то и другое, — поэтому, прежде чем ответить, она подождала, пока приступ пройдет.

— Его нет в городе, — мягко сказала она.

Окна автобуса затянуло инеем. Мысли о Гриффине снова всплыли в памяти. Ей захотелось немедленно связать ему шарф — длинный, теплый, плотной вязки шарф, не как утешительный приз, и не как жест страстной привязанности, и даже не как спасение от зимних холодов. Теперь она лишилась и мужа, и ребенка. Ей нужно было, чтобы Лэз оказался дома сейчас. Но не ради нее, для того чтобы Гриффин мог задушить своего отца-дезертира шарфом, который она ему свяжет, требовалось физическое присутствие Лэза.

Она подумала о странном мужчине, которого встретила в «Розовой чашке». Мистер Дубровски — вспомнила она, — с такими пышными волосами. Перед ее глазами встали крупные, уверенные буквы на карточке, которую он вложил в свой экземпляр «Обломова». Частный детектив. Он мог помочь ей выследить Лэза.

Вернувшись домой, Грейс включила в гостиной свет и приглушила его (вместе с елочными гирляндами и прочими светильниками). Все казалось слишком ярким. Она заметила, что амариллис еще цветет.

Разыскивая экземпляр «Обломова», принадлежащий мистеру Дубровски, Грейс вспомнила, что не очень-то любезно обошлась с ним в ресторане, и теперь жалела об этом. Если она наймет его для розысков Лэза, это может исправить положение. Но куда же запропастился «Обломов»?..

Племянница Марисоль оказалась настоящим демоном домашнего хозяйства, прибрав все подчистую, так что Грейс ничего не могла найти сегодня утром. В поисках махровых салфеток она наткнулась на аккуратно сложенные у стопки купальных полотенец магазинные пакеты, а свой увлажнитель для кожи обнаружила рядом с остатками испанского оливкового масла в буфете. Несомненно, во всей квартире не осталось ни пятнышка грязи — медные дверные ручки были начищены до ослепительного блеска, книги протерты и возвращены на место. Однако теперь они были расставлены не в алфавитном порядке, а по размеру. Просто счастье, что Лэз не оказался свидетелем такой перестройки. Для него это было бы чересчур. В довершение всего заварной крем, приготовленный Долорес, оказался совершенно пресным.