Между тем Сталин предпринял шаги к примирению с Горьким, который, поддавшись на уговоры, совершил летом 1927 года поездку на родину, где его встретили с ликованием. В 1931 году старый союзник Сытина вернулся насовсем, его сделали первым писателем державы и поселили в великолепном московском особняке, неподалеку от квартиры Сытина. Никаких документов, удостоверяющих их взаимоотношения той поры, в нашем распоряжении нет, но Сытин наверняка не оставлял надежды на то, что Горький придет к нему на помощь, замолвит доброе слово за его воспоминания, и тогда Госиздат смягчится и разрешит публикацию[599].

Однако Сытина не собирались прощать, и к 1933 году государственные издательства выпустили целый ряд работ, в которых высмеивался свергнутый капиталист. Помимо той, что принадлежала перу Кугеля, еще три написал бывший рабочий-сытинец Н. Мирецкий, не упускавший малейшего случая изобразить Сытина царским агентом, который ради обогащения эксплуатировал рабочих и читателей[600]. Обвинения такого рода представляли серьезную угрозу для Сытина.

Но последний, смертельный удар нанесли частые болезни, особенно одолевшие «падающего колосса» в последние несколько лет. 23 ноября 1934 года – в год, когда начались сталинские чистки, – он скончался от пневмонии в возрасти восьмидесяти трех лет, и никто публично не почтил памяти некогда могучего предпринимателя, даже Горький[601]. На Введенском кладбище покойного провожали в последний путь близкие друзья, родные и кое-кто из бывших служащих. Речей не произносили.

Как свидетельствуют современники Сытина, он был в высшей степени необычным русским. Безусловно, они видели в нем сына своего народа, русского крестьянина, простолюдина. Но при этом считали человеком далеко не заурядным.

Сытин обладал всеми характерными чертами предпринимателя, как определил его Йозеф Шумпетер: человек низкого происхождения, склонный к предприимчивости на грани риска и использующий «новые сочетания средств производства». Успех Сытина в создании издательской империи был обусловлен, во-первых, выпуском его основного товара – дешевых, ярко иллюстрированных изданий для крестьян, во-вторых, хорошей организацией сбыта через целую сеть бродячих торговцев – офеней, и, наконец, применением передовой печатной техники, приобретенной на Западе. Сам он не занимался техническим усовершенствованием печатного дела. Его коньком было издание печатной продукции для крестьян, причем никому ни до, ни после него не удавалось так прочно и безраздельно завладеть именно этим рынком.

Зная это обстоятельство, Чертков договорился с Сытиным о печатании и распространении книг для народа и тем самым ввел Сытина – к взаимной пользе – в круг толстовцев. Невелика заслуга Сытина в том что он не упустил удачу, которая сама пришла к нему в типографию, однако, прислушиваясь к советам и пожеланиям своих новых знакомых из интеллигенции, он сумел расширить собственный ассортимент и наладить выпуск не только книг и брошюр на любой вкус, но и чрезвычайно популярных периодических изданий, и в первую очередь «Русского слова», чей массовый тираж, либеральное направление и профессионализм позволяют назвать эту газету по-настоящему новаторской для России.

По мере того как в рамках одной фирмы возникало все больше печатно-издательских предприятий, у Сытина сложилась новая для России форма организации дела – нечто вроде современной акционерной компании. В связи с этим советские ученые рассматривают деятельность Сытина как «пример прогрессивной тенденции к монополии в русской промышленности» – расплывчатое обвинение, в котором Сытина не называют открыто монополистом, каковым он, конечно, не был. Война и революция помешали осуществить давно задуманное расширение «комбината» по двум направлениям: во-первых, издатель намеревался создать всероссийскую сеть газет, обеспеченную собственными типографиями, собственной телефонно-телеграфной сетью и подкрепленную агентством новостей с международными связями, а во-вторых, – построить на богатом лесами и энергией севере крупный бумажный завод – опять-таки для снабжения своих типографий.

Сытин не только умело сочетал средства производства, но и искусно преодолевал разного рода препятствия. В интересах дела ему всегда удавалось находить общий язык со своими рабочими, компаньонами и банкирами, а кроме того, Сытин не раз доказывал необходимое всякому издателю умение привлечь к сотрудничеству хороших авторов и редакторов. Одних он сманивал высокими гонорарами, других прельщал огромными тиражами и широкой читательской аудиторией. И еще Иван Дмитриевич проявил себя ловким дипломатом, знающим, как обходить рогатки, расставляемые чиновниками, которые враждебно относились к тому, что он издавал, и были обеспокоены его влиянием на общественное мнение. То есть благодаря ему свобода печати в России поднялась, пусть ненадолго, на более высокую ступень.

Фигура Сытина легко вписывается также в тот образ предпринимателя, который сложился на основании последних научных изысканий. Подобно большинству современных предпринимателей, опрошенных в ходе одного из исследований, Сытин считал, что судьба обидела его в детстве, что отец его был человеком никчемным, а школьное образование – негодным. Опять-таки подобно большинству опрошенных в этом исследовании, он приобрел профессиональные и деловые навыки под крылом нлставника-опекуна. Шарапов стал для Сытина как бы иторым отцом, передал ему опыт книгопечатания и веления своего дела, устроил его женитьбу и выделил капитал на открытие собственной литографской мастерской.

Помимо таких общих черт, свойственных, согласно им водам ряда ученых, природе предпринимателя, как, например, восприимчивость ко всему новому, гибкость ума, готовность прислушиваться к людям более знающим и одаренным в своей области, Сытин обладал и скрытой склонностью к «правонарушениям», которую специалисты с недавних пор также относят к числу характерных особенностей предпринимательства. Она проявлялась, когда Сытин пренебрегал запретами, нарушал обещания, давал взятки, хотя трудно судить, как далеко заходила его нечистоплотность и выделялся ли он в этом отношении среди своих собратьев. А когда речь шла о гом, чтобы обвести вокруг пальца слуг самодержавия, многие вообще почитали своим долгом не стесняться в средствах.

Однако при всех деловых достоинствах успех Сытина к большой мере зависел от удачи. Вот хотя бы один пример: безродность побудила Сытина проложить себе путь наверх, а когда он выбился «в люди», та же безродность по воле обстоятельств упрочила его положение. В России тогда увлекались народничеством, крестьянам приписывали особые добродетели, и люди образованные и знатные ценили возможность сотрудничать с выходцем из крестьянской среды, да еще добившимся успеха на поприще распространения идей. Кроме того, благодаря низкому происхождению Сытин, вознесшийся до больших высот и объявивший себя слугой народа, был избавлен от чувства вины, которое в то время мучило многих представителей русской знати и крупной буржуазии. Этот нувориш вкладывал в дело все новые капиталы и энергию, а жил между тем весьма скромно и лишь изредка испытывал мимолетные угрызения совести за свои миллионы. И наконец, Сытин мог оправдывать крестьянским воспитанием все свое плутовство и непредсказуемые поступки, которые так помогали ему вести дело.

До 1917 года побед на счету Сытина было гораздо больше, чем поражений, и будь то сметка или везение, но за предреволюционные годы он ни разу не поставил себя на грань разорения. Приступая к начинаниям такого большого размаха, как строительство бумажной фабрики на севере, Сытин действовал осмотрительно и не спеша. После нескольких неудачных попыток заручиться поддержкой других компаньонов он не захотел – а быть может, не смог – рисковать в одиночку. Как отмечалось в одной из статей юбилейной книги, посвященной 5О-летию издательской деятельности Сытина, берясь за новое дело, он никогда не ставил под удар те предприятия, которые уже твердо стояли на ногах.