Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Еще раньше Сытин возлагал большие надежды на предпринимателя, десятью годами моложе себя, – наследника промышленной империи Морозовых Савву Тимофеевича Морозова. Однако Савва «не унаследовал той могучей черноземной силы», какой были наделены его отец и дед, и «вся коротенькая жизнь его прошла в том, что он только грелся у чужих огней» любимых им художников[497].

Во второй половине 1916 года Сытин и сам бросил вызов правительству, попытавшись уговорить московское купечество пожертвовать 10 процентов своих барышей и собрать миллионы рублей на Армию Национального Спасения, которая отразила бы германцев. На собрании Московского Купеческого общества он призвал «детей Матушки-Москвы» не поскупиться «во имя Господа Бога и Справедливости, искупления и показания», чтобы повторить народный подвиг 1812 года, когда русские все как один поднялись на борьбу с наполеоновской армией. Эта отчаянная сытинская затея с походом за веру потерпела полный крах, несмотря на то, что он подал пример и внес 100 тысяч рублей[498].

Подобные патриотические призывы, безусловно искренние, шли только на пользу Сытину, ибо как раз в то время он добивался не только увеличения поставок газетной бумаги, но и сокращения налоговых платежей, предъявленных ему правительством. Попытка договориться о снижении налогов, предпринятая им в 1916 году, была связана с тем, что государственные чиновники оценили книжную продукцию, хранившуюся на сытинских складах к исходу 1915 года, в 2,25 миллиона рублей. По мнению Сытина, они сильно завысили эту цифру. Годами, отмечал он, у него хранились непроданные экземпляры книг, многие из которых резко упали в цене. В официальном письме от лица фирмы Николай Сытин и М.Т. Соловьев ссылаются на войну, «опрокинувшую все расчеты», то есть открыто признают, что ни одна из сторон не может поручиться за точность указанных цифр[499].

IV

Спустя месяца три после разговора Сытина с Николаем II редакторы «Русского слова» выступили с планом организованной пропагандистской кампании, в некотором смысле сходной с тем, чего уже требовало от печати правительство. 7 мая они направили В.В. Филатова в царскую ставку с предложением, чтобы газеты, читаемые с наибольшим вниманием в России и Западной Европе, а именно «Новое время», «Биржевые ведомости», «Речь», «Русские ведомости» и «Русское слово», начали по догоноренности между собой вводить в заблуждение как население России, так и ведущие мировые державы. Путем согласованного распространения ложных сведений, объяснил Филатов, газеты могли бы добиться отвода неприятельских войск с тех участков, где предполагается наступать, а также «успокоения русского общества». Затем было высказано одно условие, в свете которого весь этот план, рассмотренный и отвергнутый в высоких сферах, выглядит как дерзкая уловка: русскому военному командованию предлагалось неукоснительно извещать газеты, участвующие в кампании, об истинном положении дел на фронте[500]. Сытинские редакторы назначили неприемлемую цену – попросили правительство делиться «с печатью государственными тайнами.

Пройдет немного времени, и в один из майских дней командующий Московским военным округом подвергнет «омнению благонадежность тех же редакторов, когда прочитает в «Русском слове» о Распутине. Цензурные инструкции строго-настрого запрещали упоминать этого сибирского крестьянина, вызывавшего всеобщую неприязнь своим влиянием на царицу Александру Федоровну, а между тем перед командующим лежала статья под заглавием «Поездка Распутина». 2 июня он приказал, чтобы и самое имя Распутина не появлялось в печати, ибо это пагубно отражается на состоянии умов[501].

Уважение к императорской фамилии в обществе все падало, а Сытину тем временем довелось изведать вкус мировой известности: начало было положено статьей в июньском номере «Нью-Йорк тайме» в связи с 50-летием его издательской деятельности. Корреспондент газеты Монтгомери Скайлер преподнес Сытина как «типичного московского предпринимателя-самородка, с острым и ясным умом, хотя и очень мало образованного»[502]. Скайлер наверняка пользовался услугами переводчика, тем не менее он восторгается «народной речью» Сытина, его «живым, едким языком, где каждая фраза исполнена здравого смысла и сдобрена метким природным, истинно русским юмором».

Во время их разговора Скайлер попросил Сытина набросать на бумаге, что бы ему хотелось сказать американцам, и переводом этой записи Скайлер и закончил свою статью. Здесь Сытин рассказывает о том, как пятьдесят лет назад русские крестьяне обрели свободу, но и результате опустились еще ниже. При дешевизне водки, объясняет он, «…они довели себя беспробудным пьянством до полного безрассудства, пропивая последние пожитки. Деревня впала в дикость и нищету… жизнь проходила в пьяных драках и мерзости. Школа не играла никакой роли, ничему не учила; дети 9-12 лет едва умели читать. (Некоторые] книги были запрещены, что делало чтение опасным занятием». Сытин пишет далее, что его фирма организовала из шести тысяч коробейников целую торговую сеть, чтобы дать деревне хорошую книгу, но теперь, когда Россия стоит «на пороге коренного переустройства… мы обращаемся к Соединенным Штатам». С помощью американских капиталов можно было бы, в частности, поставить бумагоделательный завод. «Если культурная и мастеровитая Америка протянет нам руку… Она сделает большое и стоящее дело». Книги были для Сытина средством достижения подлинной свободы, а самую злободневную задачу послевоенного времени он видел в образовании крестьян.

Эти же взгляды легли в основу юбилейного сытинского издания «Полвека для книги», готовившегося для русских читателей в 1916 году в ознаменование пятидесятилетия его издательской деятельности, а в продажу оно поступило и феврале 1917 года, во время юбилейных торжеств. Роскошный том призван был каждой из своих 610 страниц продемонстрировать технические достижения «Товарищества И.Д. Сытина» и преклонение издателя перед книгами. Несмотря на нехватку материалов и рабочих рук, Сытин распорядился отпечатать его на самой лучшей бумаге и заказал фотографии всех мало-мальски заметных своих сотрудников, а также цветные литографии живописных и графических работ, многие из которых вклеивались вручную.

Наряду с поздравительными статьями коллег и всевозможных знаменитостей он включил в книгу и собственные воспоминания. Они преследовали, по меньшей мере, одну очевидную цель – дать ответ всем тем, кто называл его монополистом, торгашом, а случалось, и того хлеще[503].

V

За пятьдесят лет созданное Сытиным на пустом месте издательское дело стало заметным явлением в России. Накануне Февральской революции добрая четверть всех книг, выходивших в империи, печаталась на машинах, принадлежащих Сытину. Ни одна газета в стране не могла и мечтать о столь широкой читательской аудитории, какую имело «Русское слово».

Успех Сытина зиждился на классических постулатах капитализма. Во-первых, он без промедления пускал порученную прибыль в оборот, сокращал производственные расходы, исправно выполнял основные долговые обязательства и пользовался безупречной финансовой репутацией. В свою очередь ведущие российские банки и даже сами банкиры охотно предоставляли ему новые кредиты. Во-вторых, Сытин предпринимал «защитные» меры, внедряясь в такие смежные отрасли, как бумажная и нефтяная промышленность, дабы получить доступ к надежным источникам необходимых ему материалов. В-третьих, он не мыслил своей жизни без рискованных предприятий, новых замыслов, высоких целей – и никогда не сомневался в правильности избранного пути. Он искренне верил в I ною просветительскую миссию.

вернуться

497

«Неопубликованная глава из оригинала рукописи сытинских воспоминаний, Музей Сытина, с. 301-303. Сытин объяснял «хилостью и дряхлостью нашей культуры» появление такого тонкого ростка, как Савва Тимофеевич, после двух «кряжистых дубов»: Саввы Васильевича, родившегося в семье крепостного и основавшего свое дело, и его сына Тимофея, который превратил это дело в крупнейшую фирму. В начале 1900-х годов эксцентричный «Саввушка» одевался в обноски, распространял среди своих рабочих запрещенную литературу и щедро раздавал деньги большевикам и Московскому Художественному театру. В 1905 г., спасаясь от полиции и семейных раздоров, он уехал в Mhuéw и там в возрасте сорока пяти лет кончил жизнь самоубийством.

вернуться

498

«Обращение И.Д. Сытина к Московскому Купеческому обществу», Музей Сытина.

вернуться

499

Н. Сытин и М. Соловьев – в Московский налоговый департамент (май 1916?), ЦГИА Москвы, 51-10-1166, листы 65-66. В этой деловой записке указан объем книжного производства в денежном выражении за каждый финансовый год, начиная с 1904 г. (см. прил. 5, рис. 2). Каким образом книги скапливались на складах фирмы, видно из отчета, представленного в 1916 г. автору А.С. Пругавину, где сказано, что 30 процентов (или 1800 экз.) его «Старообрядчества» (1904) и 35 процентов (или 3500 экз.) «Раскола и сектантов» (1905) остались нереализованными. «Товарищество И.Д. Сытина» – А.С. Пругавину, 22 ноября 1916 г., ЦГАЛИ, 2167-1-112, лист 15.

вернуться

500

М.М. Лемке «250 дней в царской ставке», с. 827.

вернуться

501

Командующий Московским военным округом – В.А. Удинцову, начальнику Главного управления по делам печати, 2 июня 1916 г., ЦГИА, 776-8-854, лист 176.

вернуться

502

«Нью-Йорк тайме» № 2 (11 июня 1916), с. 12.

вернуться

503

По меньшей мере один автор – Г.И. Поршнев – откликнется на книгу статьей с привычным набором критических замечаний в адрес Сытина. «Вышедший из недр народа, самоучка, он соединил все недостатки прилавка и достоинства большой талантливой кипучей натуры. Поэтому, наряду с хорошей книгой, он и до сих пор издает дрянь, но делает это больше по недосмотру, по купеческой привычке оптом вершить дела и отчасти от незнания литературы». Г.И. Поршнев «Король книги», Г.И. Поршнев «Революция и культура народа. Сборник статей по внешкольному образованию» (Иркурск, 1917), с. 103-112.

55
{"b":"226303","o":1}