— Дорон! — проревела Сталь, выплёвывая изжёванную сигару прямо на пол. — Вы никуда не уйдёте отсюда!

Воннел при этих словах уже готов был прикоснуться к пуговице своего костюма, чтобы срочно вызвать необходимых для такого случая людей. Но всё обошлось. Дорон лишь качнулся, не двигаясь с места, и вновь застыл, слегка пожав плечами.

Президент, наблюдавший всю эту странную сцену, мучительно пытался хоть что-то понять.

— Господа, — сказал он наконец, — я всё же хотел бы знать…

— Одну минуту, — довольно бесцеремонно перебили его Ракеты. — Генерал, у вас есть язык? Я уж не спрашиваю, есть ли у вас голова и насколько дорога она вам.

Дорон неожиданно улыбнулся — это была его давняя привычка прикрывать мушкетёрской улыбкой бурю, происходящую в душе, — и презрительным взглядом смерил самого молодого члена Совета.

— Между прочим, — сказал он с деланным спокойствием, — ваши головы, господа, тоже мне дороги.

Это была неслыханная дерзость, но генерал уже не давал никому опомниться:

— Мне известно, что на каждого из вас профессором Миллером заготовлена матрица, и я не уверен, что в эту минуту он не приступает к осуществлению своей программы.

Дорон откровенно переходил в наступление, решив, вероятно, что терять ему уже нечего.

— Своей программы? — сказала Сталь, сделав упор на слово «своей». — Или вашей, генерал?

Дорон предпочёл пропустить этот вопрос мимо ушей, как и все последующие:

— Вы знали, что их пятеро?

— Где сейчас Миллер? Вам известно его местонахождение?

— Это ваш заговор, генерал?

— Вы с ним заодно?

Вопросы сыпались со всех сторон, и, когда наступила пауза, вновь раздался голос президента:

— Господа, я всё же не понимаю, что случилось?

— В стране сейчас пять одинаковых президентов, — сказал Дорон. — Вы продублированы профессором Миллером. Ваши…

— То есть как?! — простонал президент, чуть не лишаясь чувств.

Но Дорон, не меняя тональности, продолжал:

— Ваши двойники находятся здесь же, в соседнем зале, и вам, президент, есть смысл отправиться к ним и не мешать нам наводить порядок в стране.

Когда Дорон сказал «нам», члены Совета сделали движение, какое обычно делают театральные зрители после открытия занавеса, когда каждый в последний раз пытается найти себе удобную точку для обзора.

Воннел молча подошёл к президенту, тот молча встал и, шлёпая тапочками по паркету, медленно вышел из зала. Через минуту, вернувшись, министр внутренних дел уже увидел Дорона сидящим за круглым столом в том единственном пустующем кресле, где только что сидел президент.

Но «круглого стола» явно не получалось. На одной стороне его были члены Совета, на другой — Дорон. Это можно было определить хотя бы по взглядам, которые они дарили друг другу.

Дорон отлично понимал, что в любой войне с могущественными финансистами он немедленно проиграет, как, впрочем, проиграет и в мире с ними. И потому он сказал:

— Господа, прошу прощения за то, что я так решительно вмешался в события. Я человек военный, а не штатский. Прошу также поверить мне, что я намерен действовать в наших общих интересах. Вы спрашивали меня, где сейчас Миллер. Отвечаю: в данный момент будем считать, что его местонахождение мне неизвестно… — (Дорон вдруг перехватил взгляд Прогнозиста будущего, недвусмысленно обращённый к Воннелу.) «Пора!» — тут же подумал Дорон. — Я понимаю, господа, что вы можете подозревать меня в причастности к той игре, которую ведёт Миллер. Это ваше право, и у меня нет возможности немедленно вас переубедить. Следовательно, вы вольны арестовать меня, связать мне руки и заткнуть мне глотку и даже убрать меня вообще, но… — Он сделал паузу, во время которой все отчётливо услышали астматическое дыхание угольного короля. — …но я прошу вас иметь в виду, что и сам не уверен, я ли перед вами или мой дубликат!

Арчибальд Крафт — владелец ракет, самолётов-снарядов, баз и прочего и прочего, способного убивать, — был весьма практичен. Он мыслил обычно с удивительной прямолинейностью, не допускающей никаких нюансов и кривотолков, и любое событие вызывало его точную и прямую реакцию. Когда же событий случалось много, он ухитрялся из многочисленных прямых линий выстраивать поступки, такие же стройные и целеустремлённые, как Эйфелева башня в Париже. По всей вероятности, в делах комбинаторских иначе строить было и невозможно.

Во всяком случае, у Крафта не вызывало сомнения то обстоятельство, что генерал Дорон являлся непосредственным участником проделок профессора Миллера. Институт перспективных проблем — его институт. Миллер — его человек. Установка по дублированию — его установка. В чём же сомневаться?

«Из этого, — решил Крафт, — и надо исходить!» И в свою «Эйфелеву башню» он вставил первую прямую балку вывода.

Какова же цель Дорона? Крафт много раз видел этого человека, но взглянул на него ещё раз, чтобы окончательно убедиться: желание власти. С таким ростом, как у Дорона, с металлическим, несмотря на его солидный возраст, каркасом мышц, с такими сухими и тонкими губами, прямым носом и маленькими зоркими глазами, человек вряд ли стремится к тому, чтобы иметь галантерейную лавочку на площади Отдохновения.

Это — вторая балка, положенная в основание башни. Теперь можно возводить и всю конструкцию.

Конечно, Дорон сразу знал, что президентов пятеро. На всякий случай одного он припрятал, и правильно сделал. Совет мог решить убрать президентов и тем покончить с делом, объявив стране о скоропостижной кончине главы государства. Тогда бы Дорон воспользовался пятым как ракетоносителем, чтобы выйти в диктаторы.

Кстати, надо заложить в конструкцию и эту балочку, потому что на случай хаоса и неразберихи Дорон действительно неплохая кандидатура в диктаторы, и его можно будет поддержать, тем самым ограничив его возможности.

Но пока что у Дорона явно сорвался какой-то крючок, если пятый президент появился раньше времени. «Эксцесс исполнителя», — подумал Крафт, прекрасно разбирающийся в юридической терминологии. Что же из всего этого следует? А то, что Дорона пока нельзя трогать. Во-первых, у него может быть в запасе ещё один президент. Во-вторых, он сам может оказаться дублем. В-третьих, если его убрать, Миллер тут же начнёт печатать членов Совета. В-четвёртых, убрать никогда не поздно, куда важнее держать человека на мушке. Такова третья балка для башни выводов.

Наконец, четвёртая. Если захватить Миллера с его установкой и нейтрализовать Дорона, в крайнем случае войти с ним в деловую сделку, — а куда он денется, ведь деньги ему будут нужны в любых случаях! — то открываются захватывающие дух перспективы, о которых даже думать страшно в присутствии этих волкодавов, состоящих членами Совета.

Так думал Арчибальд Крафт, то и дело поправляя какую-нибудь деталь своего туалета.

— Господа, — сказал Чарлз Роберт Саймак-младший, нарушая молчание, словно он каким-то прибором успел отметить, что Крафт уже закончил строительство своей «Эйфелевой башни», — я предлагаю приступить к выработке наших решений.

Все девять прочих членов Совета, сбросив с себя оцепенение задумчивости, с готовностью переменили позы.

— Прежде всего, — сказал первым Крафт, — я считаю нужным немедленно вырубить по всей стране электричество, чтобы предупредить возможность дублирования кого бы то ни было.

Все согласились, и прямо из Круглого зала король электроэнергии, получив заверение других членов Совета в том, что они покроют его убытки, отдал по телефону приказ погрузить страну в темноту.

Воннел не без труда добыл несколько канделябров со свечами, и дальнейшее заседание Совета продолжалась уже при свете робких язычков огня.

Совет быстро согласился с предложением Мохамеда Уиндема-седьмого, что необходимо употребить всю мощь государственного розыскного аппарата, чтобы в течение суток найти Миллера «живым или мёртвым».

— Лучше живым, — сказал Уиндем-седьмой после недолгой паузы.