— Господи, — воскликнул он, — прости мою грешную душу! Клянусь тебе, что отныне и навсегда мои руки не прикоснутся к картам и душа моя освободится от этого порока! А губы мои забудут то мгновение, когда последний раз они окропились вредным алкогольным ядом…

— Кен, так вы всё же будете произносить речь против алкоголиков? — сказал Джекобс. — Тогда пора торопиться, там назначено на десять утра, а речь ваша, как мне кажется, уже отрепетирована.

Президент ничего не ответил, поднялся с коленей и прошёл вдоль всего кабинета, внимательно разглядывая портреты своих предшественников и беззвучно шевеля губами. Вероятно, он каждому из них произносил свой приговор, восхваляя при этом свою собственную воздержанность от мирских страстей.

Всю эту десятиминутную процедуру, пока президент сводил личные счёты с портретами своих предшественников, старый Джекобс, не шелохнувшись, привычно стоял в дверях, чуть-чуть полуприкрыв глаза. Ему на ум пришла известная мысль Ларошфуко, и он повторял её время от времени, как молитву: «Если уж дурачить людей, то нужно дурачить их долго, как это делали в Риме».

Наконец президент умирающим голосом попросил Джекобса прислать сына и в ожидании Арви сел в кресло.

Молодой бандит со всего размаха бросился отцу на колени, отчего кости хрустнули даже у старого Джекобса.

— Ты молился сегодня, сын мой? — спросил его президент, хотя Джекобс мог дать голову на отсечение, что Арви знает только одну молитву: «Папа, дай мне пятнадцать кларков!»

— Два раза! — соврал Арви и тут же помолился в третий: — Папа, а ты дашь мне пятнадцать кларков?

— Хорошо, сын мой, но прежде мы отправимся в церковь Святого Марка, где скоро начнётся служба.

— Сейчас?! — сказал Арви, словно ему предложили запить десяток пирожных стаканом касторки. — О нет, папочка, ведь ты обещал мне зоопарк!

Ему ничего не стоило выдумывать чужие обещания, так как он очень надеялся на то, что у всех взрослых рано начинается склероз.

— Джекобс, я действительно обещал Арви поехать сегодня в зоопарк?

— Какая разница, господин президент, — ответил Джекобс, — когда выполнять свои обещания: до того, как их даёшь, или после?

— Зоопарк так зоопарк! — сказал президент, не имея сил встать на ноги после того, как на его коленях посидел милый сынишка. — Джекобс, машину к Западному подъезду! А ты иди, Арви, переоденься.

Когда Джекобс нажал кнопку гаража, там произошла небольшая паника, но ослушаться старика никто не посмел. В комнате телохранителей по селектору ответил Грег, сменивший О'Шари.

— Прошу, Грег, — сказал Джекобс, — двух питекантропов, но с более или менее приличными рожами, так как им придётся ехать с президентом в зоопарк, и я боюсь, что они перепугают всех зверей.

Через десять минут машина с президентом и Арви выехала за ворота. Джекобс постоял у окна и с тоской подумал о том, что старость всё же приводит к необратимым изменениям в характере людей, и отныне, вероятно, ему уже не суждено будет сыграть с президентом ни одной партии в простого (не подкидного) дурака. Затем он поднял телефонную трубку и позвонил устроителям благотворительного собрания.

— Алло? — сказал Джекобс, когда услышал чей-то мужской голос. — Говорит секретарь президента. Я хочу предупредить вас, что президент не может к вам приехать, он…

— Спасибо за информацию! — перебил его довольно-таки нахальный голос. — Но президент уже на трибуне и несёт, как всегда, чепуху!

— Что вы мелете?! — разозлился Джекобс.

— Но он тоже мелет, господин секретарь! — нахально ответила трубка.

— Да вы никак сторонник Боба Ярборо! — возмущённо воскликнул Джекобс.

— А вы как думали!

— В таком случае, — холодно проговорил Джекобс, — извольте сказать, что делает сын президента Арви!

— Думаю, он будет выступать следом, но скажет что-нибудь поумнее своего папаши! — не унимался нахал.

— Вы меня разыгрываете? — устало произнёс Джекобс и нажал на рычаг.

В ту же секунду звонок на столе ожил, заверещал, приглашая Джекобса в кабинет, но старик остолбенело смотрел на него, не двигаясь с места.

Когда машина с президентом, его сыном и двумя телохранителями поравнялась с чёрным «мерседесом», Таратура передал:

— Шеф, прошёл второй! Приём.

— С Богом! — ответил Миллер.

Звонок продолжал звенеть настойчиво и требовательно, но Джекобс не мог тронуться с места.

— Нет, уж на этот раз ты меня не обманешь! — пробормотал он и плотно заткнул оба уха указательными пальцами. — Никакого звонка нет!.. Никакого звонка нет!.. — повторил он несколько раз подряд.

Потом осторожно отнял пальцы.

В приёмной стояла полная тишина. Джекобс просиял.

— Вот и всё, — вздохнул он с облегчением.

Однако в этот момент звонок застрекотал снова.

— Ну, теперь-то я знаю, как с тобой бороться, — погрозил пальцем Джекобс.

Он снова заткнул уши и на некоторое время словно застыл. Убрал пальцы.

Звонок звонил!

Джекобс снова повторил свой нехитрый приём.

Звонок звонил!

— Странно! — растерянно пробормотал Джекобс и торопливо снял телефонную трубку.

Личный врач президента доктор Арнольд Креер был человеком незаурядным. Во всяком случае, он сам со всей определённостью, исключавшей какие бы то ни было кривотолки, заявил об этом на юбилейном ужине, посвящённом столетию медицинского общества «Будь здоров». Плотный, коренастый, с квадратной фигурой и наполовину облысевшим черепом, усеянным многочисленными бугорками, с резкими, стремительными движениями, доктор Креер походил на преуспевающего коммивояжёра.

Он явился почти мгновенно, словно дух, вызванный из бутылки. И, как будто испугавшись его появления, звонок тут же умолк.

— Приветствую вас, дорогой Джекобс, — произнёс доктор громким голосом и так энергично сжал пальцы секретаря, что тот невольно поморщился. — Что-нибудь случилось?

— Медведь! — недовольно пробурчал Джекобс, украдкой массируя помятую руку.

— Что вы сказали?

— Дело в том, милейший Арнольд, что со мной… гм… с господином президентом происходит нечто странное.

— Сегодня чересчур яркое солнце, — безапелляционно заявил доктор и, подойдя к окну, задёрнул штору.

Доктор Креер был не просто врач. У него была своя теория. Он считал, что причиной большинства болезней служат слишком резкие зрительные раздражения. Исходя из этого, он практиковал два способа лечения: перемену впечатлений и длительный сон в совершенно тёмном помещении.

Разумеется, у этой теории, как и у всякой гениальной теории, были свои противники. Но доктор Креер не унывал и лучшим доказательством правоты своего метода считал неизменно бодрое состояние президента, которое ему так или иначе удавалось поддерживать.

— Итак, пройдём в кабинет? — почему-то торжественным тоном осведомился доктор.

Но, поскольку звонок молчал, Джекобс не торопился.

— Видите ли, Арнольд… — начал он что-то неопределённое.

Но в этот момент снова настойчиво затрещал звонок. Джекобс вздохнул и почтительно распахнул перед доктором дверь кабинета.

Президента за столом не было.

«Час от часу не легче!» — подумал Джекобс и в ту же секунду чуть не лишился чувств.

Глава государства стоял в углу кабинета и, методично выбрасывая руки в стороны, проделывал какие-то замысловатые приседания.

— В чём дело, Джекобс? — недовольно сказал президент, не отрываясь от своего занятия. — Я звоню уже больше четверти часа. Вы что, заснули?

— Я думал… — смущённо пробормотал Джекобс. — Я…

— А, доктор Креер! — обрадовался президент, заметив врача и прекратив свои упражнения. — Очень хорошо, что вы пришли. Я как раз собирался вас вызвать.

Креер с достоинством поклонился.

— Что-то я сегодня в плохой форме. Отвратительно себя чувствую.

— Что вы ощущаете? — деловито осведомился доктор.

— Неприятный вкус во рту, кружится голова и какой-то звон в ушах.