— Есть любопытные детали.

— Например?

— Кербер и Луиза — любовники!

— Действительно любопытно, — сказал профессор. — Вы, естественно, пошли дальше?

— Конечно. Разумеется, не вмешиваясь в их интимные отношения.

— Без отступлений, пожалуйста.

Миллер был раздражён, но скрывал своё раздражение. Это ясно. Таратура внимательно следил за лицом шефа. Оно оставалось непроницаемым и чуть-чуть безразличным ко всему на свете. Таратура заметил это безразличие при первом же знакомстве с Миллером. А потом он понял, что это маска, очень удобная и респектабельная.

— Кербер оказался человеком Дорона, — сказал Таратура.

— Откуда вы это узнали?

— От Гарда.

— А Гард?

— От Дорона. Он доложил Дорону о нашем открытии, и генерал…

— Я всегда думал, что Кербер старается не только для меня, — сказал Миллер. — Ещё во время работы над той установкой. Н-да, не очень-то приятно узнавать, что твои ассистенты за твоей спиной что-то докладывают начальству.

— Насколько я знаю, вас контролировали всегда, и это ничуть вам не мешало.

— Как знать… — сказал Миллер и резко перевёл разговор. — Да кстати, что вы должны были смотреть в кино?

Таратура не почувствовал подвоха.

«Призраки испаряются в полночь». Новый детектив Шеллана.

— Это помогает вам искать документы и Чвиза?

Миллер издевался.

Таратура спокойно ответил:

— Нет, шеф. Это помогает убить время.

— У вас его избыток?

— С тех пор, как вы загнали меня в тупик, — отомстил Таратура.

— Я?

— Да, вы. Кербер и Луиза автоматически отпали после признания Дорона, а себя вы приказали исключить из расследования.

— В таком случае я вам помогу. — Миллер протянул Таратуре телеграмму.

Таратура быстро прочитал её, потом ещё раз перечитал, и только тогда смысл дошёл до его сознания. Он ошалело посмотрел на Миллера, затем ещё почти что по складам перечитал телеграмму. Там было написано:

— Настоящая? — наконец сказал Таратура.

Миллер презрительно усмехнулся:

— Неужели вы думаете, что её написал я, сидя за этим письменным столом?

— Понимаю, — сказал Таратура. — Что мне делать, шеф?

— Что хотите, — ответил Миллер. — У меня после обеда отдых.

И он направился к двери.

— Одну минуту, шеф, — остановил его Таратура, — позвольте задать несколько вопросов.

— Попробуйте.

— Почему вы не хотите сами встретиться с Чвизом?

— Если я ему нужен, пусть заходит ко мне. Он знает мой адрес. Тем более, я не привык встречаться с кем бы то ни было так поздно вечером… да ещё у какой-то статуи. У вас есть ещё вопросы?

— Да. Как вы относитесь к тексту телеграммы?

— Запомните, Таратура, мне нужны документы или по крайней мере точные сведения о том, кто их взял и где они находятся. Остальное меня не интересует. Понятно?

На этот раз, не дожидаясь новых вопросов, Миллер решительно вышел из гостиной. Из соседней комнаты доносился смех Ирен, которая, вероятно, смотрела по телевизору комедию.

Таратура ещё раз посмотрел на телеграмму, на почтовые штемпеля, потом подошёл к кабинету Миллера и осторожно постучал в дверь.

— Кто там? — услышал он голос Миллера.

— Шеф, мне можно воспользоваться вашим «мерседесом»?

— Нет. Он будет мне нужен. Возьмите машину Ирен.

Таратура терпеть не мог «фольксвагены», но делать было нечего.

Таратура отлично знал сквер, который Чвиз назвал в телеграмме Фриш-парком. Ещё в бытность свою инспектором Таратуре довелось выслеживать здесь соучастников убийцы банкира Костена, которые регулярно встречались в кабачке напротив статуи Неповиновения. Правда, он не был в этом парке года два, но изменилось немногое. Только окна кабачка были заколочены досками. Очевидно, хозяин разорился — место было малолюдное — и покинул негостеприимную статую.

Таратуру это обстоятельство вполне устраивало. Вместо того чтобы мёрзнуть где-то под кустом и пачкать костюм (хотя он и надел самый старый, но всё-таки жалко), он получил великолепный наблюдательный пост.

Оторвать две доски и высадить стекло было делом одной минуты. Таратура очутился в комнате, совершенно пустой, как разграбленные пирамиды фараонов. Найдя в углу стул с отломанной ножкой, Таратура расположился у окна, откуда великолепно было видно статую и освещённый фонарём круг — назначенное Чвизом место встречи.

Было половина одиннадцатого.

Таратура достал из кармана плаща крошечный термос, отлил в стаканчик кофе и ещё раз выглянул в окно.

У статуи никого не было.

Ветер раскачивал фонарь, и свет освещал то ноги женщины, то её грудь, то прятал её целиком в тень. Казалось, статуя исполняет какой-то медленный и странный танец.

Таратура пожалел эту несчастную обнажённую женщину, символизирующую Неповиновение. Он мысленно обругал скульптора, заставившего её прозябать в одиночестве на самом краю города.

Кофе приятно разогревал тело, и Таратура подумал, что через час-другой он с наслаждением растянется дома на кровати и забудет всё — и Миллера, и этого чудака Чвиза, и даже само Неповиновение. Сны никогда не снились ему.

И вдруг Таратура заметил, как что-то крадётся к дому, в котором он находился. Тень скользнула у окна и остановилась…

Таратура замер. Он отчётливо слышал дыхание человека, притаившегося с другой стороны подоконника. Бывший инспектор осторожно поставил на пол стакан с недопитым кофе и на всякий случай потянулся к карману за кастетом.

В окне появилась голова незнакомца. Он заглянул в комнату, но не заметил Таратуру, который буквально прилип к стене в десяти сантиметрах от окна.

Послышалось учащённое дыхание: незнакомец полез в окно. Таратура мгновенно выхватил фонарь, и яркий луч света брызнул тому в лицо. Человек зажмурился и закрыл руками глаза.

— Честер? Это ты? — воскликнул Таратура, узнав журналиста.

— Фу ты, чёрт! — выругался Честер. — И напугал же ты меня!

— Ты чего здесь делаешь? — спросил Таратура.

— То же самое, что и ты.

— Я пью кофе.

— Превосходное местечко ты выбрал, — улыбнулся Честер.

Таратура взглянул в окно и толкнул журналиста в бок:

— Тише!

В освещённом пятне у статуи появился человек. Он постоял секунду, оглянулся и быстро скрылся за статуей, с той, неосвещённой, стороны.

— Это он, — прошептал Честер.

Таратура привычно перемахнул через подоконник и смело пошёл к человеку. Но тот вдруг метнулся в сторону и напрямик, через кусты, бросился из сквера.

— Профессор Чвиз! Куда же вы?! — крикнул Таратура.

Человек, не останавливаясь, довольно ловко перелез через решётчатый забор и вскочил в машину, двигатель которой работал. Когда Таратура, а следом за ним и Честер выбежали на улицу, машина с потушенными фарами уже тронулась с места.

— Профессор Чвиз! Остановитесь! — вновь крикнул Таратура.

— Дурак!.. Быстрей к моей машине! — Честер побежал к микролитражке, которая стояла у самого входа в сквер.

Таратура уже на ходу вскочил к нему в машину.

Они вновь увидели «опель» с погашенными фарами, когда выехали на шоссе, начинавшееся в конце улицы.

— Быстрее! Быстрее! — подгонял Честера Таратура. — Старик просто сошёл с ума!

— Дурак! — крикнул Честер. — Это не Чвиз, это человек, укравший документы!

— Что?! — не понял Таратура.

Лицо Честера покрылось капельками пота. Он выжимал из своей микролитражки всё возможное, но расстояние между машинами не сокращалось. Более того, «опель» начал постепенно удаляться.

— Уйдёт! — Честер выругался.

— Пусти! — крикнул Таратура. — Пусти меня за руль!

Не снижая скорости, по очереди держа баранку и нажимая на акселератор, они поменялись местами, чуть-чуть не свалившись при этом в кювет. Дальним светом Таратура выхватил из тьмы силуэт «опеля», который находился теперь от них в трёхстах ярдах.