БОГУСЬ. Вечером. В шесть.
МОНИКА (кивает, улыбается). Вот видишь, у нас что-то начинает получаться.
Сцена одиннадцатая — В КВАРТИРЕ БОГУСЯ. ДЕНЬ
В комнате ИРЕНЫ. БОГУСЬ и ИРЕНА собирают обломки пластинок Кравчика.
ИРЕНА (со слезами на глазах). Я собирала их 25 лет.
БОГУСЬ. Ма, это еще не самое худшее. Самый мелкий из них сказал, что, если я не принесу бабки, они меня грохнут.
ИРЕНА. Двадцать тысяч — огромные деньги, а у меня ничего нет.
БОГУСЬ. Ма, я бы у тебя и так не взял ни гроша.
ИРЕНА. Но если это может тебя спасти, я поспрашиваю у знакомых.
БОГУСЬ. Ма, да я выкручусь.
ИРЕНА. Как?
БОГУСЬ. У меня есть план, поверь.
ИРЕНА. Это все из-за того, что ты как бешеный. Никак не научишься держать себя в руках.
БОГУСЬ. Мама, я их ненавижу. Им совсем немного осталось, чтоб окончательно скурвиться.
ИРЕНА. Сынок, я тоже была молодой. Одеяло на чердаке, первый альбом «Два плюс один», и чувствовала я то же самое. Я знаю, как легко сейчас превратиться в какое-нибудь чмо в костюме. Не успеешь оглянуться, как перестаешь быть самим собой.
БОГУСЬ. Мам, я всегда буду самим собой. Клянусь. Никогда сукой не стану.
ИРЕНА (смотрит на обломки пластинок). Я хочу, чтоб ты знал: я не боюсь бандитов. Я-то смогу дать им отпор. Со мной в жизни и не такое бывало. Твой отец ушел, потому что пил и устраивал нам адскую жизнь. А ты, конечно, очень задиристый, но человеком станешь, не сомневаюсь. Я столько лет справлялась со всем одна — всю жизнь боролась. Если надо будет, и сейчас повоюю.
БОГУСЬ. Мам, я сам должен с этим разобраться. Даю тебе слово — я их всех сделаю.
ИРЕНА. Смелые слова, малыш. Они напоминают мне о первой встрече с Кшисеком, которая перевернула мою жизнь. Это было весной 80-го года, я тогда техникум заканчивала. Кшисек давал два концерта в Гливице. День был необыкновенный — в воздухе висело ожидание чуда. После концерта я обманула охранников и через задний вход пробралась в гостиницу, где ночевал Кшисек перед тем, как вернуться в Варшаву. Я не собиралась с ним спать, ничего такого, я же не шлюха какая-то. Хотела только сказать ему пару слов, ну, понимаешь, поговорить с кумиром. И вот я ходила, ходила по гостинице. Я знала: если меня заметит кто-нибудь из персонала, меня тут же выставят. Бродила по коридорам в надежде, что мне повезет, молилась, чтоб его встретить. Кто я тогда была? Соплячка, которой попадались только чмошники, козлы и придурки. Меня мучила одна мысль, один вопрос — «как жить»? И я знала, что только настоящий мужчина — такой, как Кшиштоф, — знает ответ на этот вопрос. Прошло несколько часов, я шаталась по гостинице, а его все не было. Я стала терять надежду. Думала, все уже. Пора выметаться из гостиницы и ночным поездом ехать домой. Ходила туда-сюда, повторяя про себя слова его песен, и вдруг на седьмом этаже, когда я пела «Я уже иду» — да, именно на этих словах, — увидела его: он шел ко мне! Это было настоящее чудо… Он шел от двери к двери, держась за стены — наверное, дико устал после концерта. Я подошла к нему, посмотрела прямо в глаза и спросила: «Как жить?» А он остановился, сел, как-то странно, очень внимательно на меня посмотрел и сказал… «Живи так, будто каждый день — последний. И даже если тяжек груз судьбы, иди, иди вперед — и с песней».
Кшиштоф Кравчик с грохотом падает на пол. Ирена провожает его взглядом.
Снова квартира БОГУСЯ. ИРЕНА докуривает очередную сигарету.
ИРЕНА. Он знал! Мы расстались утром. Он обещал, что никогда меня не забудет.
БОГУСЬ (внимательно смотрит на мать). Ма, а может, я внебрачный сын Кшиштофа Кравчика?
ИРЕНА. К сожалению, сынок, ты брачный сын своего отца-козла.
БОГУСЬ. Ма, а когда был тот концерт? Я в сентябре родился. Может, на Новый год?
Сцена двенадцатая — ЗАБРОШЕННЫЙ СКЛАД. ДЕНЬ
Заброшенный склад на окраине города. КАРИНА открывает ржавую дверь и заталкивает БОГУСЯ внутрь. Помещение освещено лучами солнца, пробивающимися через дырявую крышу. ГЖЕСЬ и ФАЗИ лупят ногами и бейсбольными битами ползающего на четвереньках парня в изорванном, запачканном кровью пиджаке. В стороне валяется опрокинутый стул. КАРИНА толкает БОГУСЯ.
ФАЗИ. Деньги принес? (Замахивается для нового удара.)
КАРИНА и БОГУСЬ подходят к остальным.
ГЖЕСЬ. Подожди, Фази.
ФАЗИ замечает пришедших, останавливается. КАРИНА достает из кармана пакетики с «травой» и бросает их на цементный пол.
КАРИНА. Этот урод наркодилером заделался. Я заметила его, когда он у школы вот этим торговал. А мусора в тачке сидели и наблюдали, как у него торговля идет. Я его сразу за шкварник и сюда. Этот придурок должен нам бабки отдать, а не зарабатывать себе на тюрягу. (Богусю.) Они меня за свою приняли. Знай, у ментов на тебя зуб нехилый.
ФАЗИ (бейсбольной битой показывает на разбросанные пакетики). Так вот как ты хотел нам деньги отдать. Да?
БОГУСЬ молчит. ФАЗИ поднимает ногу и несколько раз сильно бьет окровавленного парня.
ФАЗИ. Так ты хотел деньги нам отдать, так, козлина?!
БОГУСЬ (испуганно). Я не буду больше, клянусь.
ФАЗИ. Я тоже думаю, что не будешь, козел! Надеюсь, понял?! (Последний раз бьет тяжелым ботинком лежащего.)
БОГУСЬ. У меня был классный план… а как по-другому заработать столько бабок за двадцать четыре часа?
ГЖЕСЬ (смотрит на часы). Четырнадцать. До семи утра у тебя осталось четырнадцать часов.
БОГУСЬ. До семи утра?!
ГЖЕСЬ. В семь мы уезжаем из этого Мухосранска.
ФАЗИ (Богусю). Где тебе удобно?
БОГУСЬ. Что?
ФАЗИ. Где тебе удобно встретиться?
БОГУСЬ. У «Космоса». К нему можно на машине подъехать.
ФАЗИ смотрит на ГЖЕСЯ, тот утвердительно кивает.
ФАЗИ (поворачивается к Богусю, поднимает биту). В семь. Попробуй не прийти — тогда с тобой доктор Айболит будет разговаривать, урод.
БОГУСЬ. Я приду, честно.
ФАЗИ (смотрит на свои ботинки). Бля, ботинки мне испортил. Новые, из телячьей кожи. Дочка подарила, а он их изуродовал, дебил.
ГЖЕСЬ. Богусь, ты «Канун весны» читал?
БОГУСЬ отрицательно качает головой.
КАРИНА. Я читала. А что?
ГЖЕСЬ. Да на заочном сказали написать про «Канун весны», то есть про чё там.
ФАЗИ. Я тоже читал. Написал этот, как его там… Жимерский[1].
ГЖЕСЬ. Ну тогда расскажи. Только в двух-трех предложениях, чтоб я запомнил.
ФАЗИ. Ну, короче, кент один приехал из Зажопинска. И думает, все в кайф, потому что предок ему сказал, что в кайф. Приезжает он, а тут полный отстой, да еще и папик ласты откинул. Ну и, короче, кента колбасит, колбасит страниц триста, и в конце его так все запарило, что он идет и вламывает пиздюлей мусорам.
