ТИТУС (улыбаясь). Ну, с этим у меня проблем нет!
СТАВРОС. Когда есть жена, другие женщины сами начинают липнуть, сынок… (Смотрит на часы.) Ну, пошли… В костел опоздаем…
Все собираются идти. Берут цветы, подарки, чистят обувь.
ЧЕРВЬ (вытирая туфли). Дарвин говорил, что самцы, которые лучше всех поют, быстрее других вьют гнезда. И это точно! Но он не сказал, почему эти самцы продолжают петь еще долго после того, как найдут жену. (Титусу.) Знаете, почему?
ТИТУС качает головой.
ЧЕРВЬ (подмигнув Титусу). Потому, что, хотя у них и есть жены, их пение постоянно притягивает к ним новых любовниц…
ФИСТАХ. Теперь понятно, почему Хулио Иглесиас поет и поет…
КОРНЕЛЬ. Ну, идем… (Оглядываясь вокруг.) Папа, ты что?.. Сам же минуту назад нас подгонял…
Все смотрят на СТАВРОСА, который стоит у микрофона.
СТАВРОС (во включенный микрофон). Вы тут о пении говорите… А я подумал…
ЯНИС (нетерпеливо). Мы же опоздаем, папа!..
СТАВРОС. Успеем… (Заманчиво.) Ну что?.. На счастье?.. Титус, для тебя…
Остальные медлят. ТРЕТИН становится за синтезатор. ФИСТАХ — за ударную установку, ЯНИС берет гитару, а ЧЕРВЬ — бас-гитару. КОРНЕЛЬ становится рядом со СТАВРОСОМ перед микрофоном. ТИТУС садится у стола.
КОРНЕЛЬ (в микрофон). Для дорогого Титуса, официанта, блудного брата и жениха…
ТИТУС машет рукой, он хочет что-то сказать. КОРНЕЛЬ умолкает.
ТИТУС. Скажите мне… Только серьезно… Это правда, что женщина и мужчина — две половинки яблока?
КОРНЕЛЬ (в микрофон). Нет, это бананы и яблоки в одном мешке!
СТАВРОС (в микрофон). Да хрен с ними, сынок! Если их перемешать, то на вкус очень даже неплохо получается! (Остальным.) Поехали! Три, четыре!
Они начинают играть. СТАВРОС и КОРНЕЛЬ запевают песню о любви. Через минуту все подхватывают.
Во время пения занавес закрывается.
Конец
Перевод Ирины Киселевой.
© By Andrzej Saramonowicza
Анджей Стасюк
«НОЧЬ»
Славянско-германский медицинский трагифарс
Это не пьеса, это сборник текстов для пения и декламации. Все, что написано — кроме заголовков, — должно произноситься на сцене, все входит в текст.
Нет здесь и четко обозначенных действующих лиц, кроме Души, мертвого Вора и Ювелира. Я понятия не имею, сколько должно быть врачей, сколько женщин, сколько бабок в хоре, сколько воров — приятелей убитого. Для меня они — голоса во мраке, во мраке ночи. Пропоют свое и замолкают. Еще должны кудахтать куры и выть собаки. Так мне это слышится.
Анджей Стасюк
ХОР
Они брали солидный тяжелый автомобиль и въезжали в магазин сквозь витрину.
Забирали золото, серебро, бриллианты и возвращались в свои полудикие города на Востоке. «Гляньте! Гляньте! Уже едут!» Так кричали девушки, которые ждали их, ждали духов, юбок с блестками и обитых кожей сидений в угнанных автомобилях.
И только потом их чуяли цепные псы, псы, стерегущие полудикие города на Востоке.
Здесь они оставляли машины открытыми посреди улиц и площадей и уходили к девушкам, в черное небытие ночи.
Но утром оживал страх. Поэтому они выскальзывали за дверь незаметно, возвращались к своим машинам и принимались колесить по улицам восточных городов. Как древние кочевники — сбившись в стаю, постоянно в движении, всегда начеку.
Стосковавшиеся по вещам бедняки — для них собственность всегда была чужой и никогда своей собственной.
Они развлекаются, сжигая бензин. Описывают круги — трусливо, не отъезжая далеко, чтобы не терять друг друга из вида. Подражают тому, что увидели в телевизионных передачах, которые доходят сюда со всех концов света, в эти их восточные города с домами, похожими на ветхие шатры.
Они привозят с Запада бриллианты, потому что ничего другого там нет. Пригоняют автомобили, потому что Востоку от Запада больше ничего не нужно.
Автомобили доживают свой век в песках Монголии.
«Мерседес» счастлив — он должен наращивать производство. «Ауди» тоже счастливо, и BMW тоже, потому что на модели Х5 ездит сын цыганского барона всей Молдавии.
Но больше всех счастлив «Мерседес», ведь остовы его машин, как чешуя, покрывают прекрасное тело Албании.
Они угоняли солидный тяжелый автомобиль и въезжали в магазин сквозь витрину.
Брали золото и серебро и возвращались в свои сонные города на Востоке.
Однажды из окна высунулся хозяин и застрелил одного из них.
Они не верили своим глазам. Ведь вещей, бриллиантов и автомобилей было столько, что те казались ничьими, брошенными, лишними, никому не нужными, почти что общими.
Потом, в темноте, сбившись в кучу и вслушиваясь в собственное дыхание, они шептали:
Смотри-ка, выстрелил…
Смотри-ка, смог убить…
Такого не забывают…
Чему их учили в школе…
Растили щенка от рождения…
А потом взяли да и убили…
И после содрали с него шкуру…
Если бы им не велели, они бы не убили…
А когда им велят, они сделают что угодно…
Они ничего не делают для души?..
Для души они слушают приказы…
А этому кто велел?..
Этот по велению долга…
Наверняка где-то было написано, что ему можно…
Или что он даже обязан…
Надо — значит, надо, куда деваться…
Такого не забывают…
Впитывают с молоком матери…
И потом это в крови до конца жизни…
Что-то теперь с нами будет?..
Куда нам теперь податься?..
Откуда взять брильянты?..
Откуда — автомобили?..
Поедем к русским…
У них нет автомобилей…
Есть, но мало, и стерегут их…
Русский убьет на месте…
От русского жди чего угодно…
Бывает, ему просто лень…
А не лень — убьет со скуки…
Или развлеченья ради…
Или скажет, чтобы шли подальше…
Он считает, что всё можно…
Что ни сделай, всё едино…
По-любому, как было, так и будет…
Получится, как всегда получалось…
Поэтому у них так мало своих автомобилей…
Поэтому краденых им нужно много…
Для них краденый лучше своего родного…
Да, свои у них ни к черту…
Ломаются с ходу…
Хотя они пытались…
Хотя передирали…
Хотя делали точно такие, только хуже…
Там ломается все — знай завози снова…
Они думают, это что-то изменит…
Да…
А вот в русского тот стрелять бы не решился…
Русских они боятся…
Больше всего на свете…
Такого не забывают…
Отдали бы им все машины…
Увидят угнанный «мерс» в Москве и рады…
Или «бумер» в Петербурге…
О-о-о, русский украл! — восклицают…
На колени встать готовы…
Если б русский им велел, сами б отдали…
