«Устарел я, — уже почти спокойно подумал Зотов. — Вот стоит передо мной девушка, и, похоже, славная, а я не знаю, о чем и как с ней говорить».

— Был случай, — начал он. — Школа старая, в ее флигельках и пристройках недолго заблудиться. Но случилось это вот тут, рядом, на лестнице, в одно из первых моих дежурств. Зачитался я — поднимаю глаза: три часа ночи. Вышел в коридор — ночью тут только лампочка горит — в школе тихо-тихо. Вдруг слышу: на втором этаже кто-то говорит. Что именно — не понять. Крикнул — не отзывается. Стал осторожно подниматься, и наверху кто-то затопал, тяжело так и глухо. Постоял, подумал, снова шагнул, и опять кто-то тяжко топнул. Не выдержал я, еще раз крикнул, но в ответ только бормотанье и бормотанье. Словом, дошел я до лестницы, но пока поднимался, все армию вспоминал, границу, там тоже всякое бывало… Ну что, нагнал я страху? — рассмеялся он вдруг и посмотрел на нее. Она не улыбнулась даже, а глаза ее были задумчивы и испуганны, словно и она шагала с ним рядом в ту страшную ночь.

— Кто же там был? — спросила она.

— А никто. И, поняв, в чем дело, я тоже тогда посмеялся… Чердачную дверь не закрыли, и голуби (а на чердаке их видимо-невидимо) потянулись на слабый свет, расселись на перилах и давай ворковать. Вот так. А с шагами и того проще. Все дело в ступенях. Они старые, поизносились и гуляют под ногами. Убираешь ногу — они и топают. Только когда шум, этого не услышишь. Как сейчас, например, — Зотов показал рукой на второй этаж, откуда слышались смех и музыка.

— Знаете что? — сказала она. — Таня, наверное, поговорила с Сережей. Пойдемте с нами.

Она помолчала и, видя, что он не решается, добавила:

— Ребята у нас отличные. Идемте.

— Хорошо, — сказал Зотов. — Только, увы, я не при параде.

— Не беда. — Аня махнула рукой, подошла к приемной и открыла дверь.

— Да-да, — послышалось оттуда. — Приезжай, милый, скорее!..

Зотов отвернулся к стене. В него полыхнуло ярко-красным… «Приезжай, милый, скорее!..»

— Мы готовы, — сказала Аня.

— Я приду. — Зотов не повернул головы. — Вы идите. Я приду.

Они ушли. Плакат на стене стал блекнуть, снова засветился рыжим багрянцем. Проступили слова, поясняющие, куда надо звонить при пожаре.

А по какому номеру звонить ему? Да и что бы он сказал, если б знал этот номер? Что до боли похожи эти близнецы на ту, уже далекую Галю. Похожи не прическами, не голосом. Похожи своей юностью, которая все так же носит белые платья и любимым говорит все те же слова.

А может быть, рассказать о том, что ты никак не можешь забыть, как это сделал твой армейский друг Петька Громов, и что если тебе сейчас уже не больно, то грустно и одиноко — до слез.

Зотов постоял, повернулся спиной к стене и пошел в приемную.

Взял ключи и запер дверь.

Подошел к лестнице, ведущей на второй этаж.

неслось сверху.

Он ступил на тяжелую железобетонную ступень и отпустил ее. Та чуть слышно вздохнула, опускаясь.

— Не горюй, — тихо сказал Зотов. — Не горюй. Все образуется… — И медленно стал подниматься…

1978 г.

Дни в начале нового года стояли морозные, веселые. Город сверкал иллюминацией, знакомые все еще поздравляли друг друга с наступившим годом, желали нового счастья. Весь этот послепраздничный вихрь закружил Семена Сулейкина, и на третий день после своего освобождения он заметил, что от той небольшой суммы, которая у него была, не осталось ничего, ну ровным счетом ничего, а сам он, Семен, сидит на вокзале, рядом с кафе «Фонарики» и разглядывает очередь за горячими беляшами.

«Какой большой вокзал, — подумал Семен, — какая прекрасная архитектура! Здесь всем найдется место».

Вдруг какой-то маленький и серый человечек промчался мимо, а затем к Сулейкину подбежал детина, на голове которого красовалась широкая каракулевая кепка.

— Где этот ишак? — закричал детина Сулейкину, вращая маслянистыми глазами и нервно дергая кадыком, сплошь усеянным торчащими в разные стороны волосами. — Где этот паршивый ишак?

— Что служилось, дорогой? — вникая в ситуацию, спросил Сулейкин. — Зачем так громко кричать? Вы спугнули целую стаю воробьев, и милые птицы носятся под куполами, не зная, куда сесть. Так что случилось?

— У меня украли хачапури, — закатил глаза кадыкастый. — Совсем свежий хачапури.

— Как украли? Вытащили изо рта?

— Зачем вытащили? — кадык и глаза на миг застыли. — Зачем изо рта? Украли со стола, когда я ходил брать сок.

— Какой сок?

— Какой сок? Мандариновый сок, — задергался опять кадык.

— Хороший сок, — заключил Сулейкин. — Вкусный. Если он еще на месте, его можно выпить, а хачапури можно заменить беляшом, так даже вкуснее.

— Я хочу хачапури, — детина снова закатил глаза. — Я хочу свежий хачапури.

— Тогда обратитесь к товарищу сержанту, — сухо сказал Сулейкин, увидев приближающегося милиционера. — Вам, гражданин, помогут.

Сулейкин торопливо встал и пошел к выходу на перрон, слыша, как детина рассказывает сержанту про украденный хачапури.

«Какой прекрасный вечер, — думал Сулейкин, шагая по перрону. — Какой прекрасный вечер! Тьфу, черт, что это я начал повторяться, как этот спекулянт. А спекулянт ли?.. Спекулянт, — решил он. — Жалко ему хачапури. — Сулейкин сглотнул слюну. — А у самого, наверно, денег девать некуда. Торгует, поди, «тулпанами». Непыльно и денежно. А тут…»

Перрон кончился. Собираясь идти назад, Сулейкин развернулся, но вдруг рядом, у павильона «Овощи и фрукты», заколоченного за ненадобностью на зиму, он увидел маленькую серую фигурку.

— А между прочим, вы испортили человеку настроение, — подойдя вплотную к фигурке, сказал Сулейкин. — Хачапури, остатки которого у вас, гражданин, в руке, был последним, а его настоящий хозяин беляши почему-то не переносит… Но-но, стоп, машина! Нельзя быть таким обидчивым, — Семен ухватил человека за что-то, напоминавшее пальто. — Может, нам с вами по пути… Короче, — меняя тон, сказал Сулейкин. — Меня можешь не бояться. Я три дня как на свободе. Здесь — проездом. Зовут Семеном. Этого достаточно. На свободе занимался преимущественно интеллектуальным трудом. Теперь — быстро свои анкетные данные! Имя? Чем занимаешься? Если сидел, то за что и сколько? Знаешь ли город? Ну, быстро, ты, специалист по хачапури.

После сбивчивого и нудного рассказа Семен подвел итоги:

— Вам, дорогой, только интервью на телевидении давать. Как я понял, передо мной законченный алкоголик — Станислав Барончик. А может, это кличка? Нет? Ну-ну. Итак, Станислав Барончик, хорошо знающий город, что очень важно; не судился, что в общем-то тоже неплохо; с последнего места работы, а также и женой выгнанный за пьянство. В настоящее время — специалист по хачапури. Из всего из этого видно, что ты сбился с истинного пути. Но сегодня ты везуч, ох, везуч. И знаешь, почему? Во-первых, убежал от этого кадыкастого, а во-вторых, встретился со мной. Ну, и, в-третьих, поскольку я на мели и мне нужны небольшие деньги, чтобы доехать до любимого города у Черного моря, я попытаюсь поставить тебя на правильный путь и беру на дело. Дело — тьфу да и навар небольшой, но я не хочу здесь никакой «ляпы». Понял? А будешь хорошо себя вести и мыться хоть раз в неделю, возьму с собой в любимый город… Но ближе к самому делу. В вашем чудесном городе я заметил одну особенность, которая отличает его от города у Черного моря, — отсутствие кондукторов на городском транспорте. Короче — будем брать кассы троллейбуса. Ваша задача, гражданин Барончик: первое — пошевелить мозгами и прикинуть, какой из маршрутов наиболее рентабельный; второе — установить место, а также время на этом маршруте как наиболее подходящее для съема касс. Ясно? Я со своей стороны позабочусь об инструменте. Сейчас, — Семен посмотрел на часы-табло, установленные на центральном куполе вокзала, — 20.00. Через два часа я буду здесь. Твой кадыкастый друг, наевшись беляшей и страдая от изжоги, уже, наверное, движется в сторону юга. Так что можешь идти на вокзал и думай — от этого зависит твое будущее. Встреча в 22.00. — Семен похлопал Барончика по плечу и направился к троллейбусной остановке, но, сделав шаг, он остановился и, повернувшись, сказал: — Да, вот что. Не вздумай от меня скрываться. А то, — Семен поднес свой костистый, усыпанный огромными веснушками кулак к носу Барончика, — ты больше никогда не сможешь украсть даже пирожок с горохом, так как я тебя найду и поломаю ноги. Ну, дуй. И думай, думай.