Последние слова Пал Степаныча были чем-то вроде сигнала. Недокуренные сигареты замяли, шум затих, и Гришуха понял, что время перекура, а значит и разговора с ним истекло…
— Да, вот что, — сказал Пал Степаныч на прощанье. — Отработаете — не забудь взять справку, и чтоб с печатью, подписями, ну словом, как положено…
2
В Степное поехали в воскресенье, втроем. Второй участок человека не дал. Куликов В. А., рабочий, как значилось в списке, в пятницу на работу не вышел. Назначать нового не было времени, и решено было послать Куликова (если с ним будет все в порядке) в понедельник или же прислать замену.
Третий участок выделил Бокарева С. И. Сейчас тот сидел напротив Гришухи, одетый в новую фуфайку и новые же ватные, большие для его тщедушной фигуры брюки зеленого цвета и равнодушно разглядывал мелькающие за окном перелески и проплывающие заснеженные поля.
Гришуха подумал, что следует познакомиться поближе.
— Вас, наверное, Сережей зовут? — спросил он, обращаясь к Бокареву.
— Сережей, — подтвердил тот.
— А кем вы работаете?
— Электриком, — Бокарев говорил тихо и как-то нехотя.
— И вам нравится ваша работа?
— Да, так, — неопределенно мотнул головой Бокарев. — Работать можно…
— А ему вот это, небось, нравится, — хохотнул Барабанчук, третий из них, парень лет тридцати с вислыми, рыжеватыми усами. Задрав подбородок, он ударил себя по горлу, отчего раздался глуховато-длинный звук.
— Я не пью, — сказал Бокарев. — У меня голова болит после.
— Ха, — округлил бледные глаза Барабанчук. — У моего дяди тоже болит, а вот уж лет двадцать как пьет.
Помолчали.
— А вы, Сережа, в совхоз по охоте поехали? — опять обратился Гришуха к Бокареву.
— Нет, — отозвался тот. — Не по охоте. Отказывался. Начальник участка уволить даже собирался.
— Ну, а вы?
— Пошел к юристу. Тот сказал — не имеет права. — Во время разговора Бокарев продолжал равнодушно смотреть в окно.
— И отчего же вы поехали?
— Четвертый разряд обещали дать. Я уже полтора года, как из деревни, а все третий да третий…
— Ну, ты, деревня, даешь, — хохотнул опять Барабанчук. — И справки навел и разряд выбил. Ну, даешь!
— А вот вы! — повернулся к нему Гришуха. — Вы по охоте?
— Как ни странно — да! И если начальство желает знать, могу объяснить. — Барабанчук улыбался, сквозь его усы сверкали крупные зубы. — Во-первых, я сознательный, во-вторых, у меня все есть: квартира, жена, да и разряд выше некуда. Ну, а в-третьих, отдых в деревне всегда полезен…
— Но какой тут отдых? — недоумевающе спросил Гришуха. — Мы же работать едем.
— Едем-едем, — усмехнулся Барабанчук. — Работать-работать. Ты-то хоть раз работал в деревне?
— Работал. (На первом курсе Гришуха и в самом деле убирал картошку в колхозе.)
— Ах, работал, — сказал Барабанчук. — Ну-ну.
Он замолчал. Молчал и Гришуха. Бокарев все так же равнодушно смотрел в окно.
3
К вечеру ударил мороз. Ледяное его дыхание захватывало электричку; теперь же, когда они стояли на маленькой площадке-полустанке, мороз нахально лез за куцые воротники фуфаек, щипал уши и носы, а у Барабанчука нависал на усах, сгибая их в еще более крутую дугу.
Оглядев Степное, аккуратной кучкой брошенное сразу за высокой насыпью железной дороги, решили идти к группе двухэтажек, расположенных в центре: правление совхоза должно быть там… Напустив туману, они вошли в полутемное фойе и не заметили вначале маленькой старушки, сидевшей за столом и равномерно двигавшей спицами.
— Извините, — сказал Гришуха. — Мы на заготовку хвойной лапки. Вы не подскажете, к кому нам обратиться?
— На лапку? — застыли руки у старухи. — Ежели на лапку, то к агроному. Только нет его — воскресенье-то, небось, еще не кончилось?
— Как нету? — сказал Гришуха. — А как же мы? Нас же определять надо.
— Не знаю, эх, не знаю, — вздохнула старушка. — А чего вас определять? Езжайте в Южное, там и определитесь.
— Вы нас не поняли, — сказал Гришуха. — Мы посланы в Степное, вот и в командировках стоит: «Село Степное. Заготовка хвойной лапки».
— Ох, и несуразный ты, — опять вздохнула старушка. — Да ты поглядь округ. На десять верст дерева не встретишь. Степное — мы. Степное! А лапку готовят в Южном и возят сюда.
— Все же непонятно, — Гришуха оглянулся на Барабанчука и Бокарева. — Что же теперь делать?
— Что тут непонятного, в командировках и не такое бывает, — сказал Барабанчук и шагнул к столу. — Бабуля, а бабуля, командировки где отмечают?
— Пошто я знаю, — пожала худыми плечами старуха. — А все в Южное ездят, стал быть, там и отмечают.
— Ну, и отлично, — сказал Барабанчук. — С транспортом как? Порядок?
— Эт, автобус, что ль? Имеется. Скоро вечерний пойдет. А насчет агронома не сумлевайтесь: приедет. Завтрева и приедет…
4
Автобусная станция с виду была неплоха: аккуратное кирпичное зданьице с крылечком. Но внутри было хуже: мусорно, серо; от пропыленной кружки, посаженной на цепь рядом с пятиведерным бачком, веяло совсем уж тоской, и положение не спасали даже изящно-модные скамьи, расставленные вдоль стен. Ожидающих было мало: несколько шуршащих в углу старух, обставленных сумками, молодая женщина с задумчивым лицом да девушка-подросток с раскрытой книгой.
Автобус должен был подойти минут через пятнадцать, и Гришуха забеспокоился: перед автостанцией Барабанчук, вдруг спохватившись, посмотрел на часы, передал Бокареву рюкзак и, бросив: «Сей момент», скорым шагом полетел назад.
— Он что-нибудь забыл? — спросил Гришуха. Бокарев, ничего не ответив, пожал плечами, прошел к модной скамье и сел, вобрав голову в воротник фуфайки.
Послышались голоса на крылечке, входная дверь резко толкнулась, и в зал ввалилась компания парней.
Компания была разнокалиберной по возрасту (возглавляли ее два щетинистых самца-битюга, ядром были мальчишки лет по шестнадцать, с краю резвились еще совсем сопливые пацанята), но спаянной, спаянной общей целью в поисках развлечений.
И, почувствовав это, умолкли старухи, взгляд женщины стал тревожен: перебегал с лица на лицо, девушка-подросток захлопнула книгу и испуганно смотрела на компанию.
Воздух загустел, стало шумно. Пацанята, озоруя, носились по залу. Битюги, изучая обстановку, тяжелым взглядом заскользили по ожидающим, остановились на Гришухе раз, второй, третий, но что-то их смутило, и, оставив Гришуху в покое, они вперились в Бокарева.
— Вот ты, — протянул грязный ноготь один из битюгов. — Выйдем. Поговорить надо.
— Зачем выходить? Куда? — задохнувшись и ощущая всем телом странную, никогда ранее не испытанную дрожь, заговорил Гришуха. — Куда выйдем?
— А тя не просят, не кудахтай, — зыркнул по нему битюг и поманил пальцем Бокарева.
— Как не просят? Мы же вместе. Мы — командированные, — сбивчиво повторял Гришуха и осекся, увидев, что Бокарев, поднявшись, пошел к двери. Тяжело развернулся битюг, а за ним и половина компании.
Судорожно вздохнув, бросился Гришуха к двери, но там его остановили, оттерли к скамье, и кто-то, наверное, второй битюг, шевельнул плечом, опуская Гришуху…
Вернулся Бокарев минут через пять. Усмехнулся метнувшимся навстречу взглядам, прошел к скамье и сел на то же место, где и сидел.
— Били? — спросил Гришуха после того, как оставшаяся половина компании, потоптавшись, ушла и установилось неловкое молчание.
— Рубль просили, — ответил Бокарев и, опять усмехнувшись, добавил: — Взаймы.
— Дал?
— Еще чего. Сказал, что нету.
— Поверили?
— А мне плевать, — зло сказал Бокарев. — Я их штучки знаю — сам из деревни. До армии вот так же искал на свой зад приключений.
Помолчали. Охватившее напряжение проходило. Снова, уже оживленней, зашушукались старухи в углу, девочка раскрыла книгу, только женщина все еще смотрела на Бокарева с горькой, жалеющей складкой у рта.
Вдруг старухи всполошились: подходил автобус. Вслед за всеми вышли и они. Лихо подкатил «пазик». Откуда-то свалился возбужденный Барабанчук, и Гришуха удивился: он совсем забыл о нем. Барабанчук подмигнул женщине, сказал «Бог в помощь» старухам, заползавшим по одной в автобус, удобно устроился на сиденье и, отвечая на немой вопрос Гришухи, откинув полы фуфайки, показал две бутылки вина:
