Что теперь, она пойдёт за дробовиком?
Сирена разносила по округе свой оглушительный вой.
Схватив рукоятку ножа, Мелани вытащила его из груди Харрисона.
Боди напрягся в ожидании.
Мелани медленно воткнула лезвие Харрисону в горло. Затем, схватившись за рукоятку обеими руками, подняла, и опустила вновь. Её темные растрепавшиеся волосы болтались перед лицом, пока она сидя на жертве, раскачивалась, вкладывая в каждый очередной удар свой вес.
— Что-то не так? — спросила Пен.
— Нет. — Боди погладил её по голове. — Всё в порядке.
Глава двадцать четвертая
— Ничего смешного, — сказала Пен. Она была в постели, абсолютно голая, за исключением белых шорт, повязки под левой грудью и гипсом на руке. Петля для загипсованной руки лежала рядом на простыне. — В конце концов, я инвалид.
— Ты не выглядишь инвалидом. — Боди обхватил её грудь и слегка потёр соски. Пен извивалась.
— Может, пощупаешь меня позже, — сказала она. — Это серьёзное дело.
— Конечно.
Боди убрал руки. Пен подняла голову с подушки, и, прижимая грудь здоровой рукой, принялась наблюдать за тем, что он будет делать. — Только нежнее, — предупредила она, улыбнувшись.
Боди ногтем подцепил край пластыря. — Трудно сконцентрироваться, — пробормотал он, — глядя на такую красоту.
— Да. Несомненно.
Он медленно потянул ленту, глядя, как пластырь поднимает кожу и снимает с неё клей.
— Ооуоо!
— Может сразу, одним резким рывком.
— Не вздумай.
— Этот пластырь нужно менять чаще, чем тот на спине. Такие живописные окрестности. Пластырь оторвался, обнажив четыре дюйма рваной раны, стянутой стежками.
— Фу, — сказала Пен.
— Хорошо идёт.
— Тебе легко говорить. Я похожа на невесту Франкенштейна.
— Ты выглядишь потрясающе. Рана придаёт тебе характер.
— Конечно, конечно.
Боди развернул немного ваты и марли, повторно обработал края раны и снова наложил пластырь.
— Отличная работа. — Она отпустила грудь и положила голову на подушку.
Её пальцы оставили слабые красные отпечатки на коже сливочного цвета. Боди наблюдал за тем, как они исчезают.
Я отрежу тебе сиськи!
— Что-то не так? — спросила Пен.
— Мелани. Снова пришла на ум.
— Да.
— Интересно, как она там.
— Даже не представляю, — пробормотала Пен. — По крайней мере, ей, не придётся предстать перед судом. Всё было бы против неё, кроме, разве что, признания Джойс.
Боди положил руку Пен на живот и погладил гладкую кожу. — Как думаешь, они будут нормально с ней обращаться?
— Ну, это не Хилтон, конечно. Быть может позже мы сумеем переправить её в лучшее место.
— По крайней мере, она пришила эту парочку.
— Надеюсь, оно того стоило.
Зазвенел телефон. — Я отвечу, — сказал Боди. Он погладил её живот, поднялся и поспешил на кухню. Внезапно Пен овладел страх. Кто это мог быть? Она сменила номер. Только полиция, персонал психиатрической клиники Мелани и больницы её отца знали новый номер. Телефонный звонок означал проблему. Боди снял трубку. — Алло?
— Это Дом Пенелопы Конуэй? — спросил мужской голос.
— Да, он самый.
— Могу я поговорить с мисс Конуэй?
— А кто её спрашивает?
— Это — доктор Герман Грэй из медцентра Беверливуда. Я звоню по поводу её отца.
Желудок Боди сжался. — Минутку, пожалуйста. — Оставив трубку висеть на шнуре, он поторопился обратно в спальню. Пен сидела.
Когда она увидела Боди, лицо её побледнело.
— Это — доктор Грэй, — сказал он.
Она прикусила нижнюю губу.
Боди последовал за ней на кухню, и стоял позади, когда она взяла трубку.
Он положил руку на её голую спину, посмотрел на пластырь на правой лопатке.
— Это Пен Конуэй.
Она слушала.
— О, Боже мой, — воскликнула она, и разрыдалась.
* * *
— Какого чёрта с тобой стряслось?
— Какого чёрта стряслось с тобой? — парировала Пен, и, упав перед кроватью на колени, поцеловала отца.
— Эй, я весь мокрый, детка. Выключи фонтан. — сказал он, когда она отстранилась.
— Боже, папа. — Она снова его поцеловала.
Вытащив из-под простыни руку, он погладил её по волосам. — Рад снова видеть тебя, — сказал отец. — Очень рад.
— Как ты себя чувствуешь?
— Меня будто поезд сбил.
— Это был автомобиль.
— Я слышал.
Пен вытерла глаза левой рукой.
— А ты что скажешь? — спросил Уит, глядя на её гипс.
— Упала с лестницы.
— Небрежность — это у нас семейное? — Боди заметил блеск в глазах её отца. — Или, чья-то заслуга?
— Моя собственная.
— Оуу. Мы могли бы подать серьёзные иски по нашим телесным повреждениям, если только…
— Это переломы, — сказала Пен.
— Облом — перелом. Это не какая-нибудь игра слов? — Затем он издал протяжное: — Ооуоо, — будто эхо Пен, когда Боди содрал пластырь с её груди.
— Папа, я хочу познакомить тебя с Боди. — Она улыбнулась ему через плечо блестящими от навернувшихся слёз глазами.
— Я думал, Боди это город в штате Вайоминг. Ты не очень-то похож на город.
— С возвращением, мистер Конуэй.
— Так ты жаришь мою дочку?
— Папа!
— Чёрт, глядя на тебя, я могу, сказать, что ты нормальный парень.
— Спасибо, сэр.
— Зови меня Уит.
— Ладно, Уит.
— Ты пьёшь?
— Я прикончил почти всё пиво в Вашем холодильнике.
— Позаботься о том, чтобы возобновить запасы прежде, чем я вернусь. Процесс выздоровления вызывает жажду.
— Точно.
— Кстати, о доме, почему вы двое пришли, а Джойс — нет?
— Она не знает, что ты оправился от комы, — сказала Пен. — Пока не знает. Мы сообщим ей, как только её увидим.
— Да, сделайте это. Скажите, пусть прихватит свои сладкие булочки.
— Хорошо.
— Что насчет дочери номер два?
— Она была здесь несколько дней назад, сразу после несчастного случая. Имелась вероятность того, что ты не скоро очнёшься, поэтому она вернулась на учёбу. Ей нельзя пропускать занятия…
— Ну, ничего. Я рад уже тому, что она соизволила приехать.
— Она была ужасно расстроена, папа.
На губах Уита Конуэй появилась улыбка. — Это приятно слышать. Мелани… У нас были проблемы, когда её мать умерла. Он покачал головой, прежде чем добавить: — Боюсь, Джойс её не сильно заботит.
— Но тебя она очень любит.
— Вот дьявол, надо бы навестить её, как только встану на ноги.
* * *
Когда они покидали больницу, Боди держал Пен за руку. Утреннее солнце светило ярким тёплым светом, и Боди наблюдал, как ветер колышет её блестящие волосы.
В её глазах была печаль.
— С тобой всё в порядке? — спросил он.
— Мне неприятно ему лгать.
— Ему не следует знать правду. Не сейчас.
Она покачала головой. — Он будет страдать, когда всё узнает.
— Подожди несколько дней.
— От этого на много легче не станет.
— Знаю.
— Правда заставит его страдать.
— Когда он узнает, что его жена и Харрисон с ним сделали, то возможно, не слишком опечалится их смертью.
— Боль будет другого плана, но это всё равно боль.
— Если бы он оставался в коме, ему бы не пришлось проходить через всё это, но лучше уж так, разве ты не согласна?
— Да. Пен улыбнулась и посмотрела на Боди. — Так намного лучше. — Она плотно сжала его руку. — Я некоторое время останусь с ним. Он будет во мне нуждаться.
— Понимаю.
— Прости.
— Скоро лето. Я буду приезжать каждые выходные, если ты хочешь.
— Конечно, хочу.
— Не давай никому менять эти повязки. Они мои.
— Как прикажете, сэр.
— Это будет прекрасное лето.
— Мы сходим на пляж.
— Давай пойдем прямо сейчас — сказал Боди.
Они остановились на углу в ожидании светофора.
Боди стало немного грустно. Он знал, что ему придётся оставить Пен на несколько дней и понимал, что их ждут трудные времена… боль, скорбь, одиночество.