— А чего не реально? — уставилась она своими ясными серыми глазами на учителя. — Новые резцы, о которых вы говорили, мы же получим. Да и станков новых наверно подбросят. А "Сибиряк"… И "Сибиряк" сделаем! Ну за цех я не знаю, а я все пятнадцать дам!

— Сопела бы в две дырочки!.. — возмущался кто-то.

Зашумели. Заспорили.

— Товарищи, тише! — начал призывать к порядку Олег. — Не все сразу!

— Мне можно пару слов?

— Пожалуйста, Алексей Иванович!

— Я хочу ответить Светлане: пока у нас ни чудо-резцов, ни новых станков нет. Мощности у нас, можно сказать, на уровне шестьдесят пятого года. И площадей нет. В цехе даже отсутствует элементарная "цепочка". А рационализация?..

"Сейчас начнет меня пробирать, — подумала Татьяна. — О рационализаторском предложении Тараса".

Но Коваленко перебил ее отец:

— А какой же вы процент предложите, товарищ заместитель начальника цеха?

— Сегодня никакой, надо все взвесить, подсчитать. А может, вообще остаться на уровне прошлого года, а подтянуть качество, подумать о размещении станков. Заказать…

— Но все-таки? — снова спросил Стрижов.

— Я за трезвый расчет. Все зависит, на каком уровне будет проведена реконструкция цеха. Я, как заместитель, не знаю. Можно и на пятьдесят процентов поднять. Но за счет чего? За счет нового, реконструкции, рационализации. А не за счет суббот и воскресений. Рабочие хотят по субботам и воскресеньям отдыхать, а не магарычи от нас получать за эти дни. Я тоже хочу отдыхать.

— Отдых от вас же и зависит! — вмешался Стрижов.

— Не только от нас. И если говорить откровенно, пока каких-то перспектив не вижу. Вот почему многие молодые рабочие сделали окончательный выбор: после службы в армии на завод не возвращаться. Они хотят работать и жить по-другому. И процент брать не с потолка. А потом…

— Чистая правда, — поднялась полногрудая, в пышном облаке белых подкрашенных волос работница, — мой тоже часто после отработки в субботние и воскресные дни чуть теплый домой приходит.

— Скажи спасибо, что приходит, — бросил кто-то из задних рядов.

— Только наметим, как провести выходной, его или меня вызывают на работу, — продолжала женщина. — За прошлое лето три выходных вместе имели. А мы ведь молодые, и туда хочется, и туда…

— Правильно. Люди же мы. Постоянно так нельзя — это во вред здоровью, — снова послышался голос с задних рядов.

Женщина, прежде чем сесть, заявила:

— Если и дальше так будет продолжаться, придется с завода уходить…

Когда она села, Алексей сказал:

— Я только что с заводоуправления. Видел такую картину. Возле кабинета заместителя директора по снабжению собралась целая толпа "толкачей". И все они не за машинами приехали, а за запасными частями. Спрашиваю у одного: "Откуда?" — "С Урала. С карьероуправления". Оказывается, из тридцати наших самосвалов девять стоят. У одних задние мосты полетели, у других — редукторы, у третьих — полуоси.

— К нему вы это рассказываете?

Время от времени у Стрижова начал под левым глазом появляться нервный тик. И казалось, что он кому-то подмаргивает.

— К тому, что мы поставляем эти самосвалы! А редукторы и полуоси делает наш цех.

— Вечного ничего нет, — возразил Вербин. — Все ломается. Еще не известно, как они эксплуатируют наши автомобили…

"Трудный" сыпок, — подумал Стрижов. — Но логика в рассуждении имеется. Только куда он дойдет с этой логикой? Никакого обращения сегодня не выработаем, это ясно. Ишь, как поднялись, зашевелились. Может раскачать! Придется прижать, если будет совать палки в колеса".

— Больше за счет рационализации производительность и качество поднимайте, — посоветовал Стрижов.

— Кстати, Коваленко отвечает за рационализацию, — вмешался начальник цеха. — Ему и карты в руки.

"А ты что не отвечаешь?" — мысленно спросил Стрижов.

Снова поднялся Алексей.

"Сейчас он скажет, что я смяла и бросила в корзину предложение Тараса, — беспокоилась Татьяна, как-то вся собравшись словно для удара. — А что ответить? Нет, кажется, обошлось, не назвал моего имени".

Внимательный наблюдатель заметил бы, что душа Татьяны наполнена тревогой, что она что-то обдумывает.

Алексей взглянул на Ручинского. Он что-то записывал в свой блокнот. По характеру Николай Тимофеевич добрый и отзывчивый человек. Все схватывает с полуслова. Даже казалось немного странным, что этот маленький, худощавый токарь руководит всеми коммунистами цеха, да не только коммунистами, он — душа огромного коллектива.

"Интересно, что он думает?"

— Мы гоним детали, лишь бы дать количество. А там — хоть трава не расти!

— Качество то качество, но потребуется и количество! — перебил его главный инженер.

— А партия призывает бороться за качество, это, в конце концов, выльется в количество. Как же нам дальше работать? Из тридцати самосвалов девять стоят на приколе. Вот вам и эффект. По рукам нас надо бить за такие машины!..

— А что, Алексей Иванович прав, — сказала Татьяна. — Гоним вал. Выходных не имеем. А хочется по-человечески работать.

"Они, чего доброго, еще споются, — забеспокоился Стрижов. — Может, не надо было его сюда назначать?"

Оттенок сдержанной неприязни скользнул по лицу Вербина. Ему становилось не по себе. Его заместитель и мастер критикуют свой цех.

— А кто вам мешает делать качественные детали? — снова вмешался Стрижов.

— Погоня за количеством. И еще то, что мы не несем материальной ответственности за отгружаемые автомобили. Вот заставить бы бесплатно отремонтировать, тогда бы многие задумались, что значит давать некачественные машины. И целесообразно ли выпускать количество в ущерб качеству. Да что говорить!..

Он хотел было сказать, что опытные "Сибиряки" для Севера выпустили с недоделками, но смолчал. А закончил тем, что только коренная реконструкция цеха может дать производительность и качество.

И Алексей стал убеждаться, что многие комсомольцы его поддерживают. Пора подумать о реконструкции, за качество продукции браться. Даже Татьяна с ним заодно. Этого-то он от нее не ожидал.

Над заводом опускалась ночь. Она наступила быстро, незаметно. Из окон были видны заснеженные деревья внутризаводского сквера, разбитого между заводскими корпусами. Электрические фонари, висевшие на столбах, словно выхватывали из темноты деревья, отчего они казались широкими и низкими, снег, который держался на ветках, приобрел оранжевый оттенок. Из цеха доносился монотонный гул станков, а когда кто-нибудь заглядывал в дверь, этот гул целиком заполнял помещение.

— Что же мы запишем? — спросил Олег.

Секретарь партбюро цеха Ручинский приподнялся, посмотрел на часы.

— Я думаю так, товарищи. Перенесем этот разговор на общее комсомольское собрание. И над выступлениями товарищей хорошенько подумаем, подсчитаем, взвесим.

— Пожалуй, правильно говорит секретарь. Утро вечера мудренее, — приподнявшись, сказал Вербин и посмотрел на Стрижова, который закивал головой. Повернувшись к Алексею, тихо, так чтобы слышал только он, прошептал:

— А за качество, дорогой мой заместитель, премий пока не платят.

— А жаль, — шепотом ответил Алексей.

Стрижов ушел с бюро мрачный. Он понял, что Алексей пойдет далеко. Может, впервые об этом по-настоящему, трезво подумал. "Как же мне быть? Мешать сыну или давать простор его крыльям! Поступиться собственной карьерой! Только смогу ли я это?.."

Несмотря на то, что Стрижов взял на себя выпуск "Сибиряка", директор завода в конце февраля собрал техническое совещание, куда были приглашены и начальники цехов.

Докладывал главный инженер. Доклад получился короткий, но озадачивающий.

Потом директор представил слово главному конструктору завода Найдорфу. Это был низенький белобрысый старичок с желтой конической лысиной. У него были мокрые губы и по-старчески выдвинутая вперед челюсть. Лицо покрылось синими пятнами, на лбу и курносом носу выступил пот. Он то и дело поправлял пенсне на цепочке.