— Разумное предложение, — поддержал Сталина Молотов. — К тому же один фронт легче обеспечить в достатке войсками и боевой техникой.

— А это очень важно для нанесения мощного удара, — подал голос представитель Ставки генерал Воронов.

— Какому командующему поручим окончательную ликвидацию окруженного противника? — спросил Сталин.

«Кто-то предложил передать все войска в подчинение К.К. Рокоссовскому, — вспоминал Жуков.

— А вы что молчите? — обратился верховный ко мне.

— На мой взгляд, оба командующих достойны, — ответил я. — Еременко будет, конечно, обижен, если передать войска Сталинградского фронта под командование Рокоссовского.

— Сейчас не время обижаться, — отрезал Сталин и приказал мне: — Позвоните Еременко и объявите ему решение Государственного комитета обороны…»

Когда вопрос был решен, Сталин, закурив трубку, стал неторопливо прохаживаться вдоль стола, за которым сидели члены ГКО и генералы. Потом он остановился и произнес:

— У меня есть одно предложение… — Он качнул головой, словно смахивал с себя усталость. — Как вы помните, в октябре сорок второго мы ввели в Вооруженных силах полное единоначалие. В Красной армии выросло немало опытных командиров, и они сами, без комиссаров способны принимать ответственные решения на поле боя. Яркое свидетельство этому — сражение на Волге. Качественно выросли и политработники. Многие из них вступили в должности командиров-единоначальников. — Верховный встал у края стола, где сидел генерал армии Жуков, и вновь заговорил: — Теперь есть предложение ввести в Красной армии и Военном флоте погоны.

— Чем это вызвано? — спросил Берия, с которым предварительно на эту тему Сталин не разговаривал.

— Традициями русской армии, — жестко ответил верховный. — Многое из того, чем отличалась наша русская армия от армий западноевропейских стран, мы уже внедрили, и это себя оправдало. Почему бы нашим военным не надеть погоны?

Присутствовавшие члены ГКО поддержали вождя.

— А как на это смотрит мой заместитель товарищ Жуков? — усмехнулся верховный.

Жуков быстро поднялся.

— Вы уже спрашивали меня об этом, и я заявил, что дело это нужное, — ничуть не смущаясь, промолвил Георгий Константинович. — Мы же учим наших бойцов и командиров воевать по-суворовски, бить врага, как это делал Кутузов. У моряков тоже есть с кого брать пример мужества и отваги — адмиралы Ушаков, Нахимов… Они носили погоны, ставшие символом почетного солдатского и матросского долга, советских воинов перед Родиной. Ранее, — продолжал Жуков, — были учреждены ордена Суворова, Кутузова, Александра Невского… нет, я за то, чтобы все ценное, что было в старой русской армии, возродить!

Пока Жуков говорил, верховный не обронил ни слова, потому что в душе одобрял его мнение. Но Георгий Константинович умолк, и Сталин сказал:

— Хорошо, мы вас поняли, садитесь, пожалуйста. — Он взглянул на сидевшего рядом с Жуковым генерала Хрулева, начальника тыла Красной армии: — Андрей Васильевич, я просил вас принести погоны старой русской армии — вы не забыли? — Сталин смотрел на генерала с добродушной улыбкой.

Хрулев встал:

— Принес, товарищ Сталин, вот они. — И он отдал ему погоны.

Разглядывая их, верховный обратился к начальнику Генштаба:

— Товарищ Василевский, покажите, какие погоны носили вы в старое время.

Начальник Генштаба продемонстрировал погоны присутствующим и смущенно признался, что носит их с собой уже третьи сутки.

— А вы, товарищ Сталин, почему-то не спрашивали, — добавил он, слегка покраснев.

— Виноват, забыл в делах… — Верховный погладил пальцами свои ухоженные усы. — Товарищ Хрулев, вы, как начальник тыла, срочно организуйте выпуск погон. В новом, 1943 году наши Вооруженные силы должны быть при погонах.

Неожиданно заговорил Микоян.

— Иосиф Виссарионович, а не поймут ли превратно наше решение союзники? — спросил он. — Еще подумают, что мы подстраиваемся под них. Не знаю, как поведет себя президент США Рузвельт, но Черчилль наверняка расценит это так.

— Анастас, ты не политик, ты хороший хозяйственник. — Верховный усмехнулся, но усмешка вмиг сошла с его серого лица. — Ну и что ж, пусть думают, что хотят, нам от этого ни жарко ни холодно, — небрежно произнес он. — Если это повлияет на открытие второго фронта, то дай Бог. Но вряд ли. Пока они лишь обещают нам это сделать.

— Уверен, что после разгрома немецких войск, находящихся в котле, и Рузвельт, и Черчилль всерьез подумают об открытии второго фронта, — заметил Молотов.

— Возможно, ты прав, Вячеслав Михайлович.

Когда совещание закончилось и люди начали расходиться, Сталин задержал генерала Воронова:

— У меня к вам есть разговор…

«Наверное, пошлет меня в Ленинград», — грустно подумал Воронов. Перед этим совещанием в Ставку звонил из Ленинграда Жданов, просил верховного направить на Ленинградский фронт представителя Ставки, и, как стало известно Воронову от Поскребышева, Сталин дал согласие на это.

— Хорошо, Андрей, Ставка пошлет к вам своего представителя, а возможно, сразу двоих, — ответил Жданову верховный. — Теперь на очереди прорыв блокады Ленинграда. Сражение под Сталинградом Красная армия выиграла, но еще надо разбить котел, где сидят тысячи гитлеровцев… Как там генерал Говоров, ты им доволен?.. Ставка на него рассчитывает.

Теперь, закончив совещание, Сталин обратился генералу Воронову.

— Что вы стоите, Николай Николаевич? — Верховный кивнул ему на стул. — Садитесь. Хотите курить? Нет? Ах, вы не курите, молодец, а вот я курю, начал курить, когда был в ссылке. — Он набил трубку табаком, делая это быстро, и прикурил. — Ставка решила назначить вас на Донской фронт своим предстателем. Раньше этот фронт курировал генерал Василевский, но сейчас ему поручено заняться ликвидацией немецких войск в районах Котельникова, Тормосина и Морозовска. Как вы на это смотрите? Вы знаток артиллерии, а она бог войны, не так ли?

На лице генерала Воронова засветилась улыбка, но она тут же угасла.

— Я готов убыть в штаб Донского фронта, товарищ Сталин, — четко отрапортовал Воронов.

Верховный ценил его, как знатока артиллерийского дела, считался с его мнением, если речь заходила об обеспечении войск артиллерией, особенно тех, коим надлежало наносить по врагу мощный удар. Воронов знал об этом и всегда стремился с большой пользой для дела выполнить поручение Ставки или самого верховного. Однако это не мешало ему делать все так, как он того желал, сообразуясь с обстановкой на том или ином участке фронта. Ценили генерала Воронова и многие военачальники, их числе Жуков и Василевский, с которыми ему часто приходилось решать вопросы обеспечения артиллерией фронта или общевойсковых армий. С генералом Рокоссовским Николай Николаевич тоже дружил, знал, что генерал он башковитый, умеет слушать других, но готов возразить, если не разделял точку зрения оппонента.

— У нас с Рокоссовским будет полное взаимопонимание, — добавил Воронов, воспользовавшись молчанием верховного.

— Приятно это слышать, Николай Николаевич. — Сталин подошел к карте. — Операцию по разгрому врага, находящегося в котле, мы назвали «Кольцо». Вам с руководством Донского фронта предстоит разработать план ликвидации окруженной группировки немецких войск. Товарищ Рокоссовский в курсе вашего приезда, он с нетерпением ждет вас.

— Постараюсь ему помочь, — коротко заверил генерал Воронов.

— Вам, командующему артиллерией Красной армии, найдется работа, — усмехнулся верховный.

«Значит, еду не в Ленинград, а на Донской фронт», — не без удовлетворения подумал Воронов, уезжая из Кремля.

Позже он узнал, что в начале января 1943 года Ставка поручила Жукову и Ворошилову координировать действия Ленинградского и Волховского фронтов по прорыву блокады Ленинграда в районе Ладожского озера. А 12 января, когда генерал Воронов находился в штабе Донского фронта, войска наших двух фронтов обрушили под Ленинградом на вражескую оборону сильный удар пехоты и воздушных сил. Внесла свой весомый вклад в этот удар и авиация Балтийского флота, самолеты которой в 1941 году несколько раз бомбили столицу рейха Берлин. Всю неделю шли ожесточенные бои, а 18 января Ленинградский и Волховский фронты соединились в районе рабочих поселков, и блокада была прорвана…