Он ждал, что врач разделит его радость, однако в ее больших, слегка распахнутых глазах затаилась печаль. «Видно, под Сталинградом у нее кто-то воевал», — подумал майор. Она промолвила:

— Там, на Мамаевом кургане, погиб мой родной брат. — Она тяжко вздохнула. — Был он артиллеристом. Может, слышали фамилию Скворцов?

На минуту Бурлак задумался.

— Нет, не слышал, — грустно сказал он. — Сам я танкист, с артиллеристами мало был связан. Примите мои соболезнования. Там таких ребят, как ваш брат, полегло достаточно…

Бурлак тихо вошел в палату. На койке, что стояла у окна, лежала Оксана. Вероятно, она еще спала: глаза закрыты, дыхание ровное.

«Бедняжка, лицо желтое, как корка лимона», — подумал Иван Лукич и почувствовал, как затрепетало сердце. Он смотрел на Оксану, и ее лицо виделось ему, как в тумане. «Кажется, я дал волю своим чувствам, — упрекнул он себя, хотя не мог оторвать от Оксаны глаз. В его ушах все еще звучал голос лечащего врача, с которой он беседовал перед входом в палату.

— Чем она болеет? — спросил Бурлак невозмутимо, сдерживая вдруг охватившее его волнение.

Врач, стройная, лет тридцати женщина, с мягким голосом и розовощеким лицом, взглянула на Ивана Лукича с лукавой улыбкой:

— Она вам сама скажет. — Ее глаза заблестели, как сливы после дождя. — Ночью ей ставили капельницу, сняли температуру, и ей стало лучше, хотя приступ может повториться.

— Дали бы ей таблетку антибиотика, и в организме сразу бы угасло воспаление, — горячо произнес Бурлак. — Я это испытал на себе, когда лежал раненый в госпитале. Что, у вас нет антибиотиков?

Врач улыбнулась, но тут же улыбка слетела с ее губ, и она сказала негромко, но твердо:

— Ей нельзя давать антибиотики!..

Бурлак, краснея, усмехнулся.

— Нельзя? — Он до боли сжал губы. — Странно, однако…

— Ничего странного в этом нет, товарищ майор, — возвысила голос врач, и Ивану Лукичу показалось, что она обиделась, хотя старалась это скрыть. Брови у нее приподнялись. — Антибиотик поможет снять воспаление, но нанесет вред ее здоровью. Так что рисковать мы не стали…

В это время врачу позвонила дежурная медсестра:

— Анна Васильевна, в палате номер сто больной плохо, может, сделать ей укол?

— Не надо, я сейчас иду к ней. — Врач встала и, глядя на майора, добавила: — Идите к жене, она, должно быть, уже проснулась. А когда будете уходить, зайдите ко мне в ординаторскую. Я дам вам кое-какие рекомендации.

У него сорвалось с губ:

— Когда вы ее выпишете? Я бы хотел увезти ее в Сталинград.

— Потом я вам скажу. Извините, меня ждут…

«Что-то она от меня скрывает», — с раздражением подумал Бурлак, направляясь в палату, где лежала Оксана.

У поста, где дежурили медсестры и санитары, его остановила черноглазая, с длинной косой девушка. У нее был грубый мужской голос, хотя сама она выглядела милой и нежной.

— Вы к кому идете, товарищ майор?

— В сто пятую палату к Оксане Бурмак, — сказал Иван Лукич. — У ее лечащего врача я был.

— Она, видно, еще спит. Ночью ей ставили капельницу. Пожалуйста, если она еще спит, не будите ее, ладно?

— Вашу просьбу исполню, — улыбнулся майор.

Теперь он задумчиво сидел у ее койки. Оксана пока не проснулась, и он размышлял о том, с чего начнет разговор с ней. Кто-то в соседней палате включил музыку и тут же выключил ее, но этого шума было достаточно, чтобы Оксана проснулась. Открыв глаза и увидев Ивана Лукича, она тихонько вскрикнула:

— Как ты тут оказался, Ванек? — Она приподнялась с кровати, обхватила его руками и поцеловала в щеку. — Я так рада, что ты здесь! Ну, теперь ты поцелуй меня.

Бурлак нежно обнял ее за плечи, нагнулся к ее лицу и поцеловал в губы. Они у нее были горячими.

— У тебя, наверное, температура, — обеспокоенно промолвил он. — Губы такие горячие…

— Глупый ты, Ванек! — почти шепотом произнесла она и уже громче спросила: — Надолго приехал?

Он ответил, что генерал дал ему командировку.

— Я так ждал тебя! Захар Иванович сказал, что вернешься ты из Москвы дня через три, но увы!.. — Иван Лукич тяжело вздохнул. — Чем ты больна, Оксана? Я спросил у врача, но она усмехнулась: мол, жена сама скажет. Что у тебя болит?

— У нас, Ванек, будет ребенок, — проговорила Оксана, и в ее голосе не было тревоги или растерянности, она даже улыбнулась. — Ты рад? Я собиралась сказать тебе об этом, но не успела. А когда сюда прилетела, у меня случился приступ. Меня так рвало, что на глазах были слезы. Врач боится, что на этой почве у меня может случиться выкидыш…

«Потому-то ей и не давали антибиотики», — вспомнил Бурлак свой разговор с врачом.

— Так что придется мне тут еще полежать, — добавила Оксана. — Но ты так и не ответил на мой вопрос…

— Я очень рад, что у нас будет малыш, от волнения растерялся и не могу словами выразить эту радость. — Иван Лукич нагнулся к Оксане и поцеловал ее, да так, что у нее захватило дыхание.

— Ванек, не делай мне больно, дорогой, — прошептала она, вся покраснев. — Ну а как ты там жил без меня?..

— Скучно мне было, все думы только о тебе… — признался он, а в душе трепетал от мысли: «У меня будет сын или дочь. Ох, как будет рада моя мама…»

— Значит, ты не уедешь со мной в Сталинград? — спросил он, и в его голосе она уловила отчаяние.

— Нет, Ванек. — Она вздохнула. — Я боюсь ставить под удар малыша. Пока он живет во мне, я должна себя беречь. И еще есть для тебя новость. Вчера врач сказала, что меня уволят в запас из-за беременности. Уже готовят документы…

— Так это очень хорошо, Оксана! — обрадовался Бурлак. — У нас будет малыш, а это уже семья, ты будешь все время с ним, а я, как человек военный, стану водить танки. Война-то еще не кончилась, и мне придется сражаться с немцами на поле боя…

— Тебя могут убить, — заметила Оксана.

— На то, Оксана, Божья воля, — улыбнулся Бурлак. — Но я был дважды ранен, так что Господь меня побережет.

— Да, мое положение осложнилось… — грустно промолвила Оксана. — Как там Сталинград? Наверное, начали восстанавливать город?

— Начали с железной дороги, поезда уже пошли…

Наступила пауза, каждый думал о своем. Наконец Оксана заговорила:

— Знаешь, Ванек, я чуть не умерла. Мне в госпиталь звонил Захар Иванович по военной связи. — Она помолчала. — Но лучше бы он не звонил…

— Почему? Он ведь твой прямой начальник, и ему важно знать, как ты себя чувствуешь, скоро ли тебя выпишут.

— Да, но он не об этом спросил, а сообщил, что моя мама хотела перебраться к своей сестре на другой берег Волги, села на пароход, а «юнкерсы» потопили его, и все, кто там был, погибли. У меня от этой новости сердце так схватило, что я потеряла сознание…

— Ну и начальник у тебя! — выругался Бурлак. — Мне ничего не сказал, когда я спросил, не даешь ли ты о себе знать, правда, посоветовал мне ехать к тебе: мол, на месте все узнаю. Оказывается, скрытный он мужик.

Оксана усмехнулась:

— Он так поступил с тобой от ревности. — Она взяла его за руку. — Только не говори ему, когда вернешься, ладно?

— Само собой… — Помолчав, Иван Лукич добавил: — Надо бы нам с тобой узаконить наш брак. Генералу я сказал, что в Москве распишусь и возьму тебя на свое полное обеспечение. Что ответишь?

У Оксаны заблестели глаза и крупная слеза покатилась по щеке. Бурлак испугался, наклонился к ней и спросил:

— Ты чего плачешь?

— Мама ждала, когда я выйду замуж, но так и не дождалась… — Голос у нее дрогнул.

— Мне тоже жаль твою маму, но что поделаешь — значит, ей выпала такая судьба, — грустно произнес Иван Лукич. — А тебе плакать сейчас вредно, так что, прошу, успокойся. Я очень тебя люблю и никогда не обижу.

— Я тоже тебя люблю… — тихо промолвила Оксана.

Итак, угасло на Волге кровавое зарево боев под Сталинградом. Красная армия в упорных сражениях, продолжавшихся 200 дней и ночей, наголову разбила лучшие силы вермахта, похоронив бредовые захватнические планы германского нацизма. Победа советских войск в Сталинградской битве — это коренной перелом в войне в пользу Советского Союза, начало изгнания немецко-фашистских захватчиков с нашей территории. В результате контрнаступления советских войск под Сталинградом были разгромлены 6-я и 4-я танковая немецкие, 3-я и 4-я румынские, 8-я итальянская армии. Вражеские войска были отброшены далеко на запад от Волги и Дона. За время Сталинградской битвы фашистский блок потерял одну четвертую часть сил, действовавших в то время на советско-германском фронте. Общие потери врага убитыми, ранеными, пленными и пропавшими без вести составили около 1,5 миллиона солдат и офицеров, потери с 19 ноября 1942 по 2 февраля 1943 года — свыше 800 тысяч человек, а также до 2 тысяч танков и штурмовых орудий, свыше 10 тысяч орудий и минометов, около 3 тысяч боевых и транспортных самолетов.