— Кого пошлешь? Хрущева? — отозвалась трубка.

— Разумеется, его. У меня один член Военного совета.

— Не надо, — резко ответил Донцов. — Главное мы с тобой обговорили, а если в ходе боевых действий возникнут вопросы, я выйду на связь с тобой. Добро?

— Добро, — грустно обронил Андрей Иванович, а сам подумал: «Если бы этот разговор услышал Никита Сергеевич, он бы обиделся».

«Дуглас» приземлился на центральном аэродроме в Москве в семь утра, а через час генерал армии Жуков вошел в кабинет Верховного главнокомандующего.

Сталин, ссутулившись, сидел за столом и курил трубку.

— Хорошо, что вы пришли, садитесь, пожалуйста. Ну, какова обстановка в Сталинграде, жарко, наверное? — Он смотрел на Жукова с легкой улыбкой на усталом лице.

— Не жарко, товарищ Сталин, а горячо! — Жуков снял фуражку и положил ее на стол перед собой. — Солдаты генерала Паулюса как цепные псы рвутся захватить город. Бои идут днем и ночью. Несмотря на превосходство сил противника, особенно в танках и авиации, войска генералов Чуйкова и Шумилова сдерживают натиск фашистов. Их армии находятся под тяжелым прессом вермахта. Ну а то, что вы поручали мне, товарищ Сталин, я выполнил и готов доложить подробности, — подчеркнул Жуков.

— Товарищ Василевский еще остался там? — спросил Сталин.

— У него есть некоторые вопросы к генералу Ватутину, а вернется он в Ставку завтра, о чем просил меня вам сообщить.

— Хорошо, — одобрил верховный. — Давайте сделаем так. Вы сейчас поезжайте домой и отдохните с дороги. Я до шести вечера будут занят с Молотовым, потом перекушу, а к семи часам вечера жду вас, и мы подробно поговорим о ситуации на Сталинградском направлении. Не возражаете?

— Никак нет.

— Тогда можете идти.

Когда Жуков вышел, Сталин в комнате отдыха выпил боржоми и снова сел на свое место.

Подготовка к проведению наступательной операции «Уран» шла к своему завершению. Утром генерал армии Жуков и начальник Генштаба генерал-полковник Василевский после пребывания на фронтах Сталинградского направления вернулись в Москву. Жуков работал в основном на Юго-Западном фронте у генерала Ватутина, а Василевский — на Сталинградском фронте у генерала Еременко. Прямо с аэродрома оба поехали в Генштаб и, расположившись в кабинете начальника Генштаба, подвели итоги работы, проделанной в войсках. Генералы были готовы доложить о них Сталину. Они уточнили также некоторые моменты плана операции «Уран».

— Ну что, позвоним верховному и узнаем, когда он сможет нас принять? — спросил Жуков, глядя на своего коллегу. — А не лучше ли тебе позвонить Иосифу Виссарионовичу? — Глаза Георгия Константиновича излучали тепло и доброту.

Василевский рассеянно посмотрел на него.

— Кто у верховного заместитель? — ответил вопросом Александр Михайлович. — Ты, голубчик, стало быть, тебе и докладывать. Но малость погоди, я еще не уточнил, сколько танков мы будем иметь для проведения этой операции, — добавил он. — Вот-вот должен подойти начальник Главного автобронетанкового управления генерал Федоренко, но, видно, где-то задергался.

Едва Василевский это проговорил, как дверь открылась, и в кабинет вошел раскрасневшийся от стылого ветра генерал Федоренко. Его лицо расплылось в добродушной улыбке.

— Боже, да у вас тут заседание Военного совета! — шутливо произнес он, здороваясь с генералами за руку. — Погода, прямо скажем, нелетная. Повалил снег, дует сильный ветер. — Он сел напротив начальника Генштаба, откинувшись на спинку кресла, в его глазах читалась некоторая раздраженность.

Жуков не любил делать намеки на то, что волновало его, он говорил в лоб, напрямую. И в этот раз он не изменил своей привычке.

— Яков Николаевич, вы, надеюсь, не станете возражать, если я скажу, что решающая роль в предстоящей операции «Уран» отводится танковым и механизированным войскам, — сказал Георгий Константинович, подняв густые брови, в которых уже давным-давно поселилась седина.

Генерал Федоренко через силу улыбнулся, в его больших серых глазах притаилась грусть.

— Танки, Георгий Константинович, моя стихия, и разве я стану возражать? — В его голосе почувствовалась твердость. — Да еще кому возражать — заместителю Верховного главнокомандующего!

— Я тоже так думаю, — ничуть не смутился Жуков, моргнув Василевскому: мол, пусть знает наших. — Верховный принял решение дать из резерва Ставки в район Сталинграда к началу операции «Уран» четыре танковых и два механизированных корпуса…

— И тогда общее количество танков на фронтах Сталинградского направления дойдет до девятисот единиц, — вставил Василевский.

— Нам бы еще заиметь хотя бы сотни две танков Т-34, — вздохнул Жуков. — Может, найдешь, Яков Николаевич?

Федоренко кивнул на Василевского:

— Ты, Георгий, спроси у начальника Генштаба о танках, все, что было, я отдал ему. Он — главный распорядитель резервов войск и боевой техники Ставки.

Александр Михайлович заметно смутился.

— А разве у начальника Главного автобронетанкового управления нет заначки? — На его лице вспыхнула улыбка, но тут же исчезла.

— Есть заначка, но я могу дать машины, если скажет лично верховный, — возразил генерал Федоренко.

Жуков чему-то усмехнулся, но Василевский догадался: Георгий Константинович сейчас отколет какую-нибудь шутку. Так оно и случилось. Он закурил сигарету и, глядя на генерала Федоренко, заговорил:

— Все хочу спросить у вас, Яков Николаевич, как вы попали в танкисты? Я не знаток вашей биографии, где и когда вы громили беляков в годы Гражданской войны, но хорошо знаю, что в то лютое и кровавое для нас время вы командовали бронепоездом. Или я что-то напутал? — Георгий Константинович лукаво прищурился.

Генерал Федоренко выпрямился в кресле. В его глазах появился блеск.

— Нет, Георгий, ты не ошибся, я командовал бронепоездом, и, кажется, у меня неплохо получалось. Сколько мне тогда было? Двадцать три года! Молодость, так сказать. Кровь в жилах бурлила, а враг вот он, перед тобой на коне, а в руках огнем горели шашки. Мы тогда крепко били беляков. Да ты сам в Гражданскую рубил их шашкой до седла… — Федоренко унял возбуждение. — А бронепоезд я полюбил. Его бронированные вагоны были похожи на огромные танки. И орудия на нем были приличные… Потому-то я и стал танкистом. И не жалею. Едва увижу на поле танки, сразу волнуюсь, а почему — и сам не знаю.

— Привычка — вторая натура! — бросил с улыбкой Василевский. — А мне по душе пришлась кавалерия, в ней и начинал свою службу.

— И я в те годы без коня да шашки не мог жить, — грустно промолвил Жуков. — Но нынешняя война — война моторов, и танки главное наше оружие. Тут вы, Яков Николаевич, раньше нас с Василевским оказались на железном коне…

— Разрешите? — В дверях появился дежурный по Генштабу, высокий усатый полковник.

— Что случилось? — Василевский вскинул голову и пристально посмотрел на него.

Полковник, однако, ничуть не смутился. Он доложил, что в Генштаб звонил помощник Верховного главнокомандующего генерал Поскребышев.

— Он передал, чтобы в двадцать ноль-ноль вы были у товарища Сталина.

Генерал Федоренко сказал, что ему тоже велено быть у верховного к двадцати ноль-ноль.

— У товарища Сталина будет совещание тех, кто участвует в подготовке контрнаступления, — добавил Яков Николаевич. Он поднялся с места. — Тогда до встречи в Кремле. Мне надо еще зайти к генералу Щербакову в ГлавПУ Красной армии.

Когда генерал Федоренко ушел, Василевский отложил бумаги в сторону и, глядя на Жукова, произнес:

— Сейчас по ВЧ свяжусь со штабом Сталинградского фронта: надо же узнать, в чем там дело.

— Потом мне скажешь. — Жуков встал. — Значит, к верховному идем к двадцати ноль-ноль. А сейчас я съезжу домой, приболела моя жена. Если вдруг верховный позвонит тебе, молви, где я, и дай мне знать.

— Добро, Георгий.

Поздно вечером после обсуждения в Ставке проблемных вопросов план и сроки операции «Уран» были окончательно утверждены.