— Логично, Андрей Иванович. И что Степан Савельевич, обиделся? — грустно спросил Никита Сергеевич.

— Еще как обиделся! Говорит, командовать легче, чем исполнять. Весь покраснел, как будто я нанес ему пощечину. Меня словно что-то укололо: конечно, поступил я с ним грубовато.

— Извинился? — Хрущев в упор смотрел на Андрея Ивановича, а в его глазах вспыхнули огоньки.

Еременко с усмешкой бросил:

— Не умею я извиняться, Никита Сергеевич, даже если не прав. Это мой серьезный недостаток. Что я сделал? На другой день позвонил комдиву, спросил, как дела. Отвечал Гурьев сдержанно и нехотя, и я понял, что обида на меня точит его сердце. Тогда я сказал: «Степан Савельевич, пока твоя гвардейская дивизия сражается лучше других и Военный совет тобой доволен. Говорят, что от дисциплины до геройства один шаг, но ты сделал их сотни, и я не хочу, чтобы среди этих тяжких шагов был хоть один фальшивый». Он ответил: «Спасибо, товарищ командующий», — а я так и не понял, за что…

На столе командующего заголосил аппарат ВЧ. Генерал Еременко снял трубку.

— Слушаю вас!

— Говорит Константинов (псевдоним Г. К. Жукова. — А.З.). Как у вас идет подготовка, вы все получили? Я имею в виду войска, боевую технику, антифриз и так далее.

— Все, товарищ Константинов! — громче обычного прокричал в трубку Андрей Иванович. — Но если вы решили дать нам еще что-то, буду рад принять.

— У меня ничего нет, проси у Михайлова (псевдоним А. М. Василевского. — А.З.), он находится неподалеку от вас. Ну, будь здоров!

— Жуков звонил, — сказал Еременко, глядя на Хрущева. — Значит, вот-вот начнется наше наступление, и чем ближе оно, тем тревожнее у меня на душе.

— Отчего вдруг? — с сочувствием спросил Хрущев.

— Если честно, то боюсь хуже других фронтов сработать, — признался Андрей Иванович. — У командующего Юго-Восточным фронтом генерала Ватутина меньше опыта в руководстве армиями, чем, скажем, у меня, зато его фронт Ставка сильно укрепила, у него тех же танков намного больше, чем у нас.

Хрущев возразил: Ватутин в операции «Уран» будет наносить по врагу главный удар, а коль так, то его фронт в первую очередь получил все необходимое, чтобы смять оборону неприятеля. А вот у командующего Донским фронтом генерала Рокоссовского сил и средств значительно меньше, чем у него, Еременко. Хрущев напомнил Андрею Ивановичу, что, когда во второй половине августа под Сталинградом сложилась критическая ситуация и войска 62-й и 64-й армий не смогли сдержать натиск врага и начали отходить, Сталин вызвал к ВЧ генерала Рокоссовского и спросил, чем он может помочь сталинградцам. И Константин Константинович предложил направить туда два танковых корпуса генералов Катукова и Ротмистрова, находившиеся в составе Воронежского фронта, которым и командовал генерал Рокоссовский.

— Да, эти танковые корпуса стали для нас большим подспорьем, — сказал Еременко, выслушав члена Военного совета, и уже в открытую признал, что, будь он на месте Рокоссовского, не пошел бы на это.

— Сильные натуры всегда охотно что-то отрывают от себя и отдают другим, — философски заметил Хрущев. — А ты, Андрей Иванович, на войска жлоб, как говорят у нас на Украине. У тебя, пожалуй, и полк не выпросишь, не то что дивизию.

«Все же изловчился укусить меня», — отметил про себя Еременко, а вслух произнес сдержанно и жестко:

— Я не жлоб, Никита Сергеевич, просто хочу лишний раз обезопасить себя, в том числе и свой фронт. Я не прошу у Ставки дополнительного, дайте моему фронту все, что положено. Спрос ведь с меня будет?..

«Не ловчи, Андрей Иванович, ты умен, но и я не так глуп, как тебе кажется», — мысленно возразил Никита Сергеевич командующему.

Утром, едва забрезжил рассвет, а горизонт окрасило в багровый цвет, прекратила свою пляску метель. Ночь прошла относительно спокойно, если не считать звонка командующего Волжской военной флотилией контр-адмирала Рогачева. Он доложил генералу Еременко, что для переброски войск на правый берег Сталинграда корабли и суда в количестве 12 единиц выделены.

— Но я боюсь, что к берегу они вплотную подойти не смогут, ведь там толщи льда, — сокрушался адмирал. — Нельзя ли, чтобы ваши люди разбили лед?

— Там уже все сделали саперы, Дмитрий Дмитриевич, так что направляйте к нам ваши корабли, мы ждем их к десяти утра, — ответил командующий. — Сможете?

— Сделаем, товарищ генерал! — заверил адмирал Рогачев.

Андрей Иванович побрился и собирался идти на завтрак: адъютант доложил, что стол накрыт. Но в это время вошел начальник штаба и с порога заявил:

— У нас потери, товарищ командующий. В бою в районе поселка Сталинградского тракторного завода тяжело ранен командир танковой бригады майор Бурлак. В разгар сражения он зашел в тыл врагу и своим командирским танком Т-34 уничтожил три немецких танка и «фердинанд». Нам звонили из штаба бригады.

— А почему звонили? Как будто генерала потеряли! — усмехнулся Еременко. — А ранен-то командир бригады!

Хрущев посмотрел на него с упреком:

— Ты же сам, Андрей Иванович, отдал приказ, что, если ранят или убьют в бою кого-либо от комбрига и выше, сразу же докладывать в наш штаб, что и было сделано.

— Верно, такой устный приказ мною был дан, — подтвердил командующий.

— Тут важна еще одна деталь, Андрей Иванович, — продолжал член Военного совета. — Майор Бурлак Иван Лукич и есть тот самый комбриг, который заявил мне, что его люди будут сражаться с врагом «не щадя своих сил и самой жизни». Вы даже упрекнули меня, что не поправил тогда его речь…

— Вспомнил! — ударил себя ладонью по лбу Андрей Иванович. — Это же ему, командиру танкового батальона, за успехи в сражениях под Сталинградом Военный совет присвоил звание майора, а позже принял под свое крыло танковую бригаду. — Еременко встал и заходил по комнате. — Ну, и где теперь наш майор?

— В санбатальоне, наверное, не выживет, — грустно промолвил начальник штаба. — Бой в районе поселка тракторного завода был тяжелый. Когда его танк вспыхнул от взрыва снаряда, экипаж стал покидать машину. А тут новый взрыв, двоих убило наповал, а комбрига ранило, когда он спрыгнул на землю.

— Хорошо, что не сгорел в танке, — грустно заметил Еременко. — А танкист он стоящий. Кто-то говорил мне, что с Дальнего Востока он написал письмо генералу армии Жукову, чтобы тот помог ему попасть на фронт, и Георгий Константинович уважил его просьбу. Не ты ли, Никита Сергеевич?

Хрущев улыбнулся:

— Генерал Гордов нам говорил, когда приезжал на командный пункт.

— Да, Василий Николаевич, — смутился Андрей Иванович. — Запамятовал. А вот у тебя на этот счет голова крепкая, Никита Сергеевич. Ты все-все помнишь!..

Еременко задумчиво стоял у оперативной карты фронта. Его раздумья нарушил дежурный по связи, пригласивший Андрея Ивановича к аппарату ВЧ. Еременко не сразу узнал этот голос: на линии связи были атмосферные помехи, какие-то пискливые шумы в телефонной трубке.

— Кто это, не понял? — запросил он. — Повторите, пожалуйста.

— Это я, Донцов (псевдоним К. К. Рокоссовского. — А.З.), — заговорила трубка. — У тебя там, в штабе, нет Михайлова (псевдоним А. М. Василевского. — А.З.)?

«Так это же Костя Рокоссовский!» — воскликнул в душе Андрей Иванович, узнав наконец его охрипший голос. Он объяснил коллеге, что Михайлов был у него 14 ноября, а потом вместе с Константиновым (псевдоним Г. К. Жукова. —А.З.) убыл в Ставку.

— Значит, он к вам еще не вернулся? — спросил Донцов.

— Пока нет, но обещал быть.

Донцов уточнил с Еременко некоторые вопросы взаимодействия во время начала боевых действий и, пожелав ему успешно бить врага, попрощался.

— Я все собирался к тебе приехать, да так и не выбрался, — задержал своей откровенностью Донцова Андрей Иванович, надеясь, что своим признанием хоть как-то оправдает себя, и тут же предложил командующему Донским фронтом замену себе: — Хочешь, я с утра пошлю к тебе члена Военного совета и ты обговоришь с ним все, что тебя беспокоит?