«Хорошо, что нам удалась атака, не то фрицы в пух и прах разбили бы переправу, а корабли Волжской военной флотилии пустили ко дну реки, — отметил про себя Бурлак. — Кажется, я вовремя отдал людям приказ…»

— Внимание, говорит Третий (позывной командира танкового батальона), экипажам рассредоточиться, — прокричал в микрофон капитан. — Справа от меня идут на врага пять машин, слева — четыре. Я буду идти по центру. Огонь из орудий открывать самостоятельно!

И тут началось. Противник решил упредить наших своим огнем. Слева и справа стали гулко взрываться снаряды, по броне стучали осколки. Кверху комьями взлетала земля, поднимая облака серой пыли. Рокот двигателей машин, перестрелка заглушили все окрест. В смотровую щель танка Бурлак увидел, что справа от него ехавший впереди танк почему-то не вел огня, даже сбавил ход. Что с ним, не повредило ли ему гусеницу взрывом? Бурлак запросил командира танка. Там находился лейтенант Игорь Савельев.

— Савельев, говорит Третий, почему молчит орудие? — прижав бляшку микрофона к губам, произнес Бурлак. — Как понял, прием!

— Третий, пока не выбрал цель, — отозвался в шлемофоне голос командира танка.

— Какая тебе нужна цель, когда на поле урчат десятки фашистских машин?! — едва не выругался капитан. — Жми полным ходом и бей по этим гадам!

— Исполняю! — хрипло ответил лейтенант.

Степь, местами ухабистая, изрытая бомбами и снарядами, густо заросла бурьяном и ковылем, особенно в балке, где после прошедших дождей скопилась вода. Танк Бурлака шел на большой скорости, его бросало из стороны в сторону, пришлось уменьшить ход. Перед глазами капитана прыгала смотровая щель, но он успел разглядеть, как к подножию невысокого кургана подошел немецкий танк Т-І?. Он повернул чуть влево, и в этот момент подставил свой грязно-серый борт.

— Бей гада! — во весь голос прокричал Бурлак наводчику, и почти сразу гаркнула пушка. Наводчик метко попал в танк. От сильного взрыва он остановился, окутанный черным дымом, и мгновенно по броне поползли языки огня.

— Молодец, Петр! — похвалил Бурлак наводчика.

Тот повернул к нему лицо — на нем блестели крупные капли пота, а в чуть приоткрытом рту белели зубы.

— Товарищ капитан, я угостил фрица бронебойным! — крикнул он.

Над гудящим от моторов полем клочьями висел темно-серый дым. Степь проглядывалась до самой реки. Но вскоре видимость стала хуже, и разглядеть что- либо можно было только вблизи: дымилось уже до десятка вражеских машин. Но что это? В дымном тумане Бурлак увидел чужой танк, он натужно поднимался на горку, чтобы потом спуститься вниз и обстрелять переправу. Но наводчик тоже заметил противника и открыл по нему огонь. Танк качнулся от удара и сразу задымил. Из машины начали выскакивать немцы в черных комбинезонах. От огня пулеметчика четверо упали замертво, трое свалились на землю, а четвертый успел лишь наполовину вылезти из люка, когда его настигла пуля: он согнулся в поясе, доставая длинными руками бурьян.

«Успеть бы перекрыть всю дорогу к переправе, а если прорвется хоть один вражеский танк, уничтожить его», — подумал Бурлак.

Сколько прошло времени, капитан не помнил. До боли напрягая зрение, он вглядывался в немецкие танки, мимо которых проходил его танк. Неожиданно в шлемофоне раздался голос командира бригады. Он скрашивал Бурлака, сколько машин подбил его батальон.

— Двенадцать, своих потерял три, — ответил Бурлак.

Голос комбрига пропал, в шлемофоне раздавался атмосферный шум. Что с комбригом? Неужели его танк подбили фашисты? Только Бурлак подумал об этом, как снова раздался голос полковника. Он сообщил, что к переправе прорвались три вражеских танка, надо попытаться пересечь им путь.

— Сможешь? А то моя машина подбита, быстро ехать не могу.

— Вас понял, действую! — гулко отозвался Бурлак.

Увлекшись боем, заряжающий не заметил, как кончились снаряды. А тут, как на грех, немецкий танк, укрывшись за двумя дымящими машинами, вел прицельный огонь по нашим танкам. Вот вспыхнула одна «тридцатьчетверка», другая… Что делать? У Бурлака до боли сжалось сердце. Решение пришло мгновенно — идти на таран!

— Обходи фрица с тыла! — приказал он механику-водителю. — Бей носом ему в задний каток!

Водитель лихо развернул машину и, включив третью скорость, рванулся к противнику. Тот догадался, в чем дело, хотел отвернуть в сторону, но не успел — наш танк своей лобовой частью ударил врага в заднее ведущее колесо. Сильный скрежет металла — и у немецкого танка разорвало на куски гусеницу.

У Бурлака отлегло на душе. С его губ сорвалась похвала в адрес механика-водителя:

— Ловко ты его, Федя, трахнул! Бери курс к переправе!

У берега удалось подбить еще два танка, но это сделали другие экипажи, для которых у командира танкового батальона тоже нашлись похвальные слова…

Вся эта картина прошедшего сражения промелькнула перед глазами Бурлака, пока он шел в штаб бригады. Прямо в комбинезоне он явился на доклад к комбригу. Тот сидел за столом и с кем-то разговаривал по полевому телефону. Рядом с ним расположился начальник штаба и что-то писал. Увидев капитана, комбриг бросил в трубку: «Ну, будь здоров, ко мне тут пришли», — и положил ее на аппарат. Левая рука у него была забинтована.

— Вы ранены, товарищ полковник? — обеспокоенно спросил Бурлак.

Тот вскинул лохматые брови, закивал головой, и было такое ощущение, что вопрос капитана застал его врасплох.

— Фрицы подбили мой танк, и, когда я вылезал из люка, мякоть руки прошила пуля. Не беда, уже почти не болит. Ты вот лучше скажи, сколько вражьих танков подбил твой батальон?

— Двенадцать, товарищ полковник. Мог бы и больше, но враг отступил. — Бурлак немного помолчал, словно раздумывал, нужно ли еще что-то сказать, и все же решился: — В самый разгар боя кончились снаряды. А я вижу в смотровую щель, что из-за разбитого танка фриц бьет прямой наводкой по нашим танкам. Пришлось уничтожить немца тараном.

— Вот как? — сурово промолвил комбриг. — А почему мне не доложил? Мог бы угробить и себя. Таран — это крайний случай, понимаешь? Тут мигом все рассчитать следует.

— Дело решали секунды, и потому я не стал терять время, товарищ комбриг. — Бурлак скупо усмехнулся. — Мой танк не пострадал. В его лобовой части краску содрало, но ребята наведут марафет. Таран прошел удачно…

— Главное, однако, не в нем, — сердито прервал его комбриг. — А в том, что твоему танковому батальону удалось защитить переправу, где скопились войска стрелковой дивизии. Прорвись туда хоть один танк противника, он бы там бог знает что натворил. — Полковник шевельнул левой раненой рукой. — Ноет рана, наверное, к перемене погоды. Вот что, Иван Лукич, — повеселевшим голосом продолжал комбриг, — дай мне имена тех, кто отличился в бою, чтобы представить их к наградам. Сегодня вечером буду звонить командарму генералу Шумилову. Надо же подвиг людей отметить! Тебя я тоже представлю к награде.

Бурлак некоторое время, сдвинув брови, стоял неподвижно. Затем резко вскинул голову и, глядя на комбрига, сказал:

— Я не гонюсь за наградами, а вот моих людей отметить не мешает.

— Ладно, я сам знаю, что мне делать, — грубовато прервал его комбриг и встал. — Батальону привести свое хозяйство в порядок, получить боезапас и отдыхать. Даю двое суток. Ясно?

— Так точно, товарищ полковник! — козырнул капитан, но с места не двинулся.

— У тебя что-то есть ко мне! — уточнил комбриг.

— Просьба есть. — Бурлак помялся, как провинившийся лейтенант. — Разрешите завтра с утра отлучиться в город. Мать следует проведать, может, ей какая-то помощь нужна. Ведь многие жители эвакуируются…

Комбриг разрешил, только велел взять у начальника штаба командировочную на двое суток.

— У нас же тут фронт, и без документов тебя могут арестовать, — предупредил полковник.

— Само собой, возьму бумагу, — улыбнулся Бурлак. — Не то еще заберут в комендатуру, и останется мой танковый батальон без командира, — шутливо добавил он.