У генерала Гордова в голове забилась острая мысль. «Сняли меня», — только и подумал он, а вслух произнес:
— Я готов сдать…
Рокоссовский, однако, счел нужным заявить Жукову, что признает обеспокоенность генерала Гордова тем, что операция сорвалась, и согласен с теми причинами, которые назвал Василий Николаевич. Он попросил Жукова предоставить ему возможность самому командовать войсками в духе общей задачи, поставленной Ставкой, и с учетом сложившейся обстановки.
— Короче говоря, — прервал его Георгий Константинович, — хотите сказать, что мне здесь делать нечего? Хорошо, я сегодня же улетаю.
Естественно, Жуков в душе обиделся на Рокоссовского, который открыто и жестко встал на сторону Гордова, хотя не подал виду. Каждый генерал по-своему сражается с противником, у каждого свой стиль, свое видение ситуации на данный момент, и надо ли всех стричь под одну гребенку? Отнюдь нет.
«Что ж, поглядим, как у Кости пойдут дела на посту командующего, — подумал Жуков. — Но одно мне ясно: в беде его не оставлю».
На другой день рано утром Жуков улетел в Ставку. Генерал Рокоссовский проводил его к самолету.
— Ну, дружище, желаю тебе успехов на столь ответственном посту! — сказал Георгий Константинович. — Гляди, не подведи меня. Ведь это я предложил верховному твою кандидатуру. И Василевский меня поддержал.
— Спасибо, Георгий, я постараюсь, — горячо проговорил Рокоссовский. — А если вдруг не получится, сам подам в отставку…
На прощание они обнялись.
После завтрака генерал Рокоссовский вместе с начальником штаба Малининым поехал знакомиться с войсками. Наступило временное затишье, и он решил воспользоваться этим. Какие же силы входили в состав Донского фронта? 63-я армия генерала В. Кузнецова занимала участок по левому — северному — берегу Дона, она удерживала плацдарм в районе Верхнего Мамона на южном берегу; 21-я армия генерала А. Данилова заняла северный берег на рубеже протяжением до 150 километров с плацдармом на южном берегу в районе Еланской, Усть-Хоперской, Серафимовича; 4-я танковая генерала В. Крюченкина занимала участок на северном берегу и в междуречье Волга — Дон протяжением до 30 километров; 24-я армия, которой руководил генерал И. Галанин, держала оборону в междуречье на участке в 50 километров; 66-я армия генерала Р. Малиновского тоже оборонялась в междуречье, но длина рубежа была меньше 20 километров, армия упиралась своим левым флангом в Волгу. Рокоссовского огорчало то, что все соединения Донского фронта понесли в боях немалые потери и теперь были малочисленными. Но если у Рокоссовского фронт состоял из пяти армий, то в составе Сталинградского фронта (бывший Юго-Восточный), которым командовал генерал Еременко, находились четыре армии, тоже понесшие немалые потери в прошедших боях: 62-я армия. генерала В. Чуйкова, 64-я армия генерала М. Шумилова, 57-я армия генерала Ф. Толбухина и 57-я армия генерала Труфанова, оборонявшаяся на широком фронте к югу от озера Барманцак…
Но вернемся в Ставку, где Верховный главнокомандующий Сталин вместе со своим заместителем Жуковым и начальником Генштаба Василевским обговаривал во всех деталях план контрнаступательной операции. Из всех вопросов Жукова особенно беспокоил один: сумеет ли наша военная промышленность к ноябрю обеспечить операцию танками, самолетами, самоходными орудиями и другой боевой техникой?
— Этот вопрос для меня не праздный, товарищ Сталин. — Голос Жукова прозвучал напряженно. — Я волнуюсь, как бы нас не подвели.
Последние слова вызвали в душе верховного раздражение и едва скрытую досаду, но он не стал упрекать своего заместителя в чем-либо, а подчеркнул: нарком танковой промышленности Малышев и нарком авиационной промышленности Шахурин заверили его, что заявка Генштаба на танки и самолеты хотя и велика, но ее выполнят.
— А что вы скажете, товарищ Василевский? — Сталин посмотрел на начальника Генштаба в упор, и злая усмешка тронула его шершавые губы.
Василевский встал, но верховный жестом указал, чтобы он сел, потому как еще не решены все вопросы.
— В этой работе, — вновь заговорил Сталин, — нам надо хотя бы чуть-чуть опережать время. Во всяком случае, сделать все, чтобы по максимуму вооружить наши войска, восполнить потери, которые они понесли в боях. Так что вы скажете, товарищ Василевский? — повторил свой вопрос верховный.
— Конкретные цифры я смогу назвать вам, товарищ Сталин, через два-три дня, когда переговорю с моими помощниками, — ответил начальник Генштаба. — Сейчас могу лишь отметить, что материальное обеспечение предстоящей операции идет наравне с разработкой плана контрнаступления. В войска фронтов уже стали прибывать первые эшелоны с тяжелой боевой техникой. Это танки, особенно «тридцатьчетверки», самолеты, орудия, «катюши», правда, еще не так густо, но с каждым днем военные заводы увеличивают выпуск боевой техники. Не сочтите это за нескромность, но у меня все на строгом контроле. Даже находясь на фронте, я часто звоню по ВЧ на заводы и уточняю, как там идут дела. Кое-кого нам пришлось подстегнуть. Хорошо помогает нам в этом вопросе Вячеслав Михайлович Молотов. Как заместителю председателя ГКО я часто звоню ему, прошу помочь в решении той или иной проблемы, и он делает это успешно.
— Так, может быть, по совместительству есть смысл назначить его вашим заместителем по генштабовским делам? — спросил Сталин, и на его смугловатом лице появилась насмешливая улыбка.
Василевский смутился: то ли шутит верховный, то ли говорит всерьез. Выручил его Жуков:
— Я полагаю, Иосиф Виссарионович, что генштабовские дела, как выразились вы, Василевский будет решать сам. — Он облегченно перевел дух. — Здесь ведь своя, я бы подчеркнул, особая специфика, от которой во многом зависит успех. Тут дипломатией, если можно так выразиться, не пахнет. И потом, в вашем лице Генштаб всегда видит достойного советчика едва ли не по всем военным проблемам, коими положено заниматься специалистам Генштаба.
Сталин прошелся вдоль стола, обернулся и вскинул глаза на Жукова.
— Что возразить вам? — спросил он, не почувствовав при этом ни раздражения, ни обиды. — Вас двое, а я один, так что не стану вас критиковать.
Поговорили еще с полчаса об обеспечении всем необходимым нового Юго-Западного фронта, командовать которым был назначен генерал Н. Ватутин, заместитель начальника Генштаба.
— У Николая Федоровича светлая голова, и я уверен, что он станет одним из лучших командующих фронтами, — серьезно произнес Жуков, когда верховный завел речь о Ватутине.
— Поживем-увидим, — коротко изрек верховный. Он приказал Жукову и Василевскому еще раз побывать на фронте, чтобы подготовить исходные районы для сосредоточения резервов. — Принимайте все меры, чтобы как можно больше измотать силы врага на оборонительных рубежах Сталинграда.
«После тщательного изучения на месте всех условий для подготовки контрнаступления, — отмечал Жуков, — мы с А. М. Василевским вернулись в Ставку, где еще раз был обсужден в основных чертах план контрнаступления и после этого утвержден.
Карту-план контрнаступления подписали Г. К. Жуков и А. М. Василевский. «Утверждаю», — надписал верховный.
И. В. Сталин сказал А. М. Василевскому:
— Не раскрывая смысла нашего плана, надо спросить мнение командующих фронтами в отношении их дальнейших действий.
Бой закончился в полдень, и по сигналу командира бригады уцелевшие машины возвращались к месту сбора. Капитан Бурлак, оказавшись на заданном рубеже, приказал механику-водителю остановиться, и, когда двигатель его танка умолк, ловко вылез в открытый люк и спрыгнул на жухлую землю. Размял ноги, и стало вроде легче. К переправе вражеские танки и мотопехоту не пропустили, их атака была сорвана. Понеся большие потери, немцы откатились назад. Да, жарким было сражение. Бурлак только сейчас сбросил с себя напряжение боя, мышцы тела вмиг ослабли, и теперь ему дышалось легко и свободно. Но едва он вспомнил о том, что его батальон потерял три танка, как в душе появилась холодная, как изморозь, пустота. Еще горше стало при мысли, что все три экипажа погибли, никому из расчетов не удалось покинуть горящие машины. Видимо, при взрыве вражеских снарядов заклинило крышки люков, но люди могли отравиться и угарным газом, тем более если кто-то уже был ранен. «Наверное, заживо сгорели ребята, — подумал он, — и хоронить-то по-божески некого». Ивану Лукичу трудно было сдержаться, глаза у него все-таки повлажнели, а сердце тяжело заворочалось. «Ладно, — решил он, — надо идти к комбригу на доклад, а уж потом заняться разбором танковой атаки, хотя потерь в этот раз совсем мало». Экипажи его машин действовали слаженно, сноровисто, без страха и в первые минуты боя решительно атаковали врага, бросившего к переправе полсотни танков, двигавшихся ромбом. Батальон Бурлака напал на них неожиданно из засады, когда они форсировали широкую балку и ускоренным ходом шли к переправе.
