— Да ладно, Лешка, ты ведь лентяй, я тебя знаю, сам, поди, никуда не ездил, — улыбнулся Виктор.

— Ну да, Наумыч не вылезал с базы, а я не вылезал из РТО. А с отходами знаешь что придумали — душа радуется. В качестве эксперимента теперь отвозим отходы на базу, чтобы директор, не дай бог, себе в карман лишнюю десятку не положил. А расходы транспортные государство не интересуют, пусть убытки будут, лишь бы директор с отходов не разбогател. Как свиньи, копаемся в этом дерьме с лоханками помоев.

— Вот и Ельцин вас, овощников, хотел хорошо потрясти.

— Тряси, не тряси, торговля — государство в государстве. Туда с чужим уставом не зайдешь. Пока товар с базы заберешь — там пару десяток оставишь. А сам не заберешь — привезут с накладной, где товара указано в два раза больше, чем на самом деле. Перевешивать будешь — шофер ждать не станет, если ему не поставишь. Ну а перевесишь — что, обратно на базу повезешь? В торговле коммерция нужна, а не пускание слюны перед ублюдочным покупателем.

— Речь ты заготовил довольно нудную, — сказал Виктор, — ты лучше скажи, как девушку зовут.

— Стефания.

Виктор улыбнулся и громко спросил у нее, как у глухонемой:

— Откуда у вас такое странное имя?

— У меня бабушка полячка была, в ее честь и назвали.

— А вы, Стефания, зачем в торговлю пошли?

Она пожала плечами:

— С детских лет, конечно, не мечтала. Работала в овощном художником-оформителем, а потом все продавцы дружно заболели гриппом, и заведующая попросила меня за прилавком постоять. Вначале понравилось. Люди улыбаются, спасибо говорят. Я все получше покупателям выбирала. Зав сказала, будешь так всем угождать, сама в прогаре останешься. От всего товара я приносила половину отхода. Заведующая посмотрела на меня, поругалась, да и устроила мне недостачу в 340 рублей. Я была лицо не материально ответственное, могла бы и не платить, но я заняла деньги, отдала ей, перешла в другой магазин, опять за прилавок, чтоб долг побыстрей отработать. Да так все и работаю. Уходить надо с этой собачьей работы. Себя человеком не чувствуешь и других за людей не считаешь.

Лешка поковырял скатерть на столе:

— Торговля — как семечки, думаешь, бросить бы надо, а вот затягивает что-то. Не деньги, иногда их и не видишь, недостача за недостачей. А черт знает что.

…Домой Стефка вернулась как будто специально для того, чтобы снять трубку с неумолкающего телефона. Было около двух часов ночи.

— Алло.

— Хи-хи, — трубку положили.

Тут же в кухню зашел сонный Степка с размазанной тушью под глазами:

— Мне что ли звонили?

— А кому еще в такое время могут звонить?

— Как ты считаешь, идти мне в ваш магазин работать?

— Считаю, что тебе там нечего делать.

— Это почему такое?

— Занимайся своим кино и не суй нос куда не следует.

— А ты знаешь, мне интересно посмотреть, как там у вас это все делается. Леша ваш — тупой, как валенок, считать, наверное, только до десяти умеет.

— До одиннадцати.

— Ну вот, почти угадал. Меня там должны на руках носить. Уж я-то со всеми остальными магазинами перезнакомлюсь.

— Было бы лучше, если б ты сейчас пошел знакомиться со своей кроватью.

— Вот ты — торгашка, а жить не умеешь. Прямо смех. Где твои знакомые? Что ты в дом приносишь? Кроме плохого настроения? Жить надо так, будто играешь в интересную игру, не надо ничего воспринимать всерьез.

Снова зазвонил телефон.

— Меня, меня, — Степка прыгнул к телефону, — я на проводе.

Затем пожал плечами:

— Это тебя.

— Стефка, не спишь еще? — спросили в трубке.

— На ходу засыпать не привыкла, — пробурчала она, узнав Виктора.

— Все-таки ты зря у меня не осталась. Я вот теперь уснуть не могу. Может, вернешься? Ты завтра работаешь?

— Работаю.

— Хочешь, я с Лешкой поговорю, чтоб он тебе смену поставил?

— Не хочу.

— А твоему брату, кстати, кроссовки не нужны?

— В ботинках походит.

— Не понял, я что, некстати?

— Звони днем. Это мой брат считает, что жизнь ночью продолжается. А я спать хочу.

— Ну пока.

…Этот рабочий день начался удачно. Удачней не бывает. За неделю освоившийся в магазине, Степка отвел в сторону ее:

— Слушай, ты грузчикам до меня по рублю платила за то, что они тебя на лоток ставили, а потом забирали?

— Ну платила.

— Так в чем же дело? — Степка поиграл пальцами руки. — Если я твой брат, мне и платить не надо? Традиции надо уважать. Гони рублевку.

— Если тебе деньги нужны, так и скажи, я что, тебе не дам?

— Деньги мне, может, и не нужны, но я же сказал: традиция — есть традиция.

— Ну это ты облезешь, прежде чем дождешься. Добавки к зарплате будешь получать из пенсионного фонда. По истечении возраста, конечно.

— Так, — протянул Степка, — ноль-один в мою пользу. А где обещанные «балаганы»?

— Отстань, об этом можно и потом поговорить.

— Я так понял, что и здесь прокол, — усмехнулся Степка. — Два-ноль, опять же в мою пользу. Гирька-то тебе нужна?

— Сказала, отстань, я ее уже выбросила. Ею теперь дворник будет количество мусора взвешивать.

— Ну и дура. Так, может, ты хоть кассеты достанешь?

— А японский кассетник не желаешь?

— Так — все понял.

С этого момента Степка с ней не разговаривал, молча загрузил ящики, так же молча их сгрузил и укатил пустую тележку.

Стефка нервничала, ругалась с покупателями, и после торговли недостаче в 60 рублей ничуть не удивилась. Во-первых, она могла сама где-то наколоться, потому что работала в дурном настроении, во-вторых, сегодня сменой заправлял не Лешка, а новый заведующий, Валера, у которого продавцы один за другим не отчитывались.

Стефка пересчитывала в энный раз деньги, надеясь, что недостающие 60 рублей появятся чудесным образом, но сумма была неизменной. Повсюду на столе валялись синенькие бумажки с цветочками, на которых было написано: «Благодарим за покупку», эти бумажки полагалось вручать покупателям, но их, как получили из торга, так и разбросали по всей подсобке, непонятно, кого теперь благодарили за покупку, то ли клиентов Романа, которые брали у него водку за пятнадцать рублей, то ли многочисленных знакомых, которые отоваривались в подсобке, копаясь в ящиках, некоторые бумажки виднелись и в бочке для отходов, среди гнилья, пускающего пенистый сок.

Степка сидел неподалеку от столика, на котором она считала деньги, и внимания на нее не обращал. К нему все время приходили друзья. Вот и в этот раз рядом с ним стоял чистенький, румяный мальчик-куколка, с внешностью актера-любовника.

— Ну не скажи, — говорил Степка, — роман Кизи более тяжеловесен, натуралистичен, и в этой натуралистичности теряется символика. А у Формана все отягчающие детали убраны, у него — оголенная символика.

Мальчик равнодушно кивал головой, затем перебил его:

— Извини, а шпроты у вас есть?

— Нет, — ответил Степка, — это в наш магазин не поступает, так вот, а оператор Хаскелл Уэкслер…

В магазин зашел Лешка. Стефка обрадованно кинулась к нему:

— Лешка, у меня недостача. 60 рублей.

— Разберемся, — сказал он, на ходу снимая черную куртку. — Где записи Валеры?

Мальчик-куколка заторопился, поднял со стула раздувшуюся сумку, и Степка пытался еще что-то сказать ему вослед.

Лешка тусовался по подсобке, заглядывая во все двери, за ним бегал обеспокоенный Валера:

— Напрасно ты ищешь, ничего же нет, — повторял он.

Лешка прихватил за воротник проходившего мимо Степку:

— Куда ты, гаденыш, спрятал два Стефкины ящика?

Степка, оскорбленный таким нелепым обвинением, отвернулся.

— А! — наконец раздался торжествующий Лешкин голос. — Вот они.

— Это из другой партии, — бубнил Валера.

— Не ля-ля мне мозги. У нас такая только одна была. Стефка, иди посмотри, как славно Валера и твой братик припрятали парочку твоих ящиков яблок. И когда успели? Вам, ребята, надо иллюзионистами работать.