— Ладно, — закричал кто-то, — что к девчонке привязались? А ты, мужик, дубленку нацепил, а из-за трех копеек глотку дерешь. Как жена тебя терпит? Иди, не задерживайся.

— Я не из-за трех копеек, а из-за принципа, — оскорбился тот и поправил сползающие очки.

— Иди, иди, принципиальный ты наш…

Круг покупателей мгновенно распался, каждый загалдел о своем, потом все разом стихли.

Время завертелось, закружилось спиралью, выбрасывая то колючки темноты, то всплески снега. Нагнуться — разогнуться, нагнуться — разогнуться.

Ящики таяли на глазах. Яблок осталось немного — килограмм в Стефкиной сумке, килограмм — в ящике, нестандартные. Стефка и их закинула в сумку, все равно никто не возьмет, ну а Лешка в отходы не спишет, скажет, торговать надо лучше.

Любители выбирать товар часто задавали ей вопрос, по их мнению, каверзный.

— А вы бы себе такое взяли?

И когда она отвечала, что постоянно таскает домой полугнилые фрукты, которые не списывают, а покупатель не берет, ей в ответ понимающе улыбались, мол, свистеть, не мешки ворочать.

Лешка сидел за столом, отгадывал кроссворд. Напротив него — Степка, закинув ногу на ногу, важно объяснял:

— Монолог — это фильм Авербаха. 7 букв — правильно?

— Ишь ты, — уважительно покрутил головой Лешка, — и правда, семь.

В зале раздался пронзительный женский голос:

— Какая наглость. Где ваш директор?

Лешка даже глазом не моргнул, продолжал вертеть газетку с кроссвордом, но женщина, преодолев все препятствия, ворвалась в кабинет:

— Кто директор?

Лешка меланхолически грыз кончик карандаша:

— Директора нет. Я — заведующий.

— Что за безобразие у вас там творится?!

— Что случилось?

— Ваш продавец на улице как хочет, так и обдуривает народ. Я его просила пять килограмм, а он взвесил чуть больше трех.

Лешка нехотя оторвался от газетки:

— Разберемся. Стефка, считай пока деньги…

Степка совсем развалился на стуле:

— Это у вас там какой-то татарин работает. Красиво работает, — сказал он восхищенно. — Пока я смотрел, он сделал рублей 30. У тебя такого, поди, и за неделю не наберется? Вес чашки не считает, и хоть бы слово кто до этой бабы сказал.

— Ты за картошкой пришел?

Степка приподнял большую хозяйственную сумку.

— Я пока деньги сосчитаю, а ты вон туда лезь, набирай.

Стефка вытащила из кармана халата скомканные бумажки, стала сортировать их в кучки.

Вскоре вернулся Лешка. Рядом с ним, как верный ординарец, семенила все та же женщина.

— Работу нужно проводить с продавцами, — наставительно говорила она.

— Проведем, — охотно соглашался Лешка, — выговор объявим с занесением в личное дело, собрание устроим, премии лишим, зарплату срежем.

— Правильно, — кивала женщина, — так и нужно. А то совсем распустились. Для кого ж тогда перестройка? Замечательно, что в нашем магазине такой приятный заведующий. Здоровья вам, всяких благ.

— Угу, не помешало бы, — соглашался Лешка.

— Ну хорошо, — женщина протянула ему руку, энергично пожала вялую ладонь Лешки, — сами понимаете, нельзя держать таких людей в торговле, тем более теперь, когда перестройка.

— Само собой, — опять соглашался Лешка, — для нас самое главное, чтобы вы, наши дорогие покупатели, были довольны. Если что — обращайтесь, мы всегда отреагируем.

Женщина ушла, весьма довольная, какой и должна была быть покупательница, по Лешкиным словам.

— Дорогие покупатели, — пробормотал Лешка, — чтоб вам всем пусто было, чтоб ваше блядское племя…

Стефка меланхолически продолжала считать деньги.

— Что там такое? — спросила она.

— Все нормально. Ну обвесил эту корову Роман, что, от нее убудет? Сосчитала?

— Да. 387.

Лешка пересчитал деньги, пододвинул к ней оставшиеся рубли:

— Мировой брат у тебя.

— Да? — удивилась она, глядя на суетящегося у картошки брата. — Что же в нем такого мирового?

— Да вообще. Ты знаешь, мы с ним договорились, что он у нас грузчиком поработает.

— Что-то я сомневаюсь, что такая работа моему братцу по душе.

Степка в этот момент втащил в кабинет сумку с картошкой:

— Это ты обо мне, что ли? Мускулы буду развивать.

— Мускулы надо было в детстве развивать.

— Гм… Ты идешь домой? Тебя ждать?

— Нет, у меня дела еще.

Никаких особых дел у Стефки не было, но ей почему-то не хотелось идти домой с братом.

Она подождала, пока Степка уйдет, и вышла из магазина. Ее догнал Лешка, у которого под мышкой была завернутая в рваную газету колбаса. Он взял у Стефки сумку с яблоками:

— Тебе куда? Я сейчас тачку возьму, тебя по пути закину.

Машины шли мимо, не останавливаясь, наконец одна притормозила, и Лешка, не слушая шофера, стал усаживать Стефку. В такси он вначале молча смотрел в окно, тихонько посвистывая, потом неожиданно сказал:

— Шеф, вот здесь стой, — обернулся к Стефке, — мне надо к приятелю зайти. Через пять минут вернусь.

— Ладно, только быстрей.

Шофер вначале почитал газету, затем вышел из машины, обошел ее, потопал по снегу и заглянул в окошечко:

— Эй, молодая, долго еще ждать? Тебя, случаем, кавалер не бросил?

Стефка, вздохнув, вышла из машины, вытащила свою сумку с яблоками и Лешкину колбасу, расплатилась с шофером и села на скамейку. Идти никуда не хотелось, да и таскаться с этой дурацкой колбасой — маленькое удовольствие.

И вообще непонятно, почему она не поехала домой с братом. Опять бы с «балаганами» начал привязываться или еще с чем-нибудь? Степка еще пацан, все ищет куда приложить свою склонность к авантюризму. Для него торговля — это лазейка в чудесный мир, где все есть, где ноу проблемс. А потаскает грязные тяжелые ящики, получит тычки от заведующих, выслушает ругань продавцов — и будет свои слюни утирать, слезки смахивать. И ей-то давно пора сматываться из магазина. И самой возвращаться в толпу покупателей, а там глядишь, тоже будет просить покрупнее, покраснев, покруглее и ругать продавцов за их лень и недовесы. И лица людей тогда снова станут лицами, а не бесформенными рылами, которые норовят оскорбить и унизить за просто так. И покупатели, наверное, не так уж виноваты, в них бойцовские качества развила сама торговля. И нечего тут напрягаться, ища виноватых. Все хороши. Стефка раскрыла сумку, вытащила припасенную для Степки гирьку и выбросила ее в кусты. Пусть все летит в тартарары!

Прошло минут двадцать, прежде чем вышел Лешка, он вышел из подъезда отнюдь не со страшной скоростью.

— А где тачка?

— Тебя поехала искать.

— Ну ладно, пойдем к другу, чайку попьем.

— Что-то я не вижу в тебе большого раскаяния.

— А-а, — равнодушно ответил он, — извини, задержался немного.

Они поднялись наверх. Им долго не открывали, наконец дверь распахнулась, на пороге стоял высокий парень в красных шортах и расстегнутой рубахе.

— Я думал, ты уже домой уехал, — пробормотал он, застегивая пуговицы, — спать собирался ложиться.

— Сон откладывается, — ответил Лешка, бесцеремонно его отталкивая.

В квартире царил жестокий беспорядок, повсюду валялись кроссовки «адидас» всевозможных размеров.

— Он тренером работает, — объяснил Лешка. — Ну, Виктор, ставь чай.

— Чего его ставить, он еще не остыл.

Чашки были пузатые, старинные, с тонкими трещинками по бокам и фигурными легкомысленными ручками.

— Да, — спохватился Лешка, — а что это у тебя везде кроссовки валяются?

Виктор махнул рукой:

— Со склада взял. Уходить надо с тренерской работы или за кордон сматывать по договору. Копаются, копаются в нашей документации. То костюм раньше на месяц получил, то в смету лишнего человека вписал, то с соревнований уехал на день раньше. А как я должен питание команды обеспечивать с их сметами, мои ребятки жрут за троих. Вот и впишешь лишнего человека, не себе же.

— Лучше всего у нас, — предположил Лешка. — Магазины перешли на хозрасчет, очень интересно — повальное увлечение хозрасчетом, когда базы для этого никакой нет. По крайней мере, у нас. В прошлом месяце я получил двадцать рублей расчета, жена была в восторге. Что я, спрашивается, должен продавать, если в магазин завозят одну свеклу да лук? Как бы хорошо их ни продавали, как бы лучезарно ни улыбались покупателям, план на этом не сделаешь.