Она налила до краев крепкого бургундского вина, плюхнулась на тахту рядом с Покьюлеем, подняла свою глиняный бокал и произнесла:

 – За тех, кто не с нами.

 – Гореть им в аду, – добавил Покьюлей, поднял свой «пильзен» в знак тоста и сделал большой глоток. Затем он сказал, посмотрев на Дортмундера:

 – Я так понимаю у вас проблемы.

 – Все верно, – согласился Дортмундер. – Мы помогли одному парню симулировать кражу произведения искусства, чтобы получить страховку. Он хочет картину обратно, но у нас ее нет. Она утеряна. Келпу кажется, что ты сможешь сделать копию и мы вернем ее парню вместо оригинала.

 – Мы заплатим за твою работу, конечно же, – добавил Келп.

Покьюлей хмыкнул весело:

 – Да, я думаю, что вы так и сделаете.

Другая рука, которая не держала пильзенский бокал, опустилась на бедро Клеи и начала его нежно массажировать. Девушка потягивала вино и легко улыбалась сама себе.

 – Что это за картина? – спросил Покьюлей.

 – Ее называют «Глупость ведет человека к гибели», а кто-то зовет Винбис, – ответил Келп.

Покьюлей запрокинул голову назад и пристально смотрел на угол потолка. Его рука гладила и гладила девушку.

 – Винбис. «Глупость ведет человека к гибели». Мммм… возможно… книга, – решил он и отпустил ногу Клео, чтобы приподняться с дивана и встать на ноги.

Книга? В поле зрения находилось множество книг без стеллажей. Книги в мягкой обложке были свалены в кучу в углу комнаты, под столами, в то время как тома в твердом переплете торчали между подпорками перил вдоль ширм. К ним и пошел Покьюлей, неся свое вино, бормоча что-то себе под нос и потирая свободной рукой спину. Затем он остановился, вытащил одну книгу, поставил стакан на пол, полистал том, раздраженно покачал головой и засунул книгу обратно.

Это могло занять некоторое время. Чтобы скоротать ожидание, Дортмундер рассматривал это странное жилое помещение и заметил на темных стенах картины без рамок, предположительно Покьюлея. Все они были разными и в то же время очень похожими друг на друга. На переднем плане каждой из них была девушка, голая или одетая по минимуму, например, с белым шарфом на фоне пейзажа. Девушки были представлены в основном в полный рост и всегда были поглощены тем, что делали. Одна из них, например, сидя на траве на фоне разрушенных замков, нескольких деревьев и небольшого пруда, где два оленя пили воду, училась играть в шахматы, положив их на траву перед собой. На другой картине была изображена девушка на пляже, которая перегнулась через перила, чтобы заглянуть внутрь большой лодки, уносимой штормом в море. (Это была девушка с белым шарфом).

Не все девушки выглядели одинаково. Бросив взгляд вокруг, Дортмундер заметил, возможно, четырех разных женщин на картинах и это вызвало внезапный шок, так как на одной из них он узнал Клео Марлах. «Так вот, как она выглядит без одежды», – думал он, удивленно разглядывая картину, где на фоне яблоневого сада с весенними цветами серьезная девушка, которая взбиралась довольно длинными ногами на железный забор.

 – Ах-ха!

Покьюлей нашел что-то. Вернувшись, он нес большую книгу и, показав страницу Дортмундеру, спросил:

 – Это она?

 – Да, – ответил Дортмундер, глядя на небольшую цветную иллюстрацию на пол страницы.

Шут гарцевал, люди следовали за ним, тьма разверзалась. Ниже под рисунком значилось название картины, имя художника и дата, а также надпись «частная коллекция».

 – Здесь, – произнес Покьюлей, бросив книгу на колени Дортмундера, и снова отошел.

 – Вот и все, все в порядке, – наклонившись, сказал Келп.

Дортмундер посмотрел на него:

 – Ты даже не видел картину.

 – Ну, ты описал ее.

Покьюлей вернулся еще с двумя книгами, которые тоже содержали репродукции картины.

Он положил их также на колени Дортмундера и вернулся на тахту. Клео тем временем вышла, чтобы ополоснуть пильзенский стакан, а теперь принесла его обратно и протянула Покьюлею.

 – Спасибо, моя дорогая, – поблагодарил он, а она погладила его по щеке и снова присела рядом с ним.

На коленях Дортмундера высилась кипа книг, все были открыты на странице с изображением глупости, ведущей человека к гибели. Он произнес:

 – Так или иначе, теперь ты знаешь, как она выглядит.

 – Там также доступны крупные репродукции, – заметил Покьюлей. – Печать. Оригинальные фото.

 – Так ты сможешь сделать это? – нетерпеливо спросил Келп.

 – Ни в коем случае, – ответил Покьюлей.

Даже Дортмундер удивился. Не то чтобы он всегда верил, действительно верил в идеи Келпа, но неожиданность завалила его левой за секунду и без сопротивления.

Но не Келпа. Почти оскорблено он спросил:

 – Без шансов? Почему нет? Ты получил копии, репродукции, ты – парень, который может делать бесконечные идеальные банкноты по двадцать долларов!

 – Не по фотографиям, – ответил Покьюлей. – Посмотри на эти три иллюстрации. Все три представлены в разном цвете. Какой из них оригинальный и есть ли он вообще? И даже если бы мы были абсолютно уверены в каждом из десятков цветов Винбиса, то как быть с мазками? Как наложена краска на поверхность, как она отражает цвет, где она толще, где тоньше? Человек, который владеет этой картиной, должно быть смотрел на нее время от времени, поэтому он должен знать, как выглядит его живопись. Я мог бы сделать что – нибудь, дабы одурачить покупателя, возможно даже работника галереи или смотрителя музея, но владельца картины? Боюсь, что нет.

Клео, симпатично улыбаясь, произнесла:

 – Поки действительно разбирается в искусстве. Если он сказал, что не сможет, это значит, он не сможет.

 – Так вот оно как, – подытожил Дортмундер.

Келп так сильно нахмурился, что стал похож на скомканный лист бумаги:

 – Оно может быть и так, – он продолжал настаивать. – Должен быть выход.

 – Извини, – ответил Покьюлей.

Дортмундер проглотил остатки своего кофе и сказал:

 – Может быть, в конце концов, мне нальют немного вина.

Была ночь перед Рождеством и по всему дому плыл аромат запеченного тунца Мэй.

Квартира была полна гостей, а Дортмундер с чашкой бурбона с добавлением эгг-нога в руке, сидел в своем любимом кресле в гостиной. Делал он это по двум причинами: он любил сидеть там, а также, если бы он встал, то кто-нибудь обязательно занял бы его место и любовался бы рождественской елкой. У него вызывало подозрение это дерево. Он сомневался в нем в самом начале, и он до сих пор сомневается.

У него возникли некоторые опасения еще до того, как он увидел ель. Два дня назад Мэй пришла с картонной коробкой такого размера и формы, что должна была вместить, возможно, четыре роллеты на окна и произнесла:

 – Я купила нам рождественскую елку в скобяной лавке.

У Дортмундера закралось сомнение в первый раз:

 – В скобяном магазине? – спросил он. – И она в этом ящике?

 – Да и да. Помоги мне установить ее.

Затем она открыла коробку и вынула много пушистых серебряных палочек.

 – Но это не дерево, – начал Дортмундер. – Похоже на кучу искусственных початков кукурузы.

 – Мы должны соединить их вместе, – ответила она ему, но когда они все, что нужно было сделать с заостренными пушистыми серебряными деталями, они по-прежнему не напоминали елку. – А теперь, – спросила она. – На что это похоже?

 – На человека с Марса.

 – Подожди, пока мы не повесим украшения.

Что ж, теперь на елке было много мишуры, а под ней упакованных подарков, но она по–прежнему не выглядела как рождественское дерево. В первую очередь нужно отталкиваться от логики – рождественские елки должны быть зелеными.

Тем не менее, она излучала своеобразный живой блеск, и это делало Мэй счастливой, так что, черт возьми, пускай так и будет. Дортмундер оставил свои сомнения при себе, положив ноги на старый, потрепанный пуфик, и усмехался и кивал своим гостям. Людям, которые пришли поговорить не об открытии счетов или об их последующем разделении или на любую другую тему касающуюся бизнеса. Простые люди, которые зашли сюда покушать, выпить ликера, а затем возвратиться к себе домой. Если подумать, то это довольно странная идея. Это была задумка Мэй, так как и елка, которая подняла настроение Дортмундеру.