…Да, Матэ Залка находился в Балаклаве, занимался расквартированием частей на зиму.

Позже рассказывал Щетинкину, чем обернулась для него эта солнечная Балаклава:

— Так получилось, брат Петрюха: я влюбился в нее с первого взгляда! Верочка стала моей женой. Это навсегда… Балаклава — это гранит и море… Есть еще Золотой пляж. Такого прекрасного города я еще не встречал на свете.

— Будь счастлив, Матэ!

— Я нашел свое счастье…

Есть события, которые как бы заслоняют огромность прошлого: войны и боевые походы, ожесточенные бои, когда жизнь всякий раз висит на волоске, недавнюю схватку с Врангелем и ледяные воды Сиваша — все, все, что случалось с тобой, что отгремело грозами, — и после всего этого огромный зал, сияющие люстры, мирный гул тысяч голосов. И внезапно — взрыв аплодисментов, все делегаты съезда встают, каждому хочется придвинуться ближе к трибуне, рассмотреть его как следует, слышать его… Ленин!.. Человек, который все эти годы был для Щетинкина словно бы легендой. Трудными, тяжкими тропами и дорогами шел к нему Щетинкин, и на встречу пришел прямо из окопов, в старой, видавшей виды, простреленной не раз кожанке. Рядом — другие делегаты Восьмого съезда Советов, с которыми плечом к плечу вел наступление на Крым. Сюда прибыли со всех концов страны. Ведь гражданская война окончена… Правда, еще остались контрреволюционные очажки в Закавказье, Туркестане, на Дальнем Востоке. Но они не идут в сравнение с недавним размахом контрреволюции и интервенции, когда Советская Республика находилась в кольце фронтов. Те черные времена не вернутся никогда… Лезли со всех сторон: Колчак, белочехи, Дутов, Деникин, Краснов, Врангель, белополяки, американские войска, английские войска, французские, германские, турецкие… Где они все?.. Они разбиты, эти злые силы развеяны невысоким, плотным человеком на трибуне, рассекающим ладонью воздух. Его воля объединяла сотни тысяч бойцов партии, таких, как Петр Щетинкин, Буденный, Блюхер, Фрунзе, Грязнов… и они победили, пришли в этот сверкающий московский зал.

— Вы знаете, конечно, какой необыкновенный героизм проявила Красная Армия, одолев такие препятствия и такие укрепления, которые даже военные специалисты и авторитеты считали неприступными… — звучал и отдавался в каждом сердце голос Ильича. — Таким образом, война, навязанная нам белогвардейцами и империалистами, оказалась ликвидированной…

…В президиуме Фрунзе и Буденный сидели рядом с Лениным. Иногда Владимир Ильич о чем-то негромко переговаривался с ними. Быть рядом с Лениным, разговаривать с ним… Конечно же, о подобной чести Петр Ефимович и не помышлял. Фрунзе, Буденный, Блюхер… орлы, взлетевшие высоко, красные генералы!.. Именно они одержали самые важные победы на фронтах… У Щетинкина, человека военного до мозга костей, эти люди вызывали почтительное изумление — в них в полную меру проявилась пылающая, неукротимая сила революции… Разумеется, даже сравнивать себя с ними он не посмел бы. Зачем сравнивать несравнимое?..

И вот в перерыве между заседаниями к Щетинкину подходит мило улыбающаяся женщина и говорит:

— Владимир Ильич приглашает к себе сибирских делегатов съезда…

Это почти невероятно: из двух с половиной тысяч делегатов Ленин приглашает именно их, сибиряков!..

Делегатов провели в отдельную комнату. Владимир Ильич поднялся навстречу, поздоровался с каждым за руку.

— Рассаживайтесь, товарищи. Сибиряки — почти земляки: мне приходилось бывать в ваших краях. Правда, в ссылке. Лет двадцать тому назад.

Щетинкин вспомнил поход партизанской армии в Урянхай через село Шушенское и неожиданно для самого себя произнес:

— В Шушенском вас очень даже хорошо помнят.

— Вы бывали в Шушенском, товарищ Щетинкин? — заинтересовался Ильич. — Расскажите!

Петр Ефимович, понимая, что время Ленина ограничено, попытался рассказать о Шушенском в общих словах. Но Ильич остался недоволен. Он называл имена и фамилии жителей села, и Щетинкин прямо-таки изумился его памяти. Молодых он, разумеется, не мог знать. Но фамилия Текиной ему показалась знакомой.

— Текиных помню.

— Мария Текина в ту пору была девочкой, вы брали ее на руки. Теперь — большевичка, была партизанкой в моем полку. Избрана в Усинский Совет.

Ильич рассмеялся тихим коротким смешком.

— Значит, она большевичка?! Кто бы мог тогда предполагать? Держишь на руках девчушку-синичку, не подозреваешь, что у тебя на руке сидит будущий красный партизан, депутат Совета!

Он снова рассмеялся. И откровенно расхохотался, когда Петр Ефимович рассказал о том, как жители Шушенского встречали партизан с иконами и хоругвями. Икону передали Щетинкину.

— «Георгия Победоносца» передали вам? Это примечательно!

— И не только «Георгия». Мужик с окладистой бородой вытащил из-за пазухи красный флаг с вашим портретом и с надписью «Да здравствуют Советы!». Флаг укрепили на древко.

Лицо Ильича сразу сделалось серьезным: по всей видимости, рассказ Щетинкина взволновал его. Он хотел знать историю партизанского движения в Сибири в подробностях, так сказать, «из первых рук».

— Вы, сибирские партизаны, хорошо помогли Красной Армии разгромить Колчака, а теперь вот — Врангеля, — сказал Ленин. — Большое спасибо вам за это, товарищи. — Говорил, что теперь, после разгрома Врангеля, главной задачей является мирное хозяйственное строительство. Но не следует забывать: войска интервентов продолжают топтать дальневосточную землю…

Пожатие ленинской руки, мудрый прищур его глаз, напутствие сибирякам, четкое, как программа, ощущение человеческой простоты и величия вождя пролетариата всего мира — то была не просто встреча, то было огромное событие в жизни Петра Щетинкина, некий итог прожитой жизни и борьбы. В эти минуты он мог сказать себе: «Ты не зря прожил жизнь, Петр Щетинкин, плотник рязанский — командир партизанский… Если в ней, в жизни, ничего примечательного больше не произойдет, то и прожитого вполне достаточно, чтобы до конца дней жить с ощущением исполненного долга…»

Щетинкин никогда не задумывался по-настоящему: а что же оно такое, счастье? Можно ли отделить свое счастье от счастья других людей? Теперь понял: человек только тогда счастлив в полную меру, когда борется за счастье всех людей. Самым счастливым человеком конечно же был Ленин… Величайший из всех, когда-либо рождавшихся на земле…

…Весной тысяча девятьсот двадцать первого года в Ачинске появился Щетинкин. Был он в военной форме с «разговорами» на груди, в буденовке, на боку, как всегда, маузер. Петр Ефимович прошел через многолюдную приемную и остановился у двери с табличкой «Уполномоченный Центральной комиссии по восстановлению хозяйства в Енисейской губернии тов. Иванов». Щетинкин улыбнулся чему-то своему и сказал, обращаясь к ожидающим приема:

— Извините, товарищи, у меня срочное дело.

Он вошел в комнату, вежливо поздоровался.

Иванов оторопело посмотрел на него.

— Что, уполномоченный, аль не признаешь?

— Петр Ефимович! — Иванов вскочил.

Они обнялись, долго смотрели друг на друга.

— Рассказывай, Арсений.

— А что рассказывать? Вот, налаживаем хозяйство. Одна утеха, что все свои, бывшие партизаны. Соберемся, вас вспоминаем, Кравченко. Где он теперь?

— Был на Польском фронте. А теперь, как и ты, на мирной работе. В Москве, в Наркомземе. Заворачивает сельским хозяйством в государственном масштабе!

— А вы?

— А я что? Воевал против Врангеля. Вместе с Михаилом Васильевичем Фрунзе. А теперь получил назначение на новый фронт. Сам без рубахи пойду, а с ворога порты стяну.

Иванов был удивлен, в глазах появилось жадное любопытство.

— На новый фронт? А где же он, Петр Ефимович?

— Есть такой. А если нет, то скоро будет. Барон Унгерн захватил Монголию. Монгольское правительство Сухэ-Батора обратилось с письмом к Ленину: просит помочь. Так что будут дела, Арсений. Корпус бросают в Монголию.