— Товарищ лейтенант!

Она не сразу сообразила, что это окликнули ее, и продол­жала идти, но, услышав опять: «Товарищ лейтенант, я к вам обращаюсь!», остановилась. На тротуаре стояли капитан с красной повязкой на рукаве и два солдата — это был военный патруль. Капитан строго произнес металлическим голосом:

— Товарищ лейтенант, вы не по форме одеты. Я вынужден задержать вас. Пойдемте со мной.

«Шарфик!» — догадалась Лиля. Вместо скучного серого шарфа она надела кремовый в мелкий красный горошек... Он выступал совсем немножко над грубым воротником шинели, но зоркий глаз капитана заметил его издали. «Какая досада! — подумала Лиля.— И зачем я его выставила? Спрятала бы по­глубже...»

— А почему? — все-таки спросила Лиля, хотя ей все было ясно, надеясь, что, может быть, ей удастся уговорить капита­на отпустить ее: ведь такая мелочь...

— Там объяснимся, — мрачно произнес капитан, глядя ку­да-то в сторону и желая, видимо, показать, что никакие раз­говоры не могут помочь.

— Понимаете, товарищ капитан, я очень спешу. У меня со­вершенно нет времени...

— Пойдемте.

Она поняла, что действительно говорить и объяснять бес­полезно, и, окруженная патрулем, словно арестованная, пошла в комендатуру. По пути капитан остановил и захватил с собой еще двух офицеров, причем делал он это не спеша, специально растягивая процедуру, и, как показалось Лиле, испытывал при этом огромное удовлетворение.

В помещении куда они пришли, стоял большой письменный стол, и капитан важно уселся в кресло перед столом.

— Ваши документы, — обратился он к Лиле.

Она молча протянула документы, и капитан, положив их на стол, отодвинул на самый край, где уже лежала стопка удо­стоверений, словно и не собирался возвращать их.

— Вы разве не знаете, что в армии не положено надевать... разные украшения! Идет, понимаете, жестокая война, а вы чем занимаетесь — дисциплину нарушаете?

Он сказал это так, будто бы от того, какой шарфик наде­нет Лиля, зависит чуть ли не исход войны.

— А у меня нет другого! — с вызовом сказала Лиля, глядя в упор на щеголеватого капитана, совсем еще молодого.

Еще раньше она заметила, что сапоги у капитана перво­классные, все пуговицы начищены до блеска и шинель, совсем новая, тщательно подогнана. «Сидит тут, в тылу, и еще указы­вает! О войне вспоминает...» — подумала Лиля и сердито сдви­нула брови.

Капитан побагровел и приказал своим отработанным, ме­таллическим голосом:

— Завтра явитесь сюда в девять ноль-ноль!

— Разрешите узнать зачем? — с невозмутимым видом по­интересовалась Лиля.

— За нарушение формы и пререкания со старшими назна­чаю вам четыре часа строевой. Сбор здесь, на улице у сквера. Можете идти. Только снимите шарф, лейтенант! И впредь со­ветую форму соблюдать!

Он сделал ударение на последних словах и с довольным выражением взглянул на Лилю.

— Извините, товарищ капитан, но это наказание придется отложить до конца войны. Дело в том, что шагать мне нель­зя... противопоказано, — вежливо сказала Лиля, предчувствуя свою победу.

— Это почему?

Небрежным движением она вынула из бокового кармана справку и положила ее на стол. Там было сказано, что после ранения она направляется в госпиталь для консультации и дальнейшего лечения.

— Вот почему.

Капитан быстро пробежал глазами бумагу и, видимо, не зная, как поступить, долго держал ее в руках, внимательно рассматривая. Наконец произнес уже совсем другим тоном, ре­шив покончить с этим делом мирным путем, для чего ему по­требовалось некоторое время, чтобы перебороть себя:

— Ну, раз такое дело... Смотрите, больше не попадайтесь! Нужно соблюдать форму, а то... Сами понимаете, вы же фрон­товик!

— Документы мои верните.

Не глядя на капитана, Лиля взяла у него свои документы и, спрятав, спросила:

— Разрешите идти?

— Идите. Только шарф...

«Опять шарф...» И Лиля поспешила перебить его, не дав ему договорить:

— Товарищ капитан, шли бы вы лучше на фронт! Скучно ведь вам тут... На вашем месте я не стала бы сидеть в тылу — здесь и пожилой человек вполне справится!

 Повернувшись по всем правилам, она вышла раньше, чем растерявшийся капитан успел что-нибудь сказать.

К началу встречи она, конечно, опоздала и, тихонько войдя в зал, села с краю на стул, стараясь остаться незамеченной. Однако ей это не удалось: ее сразу обнаружили и вытащили на сцену, где за столом в самом центре сидели Катя и еще три девушки в военной форме. Все они по очереди рассказывали о том, где и как воюют. Лиля выступила последней. Им зада­вали вопросы, интересовались подробностями, просили дать адреса, чтобы переписываться.

На следующий день Юрка принес газету, где был помещен репортаж о встрече с девушками-фронтовиками и фотография. На групповом снимке Лиля с трудом узнала себя, хотя Юрка уверял, что получилась она очень хорошо и что особенно чет­ко и рельефно выделялся Лилин острый нос, по которому в первую очередь и можно было определить, что это действи­тельно она.

— Ну точно как у Буратино! Посмотри, посмотри, сестри­ца! — смеялся Юрка.

Лиля отобрала у него газету и спрятала в ящик стола — на память.

Со дня приезда в Москву прошла неделя, и московская жизнь, поначалу такая новая и непривычная для Лили, стала ее тяготить. Все чаще мысли ее возвращались к той, другой жизни... Она жадно слушала сообщения по радио, сводки Сов-информбюро о положении на фронтах, особенно на Южном фронте, под Ростовом, где воевал полк.

По ночам она металась и кричала во сне, и Анна Васильев­на вставала и подолгу стояла возле Лили, ожидая, когда она успокоится, а иногда будила ее. Ей снились полеты, «юнкерсы» с черными крестами, воздушные бои. В ушах звучал голос Леши: «Тяни, Лиля! Держись, я здесь...»

Она забеспокоилась: а вдруг там что-нибудь случилось?..

— Катя, давай уедем, — предложила она.

— Куда, домой? В полк?

— Угу.

— Так у нас же еще три дня есть, — начала было Катя, ко­торая не успела еще встретиться и наговориться со всеми сво­ими знакомыми и друзьями, но тут же замолчала. Потом ре­шительно сказала: — Слышь, Лилька, а ведь правильно — по­ра! Махнем назад! Хватит, точка! Я и сама уже думала об этом.

— Пошли за билетами.

— Прямо сейчас?

— Ну да! А чего ждать? Сегодня и возьмем.

— А в госпиталь? Они обещали дать заключение, а то еще, чего доброго, летать не дадут...

— Сходим потом, если успеем.

— Идет, Лилька! Погуляли, и хватит!

Никаких билетов они, конечно, не достали: расписание у поездов было более чем неопределенное, да и вообще никто толком не мог объяснить, как часто и как далеко ходят поезда на юг. Им посоветовали отправиться из Москвы попутным са­молетом, и, обратившись в штаб ВВС, девушки получили разрешение сесть в транспортный самолет, который должен был лететь в Ростов. На следующий день они покинули Москву.

Транспортным самолетом Лиля и Катя в тот же день при­летели в Ростов, а от города до места базирования полка было не так уж далеко, и они на попутной машине довольно быстро добрались до аэродрома.

Подъезжая к деревне, где стоял полк, обе заволновались. Лиля сосредоточенно молчала, ожидая, когда появится знако­мый аэродром и «ЯКи» на стоянках. Она думала о том, все ли осталось по-прежнему в полку, все ли живы... Думала о Леше, которого скоро увидит. Из Москвы она послала ему два письма. Чем ближе грузовик подъезжал к деревне, тем тревожнее становилось на душе.

Зато Катя болтала без умолку, все время обращаясь к Лиле, которая ее не слушала.

— Лиль, а Лиль! Мои заводские обещали купить самолет лично для меня. Вот бы здорово!

— Угу.

— Дорого, наверное. Где им взять столько? Как ты дума­ешь, сколько стоит «ЯК»? Лиль!

— Что?

— Сколько стоит «ЯК»?

— Не знаю.

— Посмотри, посмотри! Это наши летят!

В тот момент, когда машина проезжала мимо аэродрома, заходили на посадку истребители, возвратившиеся с боевого задания.