Говорят, мужчины от любви теряют голову. Ерунда! Как раз любовь очень быстро и эффективно приучает мужчину к мысли о том, что кроме долга перед Родиной, службой, работой и других очень–очень важных, но все‑таки несколько абстрактных долгов, у него теперь есть еще и обязательства перед вполне конкретной женщиной, его женщиной. А это, согласитесь, весьма способствует постоянному применению умственных способностей и, как следствие, их усиленной тренировке. Так что любовь, наоборот, делает мужчину только умнее. Ну, если это, конечно, и правда любовь, а не острый приступ спермотоксикоза.
Вот и Корнев, приведя мысли в порядок, начал старательно размышлять, как бы ему устроить так, чтобы без потерь для кармана периодически делать в рейсах окна с заходом на Райнланд. Пока получалось не очень, но Корнев считал, что любая проблема имеет решение, а то и не одно. Нужно только найти все варианты и выбрать из них тот, который сможешь выполнить. Однако подходило время торжественного обеда и Корнев, сделав кое–какие заметки, чтобы не забыть потом парочку пришедших ему на ум идеек, начал собираться.
Похоже, и вице–адмирал фон Линденберг понимал толк в любви. Потому что действовал он на редкость умно и рационально. Судя по легкому, едва уловимому толчку, профессионально замеченному Корневым, торжественный обед должен был проходить пока авианосец, как и вся эскадра, двигался в гиперпространстве. Ну да, все необходимые приказы отданы, а пока они исполняются, господин адмирал может и пообедать в приятной компании.
На обед к адмиралу Корнев все же надел парадную форму. Как‑никак торжественное мероприятие, так что благодаря странному поведению пиратов, которые в гардероб, похоже, даже не заглянули, Корневу теперь не придется выглядеть за адмиральским столом бедным родственником.
В адмиральском салоне собралось около двадцати человек. Помимо уже знакомых Корневу полковника Шоймана и лейтенанта Брандта был командир авианосца капитан цум раум[13] Зеелигер и офицеры адмиральского штаба, фамилии которых Корнев сразу не запомнил. Идея нарядиться в парадку оказалась очень даже правильной — господа офицеры высказывали Корневу неподдельное уважение и общались с ним как с равным. Не из‑за черного кителя с золотыми нашивками на рукавах, разумеется — видали они торговых капитанов и капитанов–пилотов в известном месте и известном виде, а из‑за того, что даже в торговом флоте при парадной форме были обязательны к ношению награды. И если медаль за фазанский поход вряд ли была им знакома, то «вес» эмалевого белого крестика на черно–оранжевой колодке германцы знали хорошо.
Корнева и Хайди посадили рядом с адмиралом, так что волей–неволей пришлось быть в центре общего внимания. Хайди вообще цвела и пахла, внимание такого количества офицеров ей явно льстило, хотя, насколько Корнев мог понять женщин вообще и свою подругу в особенности, все же переживала из‑за отсутствия какого‑нибудь умопомрачительного платья. Впрочем, господ офицеров, явно не избалованных в походе обществом прекрасных дам, это ничуть не смущало. Корнев даже начал испытывать какое‑то неловкое, неизвестное раньше чувство и далеко не сразу сообразил, что это ревность. Адмирал фон Линденберг, насколько мог судить Корнев, как раз понимал все правильно. Он явно видел, что русского капитана–пилота и спасенную им девушку связывает нечто большее, чем совместные приключения при побеге из пиратского плена. Причем мало того, что видел, так еще и дал понять это Корневу. А вот остальные участники застолья этого не видели и не понимали, отчаянно высказывая свои знаки внимания очаровательной фрейлейн Бюттгер. Нет, все, конечно было исключительно прилично и в рамках, но общее количество искренних и не очень комплиментов, как и взглядов различной степени заинтересованности, обеспечивало чрезвычайно высокую плотность поражения. Так что окончанию обеда Корнев был рад, хотя для него это означало и новую разлуку с любимой.
…Второго своего попадания на пиратскую базу Корневу пришлось подождать. Сначала высадились десантники со «Штрахвица», тщательно осмотрев базу на предмет еще живых пиратов и всяческих неприятных сюрпризов — взрывных и невзрывных. Ни того, ни другого они не обнаружили, как, кстати, и воздуха на базе. Так что перед тем, как в компании ротмистра Йенекке, представлявшего в эскадре полевую жандармерию, и двух солдат идти и смотреть все самому, Корневу пришлось облачаться в скафандр — хорошо хоть, свой, привычный.
Сразу стало ясно, что перед ними кто‑то уже успел тут побывать. Роман точно помнил, что силовое поле, удерживающее воздух при открытых воротах ангара, он не отключал. Опять же ангар удивил пустотой — корабля пиратов там не было. Как выяснилось, на базе не было еще много чего, что видел там Корнев. Не было компьютера в центре управления. А главное — нигде не валялись мертвые тела.
— Посмотрите, господин ротмистр, — десантник с унтерскими знаками на плечах протянул руку в направлении камеры, где держали Хайди. Корнев тоже посмотрел. Тьфу ты, было бы на что! Судя по всему, всех мертвецов стащили в эту камеру, а потом кинули туда термитную гранату, а то и не одну.
Корнев и Йенекке поднялись на второй этаж базы, где Роман не был. Да, не ошибся, дверь тогда и вправду приоткрыл ребенок. В свете мощного фонаря были видны разбросанные детские вещи, игрушки… Детей Корневу было, конечно, жалко. Ну вот так русский человек воспитан, что детей ему всегда жалко. Но Корнев помнил, чьи это были дети и кем бы они выросли. Да и не он их убил, а что стрельнул разок — так только в горячке боя, и то не попал.
В общем, Корневу больше не на что было смотреть. Все изменения, произошедшие после своего с Хайди побега, он добросовестно описал ротмистру. Потом еще пришлось показывать на местности, кто, где и как стоял, кто и куда шел, где было то‑то и то‑то, ну и все такое прочее. «Что‑то частенько тебе в последнее время приходится участвовать в следственных действиях, господин капитан–пилот», — мысленно сказал самому себе Корнев.
Когда спустились опять на первый этаж, Корнев увидел Хайди. Как ни странно, он узнал ее даже в скафандре — по манере двигаться. Подойдя ближе и всмотревшись, насколько это позволяла стеклосталь шлемов, в лицо своей любимой, Корнев увидел, что Хайди, мягко говоря, расстроена. Ну да, понятно, мало того, что пришлось снова побывать в далеко не самом приятном для нее месте, так еще и смотреть свою бывшую камеру, превращенную в крематорий. Роман не удержался и приобнял девушку, забыв, что они в скафандрах, но и Хайди, видимо, тоже об этом забыла, попытавшись уткнуться лицом в его плечо. Когда оба сообразили, что что‑то не так и торопливо отшатнулись друг от друга, Корнева порадовало, что бравые егеря смотрели во все стороны, кроме как на них. Спасибо, парни!
По возвращении на авианосец ротмистр Йенекке опросил Корнева и Хайди, как положено, по отдельности. Он сразу предупредил Корнева, что запись этого опроса не имеет юридической силы, а нужна ему для своего начальства и последующей передачи в гестапо. Вот уже гестапо будет снимать с него показания по всей положенной форме, в присутствии русского консула и так далее. Кроме того, как заметил Корнев, ротмистра больше интересовали не события, связанные с пленом и побегом, а изменения, произошедшие на базе.
Хайди, первая общавшаяся с ротмистром Йенекке, ждала Корнева в коридоре.
— Рома…, — быстренько оглянувшись по сторонам, Хайди буквально на мгновение прижалась к Корневу всем телом и тут же отпрянула. — Рома, я скучаю…
— Я тоже, — ответил Роман. — Но скоро мы летим к тебе домой.
Кажется, Хайди не поняла.
— Мы летим на «Чеглоке», вдвоем, — растолковал Корнев.
Хайди одарила Корнева таким взглядом, что Роман готов был вот прямо сейчас начать отсчет времени до старта. Но тут вышел ротмистр Йенекке, и бедным влюбленным пришлось быстренько попрощаться самыми ничего не значащими словами и разойтись в стороны. Остановившись и повертев головой сначала в сторону уходящего Корнева, затем в сторону Хайди, ротмистр хмыкнул и, выждав еще несколько секунд, медленно пошел в ту сторону, куда уходил Корнев, но через какое‑то время свернул в боковой коридор.
