Я только что от Хьюита. Мы победили!
Я снова чувствую себя юношей, хотя не знаю, почему принято считать, что любой юноша (по определению, что ли) хорошо себя чувствует. Лично я чувствовал себя неважно.
Тридцать первого января избирательная комиссия в более или менее торжественной обстановке собралась в зале Верховного суда Капитолия, небольшой, элегантной и довольно мрачной комнате.
На высоком помосте стоят пустые троны членов Верховного суда. Над помостом небольшая галерея, где обычно размещаются пресса и заинтересованные стороны. Ниже помоста — большой стол, за которым сидят пятнадцать членов избирательной комиссии; председательствует старейший член Верховного суда Клиффорд, который торжественно принимает адвокатов, представляющих Тилдена и Хейса; они вручают ему свои пространные резюме.
Главная цель адвокатов Тилдена состоит в установлении того факта, имеет ли комиссия право «пересматривать итоги голосования». Иными словами, выслушивать свидетелей и рассматривать свидетельства, доказывающие мошенничество республиканцев. Адвокаты Тилдена утверждают, что он одержал чистую победу в оспариваемых штатах и что позднее лишился победы благодаря мошенничеству.
Республиканцы отрицают какое-либо мошенничество и благочестиво напоминают, что «пересматривать итоги голосования» — значит посягать на суверенные права штатов! И это заявляет партия, которая вела одну из самых кровавых войн в истории ради того, чтобы доказать абсолютную власть федерального правительства над любым отдельным штатом!
Мы с Нордхоффом сидели на переполненной галерее и смотрели вниз на комиссию; ни один из нас не был в состоянии понять суть того, что разбиралось на первом заседании. Однако Нордхофф объяснил мне следующее:
— Сначала вся комиссия одобряла пересмотр итогов голосования. Собственно, ради этого она и была создана. К несчастью, наш друг Хьюит так и не сумел заставить республиканцев согласиться публично на то, о чем была достигнута договоренность на закрытом заседании.
— Хьюита не назовешь величайшим партийным лидером.
— Я думаю, — сказал Нордхофф, словно переводя с листа старонемецкий текст, — что этот человек ненормальный дурак.
Из глубины зала нам помахал рукой Гарфилд. Он выглядел куда более веселым, чем позавчера вечером. Мне кажется, что это очень нехороший признак.
Нордхофф показал мне судью Брэдли. Вершитель судеб страны (а также моей собственной) — человек невзрачной внешности с застывшей на губах полуулыбкой. Это мне кажется еще одним дурным знаком. Впрочем, я собираю их сегодня целый день.
И следующий день тоже.
Первого февраля обе палаты конгресса собрались в зале палаты представителей. Поскольку галерея прессы переполнена, Гарфилд зарезервировал для меня место на галерее почетных гостей, где, кроме меня, был едва ли не весь дипломатический корпус, в том числе барон Якоби; он сидел, стиснутый между мною и британским посланником сэром Эдвином Торнтоном.
— Какую страну вы представляете, дорогой Скайлер? — прошептал барон на своем бульварном французском.
— Королевство честного правительства, — шепнул я в ответ.
— Боюсь, что очень скоро вашу крохотную страну аннексирует эта блистательная и единственная в своем роде демократия.
Я тоже этого боюсь. И все же ловлю себя на том, что с восхищением смотрю, с каким неожиданным достоинством лидеры республики пытаются сейчас совладать с обрушившимся на них конституционным кризисом.
Перед лицом взволнованного мира… наконец-то я начал писать, как подобает настоящему журналисту! Однако разрешите мне высказаться поточнее. Перед лицом тех взволнованных, кто непосредственно выигрывает от избрания Тилдена или Хейса, в час дня началось торжественное драматическое действо, когда привратник палаты представителей возвестил громким дрожащим голосом о приближении сената Соединенных Штатов Америки.
Через центральный вход палаты — одни прогуливающимся или маршевым шагом, другие важной поступью — входили сенаторы. Все глаза были устремлены на двух вечных соперников: Блейна и Конклинга; оба они оказались на заднем плане этого последнего акта высокой трагедии, в первых актах которой им была отведена главная роль. Конклинг, как всегда, выглядел превосходно. Говорят, что Кейт Спрейг в Вашингтоне, но я ее не видел. Конклинг желает победы Тилдену; тогда он сможет прибрать республиканскую партию к рукам и либо сам четыре года спустя станет кандидатом в президенты, либо, если верить слухам, попытается создать еще одну администрацию генерала Гранта.
Блейн сегодня прежде всего лояльный член партии, он в отличных отношениях со всеми, кроме Конклинга. Если выберут Хейса, то, поговаривают, Блейн получит один из ключевых постов в его кабинете.
Целому ряду почетных гостей любезно предоставили возможность присутствовать в зале заседаний. Я увидел среди них генерала Шермана; к счастью, он был в штатском (люди все еще серьезно говорят о подготовке генералом Грантом coup d’état в случае избрания Тилдена). Я узнал также прославленного нью-йоркского юриста Чарлза О’Конора, красивого старого человека, который является главным оратором Тилдена перед комиссией. Барон Якоби показал мне историка Джорджа Бэнкрофта; этот мудрец мрачно слушал Гарфилда; не сомневаюсь, что тот пространно рассуждал, с какой легкостью истинная история может быть наконец написана в этот восхитительно честный век газет и телеграфа.
Как только сенаторы и гости уселись на дополнительные стулья, расставленные в проходах, председатель сената Томас У. Ферри взобрался на высокий трон, где обычно сидит спикер палаты представителей. Сегодня спикеру отведена подчиненная роль и он сидит слева от председателя. Кстати говоря, спикером является больше не конгрессмен, обвиненный прошлым летом в том, что он за деньги устраивал юношей курсантами военной школы Вест-Пойнт, а некто С. Дж. Рэндолл, демократ из Пенсильвании и друг Тилдена. Лицо Рэндолла украшают всего лишь скромные усики, в отличие от председателя сената, длиннющая борода которого начинается сразу же под нижней губой и раздваивается где-то на груди; издали кажется, что она из серого твида.
Начало церемонии ничем не отличалось от обычных, проводящихся каждые четыре года совместных заседаний обеих палат, на которых оглашаются результаты голосования в коллегии выборщиков, выбирающей президента в соответствии с народным голосованием.
С Алабамы началась алфавитная перекличка штатов. Итоги голосования в каждом штате передаются председателю сената, который в свою очередь передает их счетчику голосов, а тот объявляет их вслух и суммирует. Во время оглашения итогов голосования в Алабаме, Арканзасе, Калифорнии, Колорадо, Коннектикуте и Делавэре члены конгресса, почетные гости и журналисты болтали между собой, заглушая голос счетчика. Но как только было произнесено слово «Флорида», все замерли, и в палате воцарилась абсолютная тишина.
Сенатор Ферри подергал свою бороду и откашлялся.
— Председательствующий, — громко провозгласил Ферри, — вручает счетчику сертификат штата Флорида, переданный через посыльного, и еще один, доставленный по почте.
Счетчик вышел вперед и принял документы из рук председательствующего. Ровным громким голосом он объявил, что четыре голоса выборщиков Флориды за президента и вице-президента отданы Хейсу и Уилеру.
Сенатор-республиканец Ферри выглядел в это мгновение очень довольным. Палаты замерли в ожидании. Затем, уже явно с недовольным видом, Ферри вручил одному из счетчиков второй комплект документов, и мы услышали, что четыре голоса Флориды отданы Тилдену и Гендриксу.
Воцарившаяся тишина показалась нескончаемой. Затем Ферри, словно походя, спросил: «Есть ли возражения против этих сертификатов штата Флорида?»
В один миг нарастающий шум захлестнул зал заседаний, схватка началась. Члены обеих палат вскочили со своих мест. Наконец слово было предоставлено конгрессмену из Нью-Йорка. Он опротестовал список выборщиков Хейса. Конгрессмены из Калифорнии и Айовы опротестовали выборщиков Тилдена. Председатель сената спросил: «Есть еще возражения?» Таковых не оказалось, и сенатор Ферри объявил, что вопрос передается на рассмотрение избирательной комиссии, спустился со своего трона и во главе колонны сенаторов покинул зал заседаний. Акт первый. Занавес.
