Искренний фанатизм Гарфилда меня позабавил. Он мне нравится отнюдь не меньше после этих открытых изъявлений предрассудков своего класса и своей партии.

За столом нас было восемь человек, и, к моему удивлению одним из гостей оказалась Киска Белнэп.

— Полагаю, что она достаточно настрадалась, — сказала Лукреция Гарфилд, наклонившись в мою сторону. — Бедняжка Киска, — добавила она, наверное, из принципа.

— Мне так не хватало вас и вашей обворожительной Эммы! — Киска пребывает в отличнейшей форме. — Я никогда, никогда не забуду, как вы оба поддержали меня в мой час испытаний, который, увы, еще не кончился.

— Состоится ли суд сената? — В последнее время я как-то упустил белнэповское дело из виду.

— О да! — зло ответила Киска. — Вы же знаете, что нынче год выборов. И демократы ни перед чем не остановятся, чтобы очернить нас; вот почему мой ангел в следующем месяце предстанет перед судом, хотя, как сказал на днях сам сенатор Конклинг, сенат неправомочен его судить, потому что мой ангел не является больше членом кабинета. О, они хотят, чтобы мы до дна испили чашу позора, вкусили горечь мученичества! — Несмотря на всю демагогию Киски, столь характерную для южан, она, похоже, наслаждается своей ролью; во всяком случае, вряд ли в сенате окажется нужное большинство в две трети голосов, чтобы осудить Белнэпа. — Ну а теперь этот демон зла из преисподней, этот Бристоу вцепился в Блейна, который не менее честен, чем любой другой человек, когда-либо служивший своей стране в стенах Капитолия.

— Не сомневаюсь. — Киска не заметила моей иронии. Все беды администрации Гранта она объясняет амбициями Бристоу, помноженными на дикарский нрав демократов.

— Разве истинный долг конгрессмена не состоит в том, чтобы помогать железным дорогам, которые превратили нашу страну в то, чем она стала сегодня? Конечно, Блейн был несколько небрежен кое-где и кое-когда, потому что он совершенно не приспособлен к бизнесу. И конечно, он совершил крупную ошибку, когда взял закладную на свой дом на Пятнадцатой улице — отличное, кстати говоря, вложение капитала — от Джея Кука.

Вот это новость; только что я рассказал о ней Нордхоффу, который хочет все основательно проверить; он воспринял эту новость мрачно, убежденный, что коррупции Блейна нет конца. Иногда мне хочется, подобно Нордхоффу, научиться принимать все это близко к сердцу. Но у меня ничего не выходит. Политическую жизнь этой страны я рассматриваю как бесконечную комедию, которая сегодня вечером вылилась в самый дичайший фарс.

После обеда, пока джентльмены еще сидели за столом и сражались с мадерой, к Гарфилду прибыл посыльный. Хозяин извинился и вышел. Из гостиной доносились звуки пианино, на котором бренчала мадам Гарсиа, не только наигрывая балладу о неразделенной аргентинской любви, но и подпевая себе бесстыдно-пронзительным голосом Судьбы, моей судьбы.

Гарфилд вернулся; его красивое лицо было задумчиво. Мы выжидающе смотрели на него.

— Какие новости? — спросил некий сенатор с Запада; его длинная белая бородка пожелтела от табачной жвачки.

— Завтра их узнают все. — Гарфилд мрачно опустился на стул. — Это записка от Блейна. Сегодня днем он был у Маллигана в его гостинице, и они пришли к какому-то соглашению. Так или иначе, Блейн сейчас изучает эти письма.

— Мистер Блейн заполучил письма? — Я был уверен, что ослышался.

Гарфилд кивнул.

— Да. Маллиган, видимо, оказался очень покладист. Конечно, он понимает значение этих писем как для Блейна, так и для руководства нашей партии и всей страны в целом.

Сенатор с Запада зааплодировал.

— Выдержке Блейна можно только позавидовать.

— Что ж, — сказал Гарфилд таким тоном, словно цитировал Цицерона, — удача сопутствует смелым. — Очевидно, он сказал то, что думал; не знаю, конечно, слышал ли он, что говорил.

Я не мог дождаться момента, чтобы рассказать это Нордхоффу. Он ждал меня в баре «Уилларда». Как всегда, оказалось, что ему известно больше, чем мне.

— Я только что от Маллигана. Свет не видел такого дурака. — Нордхофф был не вполне трезв, что случается с ним крайне редко, и вне себя от бешенства.

Складывается следующая картина:

— Маллиган стригся в «Риггс-хаус», когда туда явился Блейн. Мне не нужно объяснять, что их разговор подслушивали. — Нордхофф мастерски умеет заставить людей рассказать то, что ему нужно; недаром он часто уподобляет, себя детективу, идущему по следу похищенной наследницы; в данном случае наследница — это сама республика, а похитители — законно избранные народные представители. — Блейн сказал ему: «Значит, вы мой враг». Затем он напомнил, что Маллиган когда-то служил бухгалтером у блейновского шурина и в возникшем между ними конфликте Блейн принял сторону шурина. Он это недаром припомнил. Наверное, как следует подготовился. Получается, что Маллиганом двигало личное озлобление.

Чернокожий официант принес нам еще виски, и теперь у меня раскалывается голова. Кстати, забавно, что насморк у меня совсем прекратился. Здесь все поспевает раньше, чем в долине Гудзона, и сезон пыльцы — или что это там было — давно прошел.

— Затем Блейн говорил с Маллиганом без свидетелей. Вскоре после этого я разговаривал с Маллиганом: у нас оказались общие знакомые.

— Вымышленные?

Нордхофф тявкнул.

— Почти. Так или иначе, я заставил его разговориться. Правда, большого смысла в его словах не было. Он стоял в холле «Риггс-хаус» с таким видом, будто его стукнули по голове чем-то тяжелым; впрочем, именно это мне и хотелось сделать.

— Каким образом Блейн выманил у него письма?

— Слезы. Призыв к патриотическим чувствам. Не говоря уже о том, что он предложил эти письма купить.

— Почем?

— Такие вещи Блейн умеет обтяпывать весьма ловко — за казенный счет. Он предложил Маллигану пост консула.

— Великий боже! — воскликнул я и тут же ностальгически вспомнил мой старый пост, пожалованный мне президентом Ван Бюреном просто потому, что мы с ним были сводные братья. — Итак, Блейн получил письма, а Маллиган…

Нордхофф покачал головой.

— Ничего Маллиган не получил. Во всяком случае, божится, что ничего. Он получил от Блейна обещание вернуть письма после того, как Блейн и его адвокаты их изучат. Я спрашиваю вас, Скайлер, была ли когда-нибудь на свете — после змия в саду Эдема — такая лживая тварь, как Блейн?

— Конечно, Маллиган больше этих писем не увидит.

— Как, скажите, как он это делает? — Нордхофф со стуком опустил свой стакан на стойку, вспугнув черного официанта. К счастью, мы были в баре одни.

— Что ни говорите, он умен. И вероятно, намерен стать президентом.

— Нет! Никогда! Он обманул свое время.

Я сижу на галерее для прессы в зале заседаний палаты представителей. Несмотря на тесноту, я устроился вполне удобно и могу даже без особых затруднений, писать. Галереи переполнены. В зал палаты сегодня втиснулся весь сенат; сенаторы сидят, стоят в проходах, вдоль стен. Страна ждет речи Блейна.

Сегодня пятое июня. Через девять дней в Цинциннати открывается конвент республиканской партии. Если Блейн рассчитывает на выдвижение своей кандидатуры, то сегодняшняя его речь должна быть самой красноречивой и, разумеется, самой правдивой за всю его примечательную политическую карьеру. В воздухе такое ощущение, будто сегодня здесь творится История, но и театральное действо, конечно, тоже.

Я уже отправил одну корреспонденцию в «Геральд», рассказав, как Блейн выманил у Маллигана письма для «ознакомления». Ясное дело, Блейн не только отказался вернуть письма Маллигану, но и предоставить их комиссии конгресса. Есть опасность, что его теперь обвинят в неуважении к конгрессу, а среди наиболее рьяных демократов возникло даже движение за исключение его из палаты представителей. На все вопросы «почему?», «что?» и «каким образом?» он отвечал только одно: «Подождите до понедельника».

Что ж, сегодня понедельник… Блейн только что появился в зале заседаний. Его окружили республиканские члены обеих палат. Ему пожимали руку, его похлопывали по плечу, что-то шептали в большие и сегодня изрядно красные уши. Блейн спокоен и сдержан.