Как посол от одного монарха к другому, он вошел в наш вагон и рассыпался в комплиментах:
— Какая изящная отделка! Какой вкус, миссис Сэнфорд! Несравненный вкус!
Макаллистер одобрительно пощупал накидки из брюссельских кружев на мебели. Мне показалось даже, что сейчас он возьмет серебряный кофейник и начнет разглядывать пробу. Затем он заявил: миссис Астор очень обрадована тем, что мы рискнули предпринять изнурительное путешествие ради того, чтобы погостить у нее в Фернклифе.
— В доме сейчас несколько очаровательнейших гостей. Уверен, это все ваши друзья.
Вскоре мы уже карабкались по нескончаемым ступенькам (город Райнклиф расположен на горе); наверху нас поджидала асторовская карета.
Мы торжественно прокатились по милейшей сельской дороге, по обеим сторонам которой выстроились в ряд каменные дома наших голландских предков, а также каркасные дома их английских преемников. «Преемник» — слово не совсем точное, поскольку голландцы все еще составляют здесь большинство. Наши английские завоеватели — вот кто они были и кем остались, хотя их господству угрожают ныне ирландцы и итальянцы.
В конце подъездной аллеи, обсаженной великолепными вязами, стоял Фернклиф, громадный новый деревянный особняк. Нас с Эммой это удивило. Похоже, Асторы решили сэкономить: дерева вокруг сколько угодно. Но все равно это производит очень странное впечатление.
Когда мы приблизились к главному входу, внезапный порыв теплого ветерка донес запах ландышей. Впервые Эмма начинает чувствовать себя если не как дома, то в своей стихии в стране, которую она до сих пор считала в лучшем случае экзотической, в худшем — провинциальной.
Нам показали комфортабельные комнаты. Из окон, сквозь листву деревьев, открывался великолепный вид на поблескивавшую далеко внизу реку, но, увы, и на железную дорогу тоже. Грохот поездов оглушает, и все эти магнаты, которые построили свои виллы над обрывом, вынуждены мириться с ужасающим шумом, как и те простолюдины, что живут в Нью-Йорке на Шестой авеню под воздушной железной дорогой. К несчастью, поезда коммодора Вандербильта ходят не только днем, но и ночью и упрямо (уж не по его ли приказу?) дают протяжный гудок точно в тот момент, когда проезжают Фернклиф. Но если отвлечься от поездов, то это идиллический дом на фоне идиллического пейзажа. Гости несколько менее идилличны, и менее всего — наша хозяйка. (Мне следовало бы запирать эту записную книжку на замок, но я как-то не могу представить себе миссис Астор, листающую эти страницы в поисках упоминания о своей персоне.) В меру сил и способностей она держится любезной хозяйкой, хотя как человек вовсе не занимательна.
В доме еще добрая дюжина гостей. Я думаю, что мы уже встречали их всех, и я, конечно, знаю их имена, но соединять имена и лица — дело нешуточное. Стайвезент, который, как мне казалось, должен быть тучным, розовым и курносым, оказался худым старикашкой, похожим на итальянца, и так далее. Уорд Макаллистер лезет из кожи вон, чтобы все шло гладко, но у него, разумеется, ничего не выходит. Однако еда отменная; асторовские соседи, которые время от времени нас навещают (все сплошь Ченлеры и Ливингстоны), гораздо более забабны, чем гости Асторов и сама Таинственная Роза, по чью левую руку я сидел в первый вечер за ужином.
— Не могу понять, как все это началось, — начала она in médias res[52] — Мне нравится и всегда нравился Джеймс Ван Аллен. — Она пригвоздила меня пристальным взглядом поверх блюда бледной парниковой спаржи, которое лакей держал между намй. Я наполнил свою тарелку и выразил полное согласие с тем, что Джеймс Ван Аллен достойнейший человек, хотя и не понимал, что она имеет в виду.
— Люди так беспардонны.
— Вполне готов подтвердить.
— Обожают сплетни.
— Еще как!
— Они лгут, мистер Скермерхорн Скайлер.
— Конечно, лгут, к тому же без всякой на то причины.
Она нахмурилась; слова «без всякой на то причины»
ей явно не понравились, как бы по ассоциации с чрезмерными чаевыми.
— Между моим мужем и семьей Ван Аллена нет и не было никаких недоразумений.
— Полагаю, что нет.
— Мы одобряли этот брак.
— Естественно.
— Отнюдь не естественно! — Шея Таинственной Розы, увешанная крупными рубинами, вдруг необычайно порозовела. — Нашей Эмили следовало бы еще некоторое время побыть свободной.
— Ах вот оно что. — Газетное сообщение о недавней свадьбе дочери Асторов всплыло среди тысяч газетных строк, которые хранит моя бедная голова.
— Но она влюбилась. Знаете ли, мистер Скермерхорн Скайлер, девушки влюбчивы.
— Юноши тоже. — Я старался поддерживать этот разговор со всей живостью и остроумием, на какие был способен.
— Вот уж не думаю. Мужчины не такие. Но мы были рады, когда Джеймс Ван Аллен стал нашим зятем. А все остальное — сплошная ложь.
— Зависть, миссис Астор, — печально пробормотал я, преодолев искушение похлопать ее по крупной, в многочисленных бриллиантах руке.
— Мой муж никогда не говорил, что он против брака нашей дочери с сыном Ван Аллена.
— Конечно, он не мог такого сказать. Это же достойнейшая семья.
Это был новый просчет с моей стороны. Роза вонзила в меня шип:
— С этим кое-кто может и не согласиться. Но, — громадная рука, покоившаяся на тщательно отполированном столе красного дерева, сжалась в угрожающий кулак, — мистер Астор не только не позволил себе подобного замечания, но и старый генерал Ван Аллен не…
Но в этот момент драматической кульминации под домом прошел поезд; хрусталики в люстре зазвенели. Приезжие гости замолчали, местные же продолжали говорить как ни в чем не бывало, несмотря на протяжный, заунывный и оглушающий гудок; именно так поступила миссис Астор, оставив меня в полном неведении относительно того, что сделал или чего не сделал генерал Ван Аллен, потому что, когда поезд прошел, она уже говорила с другим своим соседом по столу.
После обеда Макаллистер (который, снова in loco Astoris, играл роль хозяина дома) объяснил мне, какой скандал разразился в марте месяце, когда генералу Ван Аллену передали слова, будто бы сказанные Астором: «Ни одна из моих дочерей не выйдет замуж в эту семью!»
Когда Макаллистер удалился на почтительное расстояние, некая дамочка с безумными глазами по имени Ченлер сказала мне:
— Конечно, Билл Астор это сказал. Он был пьян. Впрочем, как всегда. А генерал Ван Аллен вызвал его на дуэль. Но в последний момент дуэль отменили. Это уж было бы слишком!
Бракосочетание состоялось в церкви Благоволения и прошло без инцидентов. В разгар последующего торжества Астор куда-то исчез. Потому мы и развлекаемся в Фернклифе.
4
Неделя тяжкого переедания и, боюсь, еще более тяжкого общения, переносимая лишь благодаря прекрасной погоде и девочкам. Однако пора уезжать.
— Так скоро? — спросила Таинственная Роза. Она казалась искренне огорченной, когда я показал ей телеграмму от Джейми: «Блейн выступает перед комиссией сегодня у них есть товар вы должны поехать в Вашингтон».
— Кто такой Блейн? — спросила миссис Астор.
Я рассказал. И не смог понять, то ли она и в самом деле не знает, то ли не желает признать факт существования политических деятелей вообще. Должен отметить, ни один из асторовских гостей не признался, что читал мои статьи в «Геральд». Но, конечно, «Геральд» не назовешь респектабельной газетой, и, пожалуй, они из любезности не упоминают о моей постыдной связи с ней. Разговаривают о еде, об одежде, о лошадях, слугах, детях, приездах и отъездах. Искусство тоже не тема для разговоров, как и деньги. Но в отличие от денег об искусстве даже и не думают.
Миссис Астор привязалась к Эмме, и они подолгу мрачно беседуют под вязами. Но когда я спрашиваю Эмму, о чем они говорят, она только смеется в ответ: «Понятия не имею. Она что-то декларирует, а я подтверждаю ее декларации».
Хотя миссис Астор не выезжает с визитами к соседям иначе как по поводам государственного значения, нас всячески поощряли в поездках по округе. Мы посетили Ченлеров, Ливингстонов и прочую знать, чьи поместья примыкают друг к другу на лесистом обрыве над рекой и железной дорогой. Некоторые из этих сельских обителей восходят к восемнадцатому столетию и поистине восхитительны, например Клермонт, основное имение Ливингстонов. Большей частью, однако, это новые дома, возведенные в мрачном готическом стиле, который стал здесь популярным благодаря романам сэра Вальтера Скотта. Слава богу, Скотт неизвестен во Франции, и мы там не знаем готического возрождения, знаем лишь саму готику (что-то я заболтался, как флоберовский l’idiQt, дело, очевидно, в обществе, которое меня окружает).