Не прерывавшийся и вздохом даже,

рассказ товарища нас вел по кряжу:

«Снега твердели,

кололись иглами,

к концу недели уже достигли мы

исходной точки

для штурма Пика.

Вокруг так дико!

Лед там не тает зелено-серый,

цифр не хватает высотомеру.

Прибором зрительным

мы приблизительно определили:

семь с половиною тысяч метров.

Конец идиллии.

Свирепость ветра

с рычаньем львиным,

— Не дать дорогу! —

И ставишь ногу лишь вполовину:

спугнешь лавину…

Цвет неба синий

все интенсивней.

Все строже стражи

седой природы.

Отвесней скалы.

Идешь усталый, нет кислорода.

И горло настежь,

и гнутся спины.

И все же жаждешь

достичь вершины.

Был Акбулаков

душой отряда,

его отрада — чтоб злей преграда,

чтоб неприступней, отвесней,

круче!

Лезть в высоту к ней —

ему тем лучше!

К труднейшим скалам

он мог увлечь нас.

Он придавал им

жизнь, человечность…

Мы шли в огромных

туманных кольцах в двух центрах неба

И кровь сочилась из носа часто.

В четверг случилось у нас несчастье:

ослеп товарищ.

Он шел без темных очков при солнце

и блеске снега…

Его начальник

отправил в лагерь.

Пример печальный пустой отваги!

И нас осталось всего четыре.

Как нам досталось в вершинном мире!

Друг к другу жмемся

под снежным вихрем,

ждем не дождемся,

когда утихнет.

Дождались. Утро.

Мир тих и светел.

Смирился ветер.

А горы дремлют

в подушках снега.

Их будит эхо.

Проснулись. Внемлют.

Мир ослепили.

Со мной вступили в переговоры,

как духи в чуде:

— Вы кто? — Мы люди.

А вы? — Мы горы.

Вы к нам хотите?

Что ж, подходите

и нас не бойтесь.

Но позаботьтесь,

чтоб был подарок.

А мы наставим

туманных арок, сиять заставим…

И наши взоры высь оглянули.

И тут же горы

нас обманули.

Наш старший — Дорохов —

ступил неловко на угол глыбы

и рухнул с ворохом снежной ваты…

Мы виноваты?..

Мы б удержали, мы помогли бы,

но перетерлась его веревка.

И, сбросив тормоз,

снег вниз понесся за ним в погоню.

И там, в заносах,

он похоронен и не отыскан.

Мы тур сложили

и положили о нем записку:

„Прощай, товарищ,

мы не отступим…“

И дальше — в горы

с неостывающим долгим горем…

А путь все круче

ведет по туче, подобной стаду

горбатых яков…

(„Пик недоступен!

Вернуться б лучше…“)

Но Акбулаков

ни слов не слышит, ни нас не видит,

он тем лишь дышит, что вот-вот выйдет

к ней —

из-за гребня еще не видней —

к палатке в небе трапециевидной.

Нет, не обратно!

Громада блеска в мильярд брильянтов

уже так близко!

Скрип снежной толщи.

Наш Пик все больше!

Снег солнцем плавится.

Боль в красных веках.

На этот белый, оледенелый

покров Памира

след человека впервые ставится

от Сотворенья мира!

Шаг здесь неведом.

Снег здесь ни разу

не тронут следом.

Как больно глазу!

Опасно, круто.

А гребни будто

вкруг нас сходились

и отступали.

Мы не ступали,

нет, мы трудились

над сложной, темной,

головоломной

задачей шага.

В ушах трубила кровь

сонмом адским.

Шаг сделать — было

трудом гигантским.

О, шаг! Как труден,

как нужен людям

шаг этот новый!

Как со снежинок

поднять ботинок семипудовый!

Еще сегодня была проста ведь

шагать наука!

И вот он поднят.

Вторая мука — его поставить

на снег непрочный,

где вместо почвы

прикрыт, быть может,

край трещин, скважин?

Но, шаг! Как важен

ты людям новым,

вперед и дальше

идти готовым!

Насторожился

весь мир безбрежный,

высотно-синий.

И нам открылся солнечно-снежный

шатер вершины.

На нем свободно

лежат две складки,

как на походной

простой палатке.

Но всё! Я первый упал. Обвисли

мышцы и нервы.

Спутались мысли.

Руками шаришь…

Вторым товарищ

упал, заплакав.

Лишь Акбулаков ползет на гребень,

последний в небе.

Он верит. Знает.

Он в фирн вонзает

сталь ледоруба

и кошек зубья.

Согнувшись низко, он подползает

к вершине близкой.

Все в мире слепнет

от солнца в белых протуберанцах!

Но — шаг последний!

Приподыматься он начал, словно больной,

и снова встал во весь рост он…

И вдруг, мгновенно

все стало просто, обыкновенно,

как акт приемки работы сданной.

Следы по кромке

в мир первозданный.

Их на рассвете обдунет ветер,

и вновь бесследно

затянет снегом.

С какой оценкой

тот шаг опишем?

Еще ступенькой

на свете выше.

На метр, но шире

всей жизни видимость,

и лучше в мире

нельзя и выдумать!

Пусть след стирается,

пусть засыпается,

зато увиденный

мир удивительный

вдаль простирается

вновь расступается

Вот знамя врыто.

Зарею греется гряда суровая.

И вот с открытой

уже виднеется в студеном небе

вершина новая.

Скорее к ней бы!

И мы увидели, как, встав на гребень,

тень победителя

легла на небо всего Памира.

Гигантским галло

ее подняло.

Собой полмира она покрыла

и повторила взмах ледоруба,

как жест всемирный.

А к нам по фирну, найдя дорогу,

в наш след вступая,

вся наша группа шла на подмогу,

и песня пелась

про жизнь и смелость…»