Спустя три дня и три ночи его разбудил сигнал внутренних часов.

Надо было не терять осторожности. Но, предположив, что Гея уже не очень внимательно следит за этим районом (Странник, державший с ней постоянную связь, мог бы заметить, что она слишком концентрируется на одном клочке моря), Брэннок осмелился зашевелиться. Электронные органы чувств предупредили бы его о приближении любого робота, даже настолько миниатюрного, что его нельзя было разглядеть. А что ему теперь следовало делать — это уже другой вопрос.

Для начала он обследовал местность. Машины Геи собрали все следы крушения, какие смогли обнаружить, но на дне лежало еще много чего: вероятно, она сочла, что продолжать поиски слишком опасно или не стоит затрат. Почти все, на что Брэннок наткнулся, представляло собой бесполезный хлам. Уцелело лишь несколько деталей. Та из них, что его заинтересовала, физической формой походила на небольшой металлический шарик. Он отыскал ее по магнитной индукции, вынес на берег и там, укрывшись под деревьями, изучил. Своими руками-инструментами Брэннок прощупал то, что мы на языке мифа назовем схемой у нее внутри, и установил, что это банк памяти. Язык кода был знаком его аспекту Странника. Он извлек информацию и занес ее в свою базу данных.

Там содержалось описание нескольких языков. Человеческих, хотя совершенно незнакомых Брэнноку. Ничего себе.

— Надо бы узнать, что это за люди, — пробормотал он. В одиночестве — только ветер и море — у него опять всплыла старая привычка думать вслух. — Другого такого шанса, наверное, не будет. Вот Странник-то удивится.

Удивится, если Брэннок сумеет вернуться к нему или хотя бы подойти настолько близко, чтобы хватило мощности передатчика.

Он двинулся пешком вдоль берега к заливу, куда впадала Последняя река. Может, там обнаружится то, что он видел с воздуха, или хотя бы какие-то следы.

Все случилось так быстро, что Брэннок не был уверен, но ему казалось, будто он заметил корабль.

Три дня — три дня древней Земли, длящихся двадцать четыре часа каждый, когда неярко светит солнце, а чуть погоди, и дождик покроет траву на пастбище и живую изгородь блестящими каплями, три дня конных поездок по тропам Англии, прогулок по ее городам, встреч с людьми; и вечерня в норманнской церкви XII века, и чтение книг, и долгие беседы, и молчание вместе, — три дня сдружили их. Теперь уже и к Гее Кристиан относился теплее. Ведь она возродила Лоринду, а Лоринда была ее частью, как он был частью Странника, Альфы и прочих разумов в глубинах Галактики, которых не мог перечесть. Раз так, как могли остальные творения Теи быть злы?

Разумеется, именно подобной реакции Гея от него и добивалась. Ну и что с того?

Примитивные условия восемнадцатого столетия не мешали ни ему, ни Лоринде. Наоборот — повседневная жизнь давала массу свежих впечатлений, нередко забавных. Только с каждым разом Кристиану становилось все труднее уходить вечером к себе в комнату.

Но ведь они оба были на задании: он проверял, что происходит в этой реальности, чтобы потом доложить Страннику, она старалась объяснить и оправдать все это в его глазах. Как и Кристиан, Лоринда помнила о своем прежнем единстве с узлом. Память эта была столь же туманна и обрывочна, как и у него, — скорее чувство чего-то запредельного, чему нет ни формы, ни названия. Так спустя много лет вспоминают религиозное откровение. Однако отношения с Геей доминировали в сознании Лоринды, а еще больше — в подсознании, так же как для Кристиана много значило родство со Странником, а через него и с Альфой. Лоринда — смертная женщина, ограниченная всевозможными рамками, — говорила от имени узла Земли, честно и без прикрас.

По молчаливому соглашению они мало говорили о своих целях и просто радовались друг другу и тому, что их окружало. Так длилось до утра четвертого дня. Наверное, погода напомнила им вековую привычку выполнять свой долг. Ветер выл и свистел, окна ослепли от дождя, даже в карете нельзя было выехать из поместья. В доме было промозгло, не помогал и огонь в камине. Уютно горели свечи на накрытом к завтраку столе, блестело серебро и фарфор, но по углам таились густые тени.

Кристиан допил кофе, поставил чашку и докончил начатую фразу:

— Да, нам лучше бы приступить к делу. Только я не очень хорошо представляю, что искать. Даже сам Странник не знает.

Гея слишком многое скрывала за туманными формулировками. Впрочем, Странник был сейчас (как ни понимай это слово) подключен к ней и пытался взглянуть с общей, космической точки зрения на судьбу планеты — сколько же ей уже миллионов лет?

— Но вы же помните свое задание, — ответила Лоринда. — Вам надо прояснить природу внутренней деятельности Геи и выразить ее в моральных… в человеческих терминах. — Она выпрямилась на стуле, и тон ее стал решительнее. — Ведь мы, эмуляции, — люди. Мы мыслим и действуем, чувствуем радость и боль точно так же, как любой человек.

Кристиан решил, что надо разрядить обстановку.

— И производим на свет новые поколения, — сказал он, — точно так же, как это всегда делалось.

Красивое лицо Лоринды залил румянец.

— Да, — произнесла она и очень быстро добавила: — Но, конечно… здесь… речь идет всего лишь о базе данных. Если угодно, об архиве. Можем для начала посетить одну-две такие реконструкции.

— С удовольствием, — облегченно улыбнулся Кристиан. — Что бы ты посоветовала?

— Афинский Акрополь? — предложила Лоринда. — Причем в то время, когда он еще не лежал в развалинах. Античная цивилизация всегда меня привлекала. — Она потрясла головой. — И знаете, до сих пор привлекает.

— Гм… — Кристиан потер подбородок. — Насколько я помню уроки истории, греки были шайкой коварных и вздорных политиканов, только и норовивших подделать результаты выборов или поприжать кого послабее. Разве Афины не пустили на финансирование строительства Парфенона незаконно присвоенные сокровища Делийской лиги?

— Это были всего лишь люди, а не ангелы, — сказала Лоринда так тихо, что за шумом ветра он едва ее расслышал. — Но то, что они сотворили…

— Конечно. Я согласен. Отправляемся.

В восприятии амулеты имели вид серебристых дисков в два сантиметра диаметром, висевших на груди пользователя под одеждой. В реальности же — в подлинной, внешней реальности — это были мощные программы, обладавшие собственным интеллектом. Кристиан не знал, до какой степени они находятся под прямым контролем Геи и насколько внимательно она за ними следит.

Не размышляя, он протянул Лоринде руку. Та взяла его ладонь и крепко сжала. Но, произнося команду, смотрела она прямо перед собой, в мерцающее пламя камина.

Мгновенно, не почувствовав ни малейшего движения, они очутились на широких мраморных ступеньках под безоблачным небом, лучившимся жарой. Было тихо; с крутых склонов, где ничего не построили, пахло тимьяном — в нем не жужжали пчелы, его никто не рвал. Внизу лежал город: обожженные солнцем крыши, открытые площади-агоры, храмы с колоннами. Воздух был так прозрачен, что Кристиан вообразил, будто почти различает мельчайшие детали статуй.

Спустя немало времени гости стали подниматься по лестнице — все так же молча, держась за руки — туда, где на балюстраде перед святилищем Ники выстроились крылатые девы-победоносицы. Каменные одеяния их развевались под ветром, которого не чувствовал Кристиан. Одна склонилась завязать сандалию…

Долго бродили двое по портикам Пропилеев, смотрели на дорические и ионические капители, на картины и вотив-ные таблички в Пинакотеке. Они могли бы остаться тут и на ночь, но все остальное ждало их, и горячность смертных была им столь же ведома, сколь усталость. Краски полыхали…

О каменные девы и каменные цветы Эрехфейона!

Прежде Кристиан считал Пантеон утонченно-изысканным — так выглядели изображения и модели, которые он видел, когда над разбитыми, изгрызенными химической эрозией развалинами можно было лишь рыдать. Но сегодня он узрел, как Пантеон огромен. Жизнь кричала с каждого орнамента — алого, синего, золотого; а внутри, в полумраке, красота нашла свое средоточие в колоссальной статуе Афины работы Фидия.