— Это здорово сделано… — встает и, прикусив губу, отходит к окну. Он не слышит, как кричат болельщики, как они поздравляют Акимова, он не замечает тревожных глаз Али и не задумывается, почему она задержалась в цехе (просто он видел, что у столиков стоит девушка, ну, и пускай стоит…); он, конечно, не знает, что Акимов говорит о нем Баранову:

— А все-таки молодец парень!

…В темноте за окном виден слабо белеющий заводской двор и стена проходной будки, к которой подвешен фонарь. Фонарь освещает лишь начало дорожек, протоптанных на снегу и сходящихся у проходной. Дальше, на соседней улице, светлыми квадратами окон возвышаются большие дома, похожие на шахматную доску. А еще дальше и еще выше, на невидимом каркасе строящегося здания, идет сварка. Белая яркая вспышка выхватывает из темноты железные балки, но быстро гаснет, рассыпавшись на сотни искр, потонувших в черном небе…

Кто-то коснулся его руки. Он обернулся и увидел Алю. Она улыбалась, как будто ничего с ним и не случилось и они только что встретились. Но улыбалась губами, а не глазами.

— Пойдем домой вместе, что ли? — сказала она делано-спокойно и уж очень равнодушным голосом.

Однако в тот момент Виктор был слишком занят самим собой, чтоб хоть что-нибудь заметить и что-нибудь понять.

Как-то в один из зимних вечеров Виктор возвращается с работы вместе с Алей. Поезд метро мчится по темному туннелю. Они стоят по обеим сторонам двери вагона и разговаривают о делах группы, о планах, об общих знакомых. В середине разговора Аля, пристально посмотрев на Виктора, говорит:

— Ты совсем стал другой. Когда ты пришел на завод, ты был замкнутым, смотрел на всех исподлобья, этаким презрительным взглядом. Теперь у тебя и улыбка другая. Только вот еще часто мурлычешь себе под нос о каких-то осыпающихся листьях…

— А разве нельзя? — Виктор изображает на своем лице ироническое удивление. — А, понимаю, упадническое настроение… Но, видишь ли, они когда-то здорово путались у меня под ногами.

— Когда-то? Много лет назад? — произносит Аля, растягивая слова и вопрошающе глядя на Виктора.

— Да нет, просто чепуха… В общем, это песня.

— Ты мне ее споешь?

— Когда-нибудь я тебе ее расскажу.

— А, понимаю… здесь девушка! — Аля усмехается.

— Нет, скорее глупость, — на щеках у Виктора выступает румянец, — нет, не глупость, а… в общем, глупость… сильная очень…

Станция. Они выходят и останавливаются на перроне. Але надо идти на пересадку, а Виктор обещал зайти к Вадиму. При прощании она задерживает свою руку в его руке… «Может, проводить ее?..» Аля медлит. «Нет, в следующий раз, — решает он, — когда-то я обжегся на быстроте».

— Не забудь, что завтра воскресенье, к десяти часам в Измайлово, — напоминает ему Аля.

— Приедем.

— Приедем-приедем, — передразнивает она его, — опять ботинки забудешь и лыжи будут спадать.

Это Аля намекает на его жалобы перед недавним кроссом. Тогда он, торопясь, забыл лыжные ботинки и долго мучился с креплением. Но Виктор полон уверенности, все же как-никак, а он пришел третьим…

— Все равно третье место за мной.

— Подумаешь, зазнался! Обгонят…

— Кто?

— Например, я.

Они смеются: Аля еле ходит на лыжах.

С визгом и воем тормозит подошедший поезд. Синие коробки вагонов раскрывают двери и выпускают пассажиров. Виктор еще раз прощается с Алей и идет к выходу, смешавшись с толпой. Его сжимают, наступают на ноги и наконец выталкивают на ступеньки эскалатора.

Лестница ползет медленно, торжественно. Навстречу двигается лента людей в теплых мокрых пальто и шапках, с застрявшими в складках снежинками, в пуховых и вязаных платках, со свертками, чемоданами, сумками. Лица, старые и молодые, усталые и оживленные, сливаются в один непрерывный поток. Ни одного знакомого.

Виктор утомленно закрывает глаза и пытается вспомнить лыжный кросс. Сначала ему не удается: мешает свет лампочек, в уши лезут голоса соседей. И через закрытые веки он словно видит спускающуюся ленту лиц.

…Но вот возник черный кустарник, с пригорка на пригорок вьется лыжня. Спуск. Перед ним замешкался лыжник.

— Дорогу! — кричит Виктор, быстро нагоняя его. Лыжник торопливо сходит с лыжни, но неудачно, и падает. Это Михеев, не повезло ему. Виктор мчится мимо.

— Дорогу!

Перед ним очищается лыжня.

Финиш встречает его криками: «Витя, Жми!» Виктор знает, что за ним следит Аля. Он знает, что она «бoлеет» только за него…

И вдруг в его памяти всплывает другая картина. Так ясно, так отчетливо, что ему кажется, будто все это происходит в действительности.

…Струи дождя хлещут по каменной ступеньке парадного, вырванной из темноты ночи светом тусклой лампочки под козырьком подъезда. А за большой стеклянной дверью стоит человек и смотрит, приподнимаясь на цыпочки, на единственное освещенное окно в доме напротив. И человек этот пытается увидеть сквозь белые занавески окна девушку, которая потом…

Виктор вздрогнул. Глаза его широко раскрылись.

…Да, человек этот жалок.

Он так надоел девушке, что та сказала ему: «Лучше бы нам совсем не знакомиться».

Да, между ним и теперешним Виктором Подгурским нет ничего общего. Но Виктор завидует этому человеку. Он хочет вместе с ним стоять под дождем и смотреть на окно с белой занавеской.

Ничего не изменилось…

Ступеньки под ногами начинают уходить вниз. Виктор сходит с эскалатора. Перед ним чья-то широкая желтая спина, которая мешает ему быстро идти. Он пытается ее обогнать, но вдруг оборачивается. Что-то заставило его обернуться. На мгновение он замер.

…Нина? Ну вот, начинаются галлюцинации. Просто похожа…

И вообще все это по привычке.

И вообще песня о листьях — дрянь.

И вообще верны лишь последние слова: «Если грустно — все равно…»

И вообще он сейчас пойдет к Вадиму.

Нет, он пойдет на Полуэктов переулок.

Виктор снова оборачивается… Нина…

Они здороваются, идут рядом… «Неужели она видела меня с Алей?» — проносится в голове. Черная меховая шуба с лисой разъединяет их. Через три шага они сходятся.

— Ты уже Колманова? — спрашивает Виктор срывающимся голосом, а сам смотрит куда-то поверх голов.

— Пока нет… и не буду! — отвечает Нина. — Подожди, подойдем к киоску. Мне надо купить родителям билеты в театр. Я им обещала.

— Верно, надо купить! — соглашается Виктор и… проходит мимо киоска.

И Нина тоже, не останавливаясь, идет за ним.

Она его о чем-то спрашивает, но он не слышит.

…Дождь хлещет по каменной ступеньке парадного, Парень в синем плаще срывает афишу. Промокший человек бредет по заснувшему переулку… Вот каким его знает Нина.

Итак, все начинается снова. Сейчас он послушно поплетется за ней… Да, поплетется. Но он будет с Ниной! С Ниной!..

Они выходят из метро. Проходят молча шагов двадцать.

— Витя, ты стал рассеянным.

— Возможно.

Он останавливается и, показывая на бульвар, неуверенно спрашивает:

— Тебе туда?

— Разве ты уже забыл?

…Так, она все помнит… Виктор бросает на нее быстрый взгляд.

— А мне сюда.

Резко поворачивается и уходит.

…Снег скрипит под ногами. Он видит, как перед ним вырастает его тень. Постепенно тень светлеет, теряется. Виктор проходит фонарь. Тень появляется снова, черная и короткая. Она растет, потом блекнет, теряется…

А если оглянуться? Только один раз? Незаметно повернуть голову, поглядеть назад?

Виктор не оглядывается…

Очень скоро он пожалеет об этом.