Виктор наклонился и, снизив голос, сообщил:
— Одно время я тоже не ходил на собрания. И у меня были очень веские основания. Обычно в этот день умирала какая-нибудь из моих теток. Так, знаешь, за один учебный год я похоронил одиннадцать теток и трех бабушек.
Михеев недоверчиво покосился на Виктора и засмеялся.
— Ладно, я побежал в столовую. Значит, в пять часов.
Виктор некоторое время смотрел ему вслед, смотрел и удивлялся самому себе. Потом он повернулся к Але. Взгляды их встретились. Но в ее глазах Виктор не смог ничего прочесть.
…И вот значительно позже, когда он был выбран в редколлегию, когда его ввели в комитет, когда Подгурского хвалили на всех собраниях как одного из активнейших комсомольцев, — вот тогда он часто вспоминал этот эпизод и считал, что с него все и началось.
Однако причины здесь были несколько иные. Просто Виктор, привыкший постоянно находиться в обществе своих одноклассников, соскучился по шумным собраниям, по бурным заседаниям комсомольского комитета и, наконец, по уверенности в том, что он все время кому-нибудь нужен.
Поэтому, придя на завод, он с увлечением занялся общественной работой, что очень быстро сказалось и на самом Викторе.
Вскоре у него не оставалось свободного времени. Он не успевал обедать и оставался после гудка. Днем в лаборатории часто звонил телефон, и незнакомые голоса просили позвать Подгурского. В коридорах Виктора поджидали новые товарищи с просьбами или поручениями…
Но все это произошло значительно позже.
А в этот день Виктор вернулся в лабораторию в чудесном настроении. Но оно сразу испарилось при взгляде на Николая Николаевича и на чистый лист бумаги. Начальник охрипшим голосом объяснял кому-то по телефону, что он никак не может принять образцы на испытание.
— Ну, никак, понимаете? Насос должны сменить. Что я их, в рот положу и там вакуум буду делать? Работу задерживаю? Не от меня, батенька, зависит!
Виктор два часа пыхтел над чертежом. Начальник безжалостно все перечеркнул.
Чертеж переделывался два раза, но Николай Николаевич снова поставил красным карандашом какую-то загогулину.
— В этом месте исправить!
Виктор закусил губы. «Зачем надо портить уже готовый чертеж, когда можно просто сказать?»
XVI. ЛАМПОЧКА НЕ ЗАГОРАЕТСЯ
Утром приносят новый насос. Все детали установки тщательно промыты, все готово для сборки. Начальник и лаборант возятся у аппарата. Вот ставится трубка.
Николай Николаевич ворчит:
— Виктор, осторожней с трубкой! Не ударяйте ее. Разобьете.
Он забирает трубку из рук Виктора, укрепляет ее сам, ударяя раза два о решетку. «Сам-то ударять может, ведь начальство», — думает про себя лаборант. Потом осторожно ставятся другие части установки.
Четыре часа. У Виктора ноет спина, он весь в масле, пропах бензином, руки оцарапаны. Они оба устали. Но зато аппарат наладится, работа пойдет по-прежнему.
…Изнутри слышатся какие-то странные звуки, сигнальная лампочка не загорается, вакуум не налаживается.
Нужно все перебирать снова. Снова отвинчивать наглухо закрепленные гайки, перемывать трубки. До чего осточертело Виктору это занятие!
— Так и есть! — вскрикивает Николай Николаевич. — Треснула трубка. Халтурщики, не могут как следует сделать!
Они сидят перед разобранной установкой — солидный кандидат технических наук и его неопытный лаборант,
Николай Николаевич размышляет: «Вот не повезло! С трудом достал аппарат, наладил работу, еще несколько опытов — и моя диссертация подойдет к концу. К тому же масса заказов, все требуют, все торопят. Короче, нужна бесперебойная работа. И на тебе! А мой «дорогой, уважаемый» помощник знай только, что поглядывает на часы: «Скорее бы отделаться». Ну и удружили мне… Полный растяпа, ничего не умеет».
Но вслух он только спрашивает:
— Виктор, вы очень устали?
Виктор же в это время думает: «Вот не повезло! С трудом все наладил, целый день перемазывал, перемывал, завинчивал. Кажется, оставалось лишь сидеть, следить за приборами, нажимать кнопки, записывать результаты да читать потихоньку какую-нибудь книжку. И на тебе! А мое «дорогое, уважаемое» начальство знай только, что поглядывает на меня: «Какую бы ему еще работу найти?» Настоящий зверюга, черт бы его побрал вместе с аппаратом!»
Вслух же Виктор бодро отвечает:
— Нет, я не устал. Давайте снова разбирать.
Но разбирать не имеет смысла. Трубку заменят только утром. И Виктор пока что становится уборщицей, а начальник, с раздражением глядя на его неумелые руки, растерянное лицо, на его походку, которая кажется ему чересчур медленной, командует:
— Протрите приборы! Лучше! Поставьте их ровно в ряд. Под стол вдвиньте ящик. Да с этой стороны! Почему вы хотите с той? Здесь неудобно? Он не войдет? Что? А я говорю, кладите, где вам сказали, слышите?
* * *
Утром Виктор приносит со склада трубку. Можно собирать. Все детали он тщательно промывает бензином и высушивает.
— Помните, — говорит ему Николай Николаевич, — малейший волосок или ниточка в вакууме — и мы никогда не откачаем. Она нам все испортит.
Виктор укрепляет насос, надевает резиновые трубки. Трубка для воздуха подходит, а с водяным охлаждением не ладится. Виктор по-другому закрепляет шурупы, благодаря чему насос несколько поворачивается вправо. Теперь полный порядок с водяной трубкой, но воздушная оказывается коротка. После долгой возни ему с трудом удается установить все на место.
Николай Николаевич подбадривает Виктора и помогает ему; однако, когда тот неправильно устанавливает кабель, начальник ворчит:
— Вот, не умеет! Любая девчонка и та сможет это сделать!
«Ну пускай любая и делала бы!» — думает Виктор.
Надевать кабель ужасно неудобно. Приходится становиться на одно колено и, просовывая руки в узкую щель, доставать до гайки гаечным ключом. Ключ срывается, и рука больно ударяется о перегородку. Виктор, напрягаясь так, что руку сводит, закручивает.
Он не сразу поднимается. От напряжения немного кружится голова… Затем надевается железная ширма, завинчиваются последние винты. Можно включать.
— Виктор, вы молодец! Сами уже можете собирать и разбирать аппарат, — улыбаясь, говорит Николай Николаевич.
Виктор молчит и рассматривает ссадину на большом пальце.
Заработали насосы, шум их постепенно утихает, воздух откачивается, сейчас загорится контрольная лампочка.
Лампочка не загорается. Насосы работают как-то неровно, шум их отрывист, словно в системе большая дыра, через которую широким потоком проникает воздух.
Они смотрят друг на друга. Придется перебирать снова.
— Виктор, вы что-то там напутали.
Виктор категорически отрицает, уверяя, что это просто где-нибудь плохо подкручено. Он пробует подвинтить ослабевшие соединения, но проку мало: вакуума не получается.
Одна за другой снимаются трубки, все отвинчивается, вынимается, раскладывается. Оба сотрудника целиком поглощены одним вопросом: где же проходит воздух?
Николай Николаевич вдруг спрашивает:
— Виктор, как вы ставили заглушку? Как? Так вы же неправильно клали. Резинку надо было в середину. Вот где ошибка!
Они вместе устанавливают все на место, и опять Виктору приходится возиться с упрямыми водяными трубками, оказывающимися, словно нарочно, то длиннее, то короче, чем надо; опять он мучается над кабелем, царапая руки о железные углы, когда срывается гаечный ключ; опять провода тщательно прикрепляются, прикрепляются на годы. Когда еще случится новая разборка? Во всяком случае, лаборант уверен, что ему больше не придется…
Гудок. Хлопают двери. Лаборатория пустеет. Они сидят у включенного аппарата. Кажется, уже все хорошо, но сигнальная лампочка не загорается.
Виктор хочет снова разбирать.
— Нет, сегодня уже поздно, — останавливает его Николай Николаевич, — будем перебирать завтра. Он должен работать.
В метро Виктор встречает Леньку. Оба очень довольны и возбужденно передают друг другу последние новости. Разговор носит шутливый характер.
